Начальник поезда ругается с дежурным по станции, все на нервах, машинист дает уже третий гудок. Наконец, всё. Мокрые от пота вплоть до трусов, берем короткую паузу, чтоб отдышаться. Мешки надо убрать с прохода до контроля румын.
Вагон полностью наш, места выкуплены все. Начинаем укладку в купе, теперь каждый сам за себя. Чувалы с джинсой, как пазлы в картинке. Ровные, плотные, с ними, как правило проще, но такие далеко не у всех. Два в верхний отсек, потом делаем перекрытие на полках и равномерно забиваем до самого низа. Даже руку уже не просунуть — тридцать мешков, остальное к соседям, с ними делим купе пополам. Еще пару кладем в коридоре и без сил валимся прямо на них.
Спать придется в проходе, но перед крупными станциями будет вновь геморрой. Под тяжестью груза вагон накренился вправо очень заметно. Обходчик заметит — сразу отцепят или высадят нас. Поэтому придется выравнивать угол, опять вынося часть мешков в коридор.
Хлопает дверь, появляются румыны — кондуктор и пограничник. Увидев нас, ржут, но входят в положение и перешагивают через тела. Мы почти дома, сюрпризов больше быть не должно. Обычно по двести баксов с купе на таможне, еще рэкет в Калуге, где нас ждет автобус, и спать до Пензы. Итого, три дня в Стамбуле, неделя на всё. Еще один короткий вояж.
С этой мыслью я убрал паспорт в карман и провалился под стук колес в сон. И перед забытьем услышал голос, который так ждал:
Не в силах увидеть свои недостатки, притворяюсь духовной,
Хотя погрязла в пороках, где я преуспела.
Снова и снова пытаюсь нести в это мир только благо,
Но добрые намерения тают, как снежинка в руке.
Гуру, думай обо мне! Скорее посмотри на меня с состраданием!
Даруй благословение, чтобы я поняла, где ошиблась.
Едва открыв глаза, я обнаружил себя в глубоком нокдауне. Горизонт завален и пляшет, в голове гул, взор затуманен, и перед глазами плывут желтые пятна. Боль терзала так, будто меня избивали уже несколько дней.
Попытался приподняться на локтях, но меня прижимало к земле, точно тело весило тонну. Из саднящей груди вырвался стон. Легкие в ней словно склеились в листик, дыхание прерывистое, хриплое, мелкое. Капли пота жгли глаза, смешиваясь с кровью, сочащейся из рассеченной брови.
В оглушенном болью уме искажено ощущение времени. Казалось, оно еле ползло, но сердце стучало гулко и часто. Каждая клетка тела умоляла признать поражение. Но из глубин души поднималось упрямство, и я отчаянно цеплялся за ускользавшее в бездну сознание. Услышав, наконец, голос Гейлы, уже не позволил бы себе отпустить ее мир.
Наконец, получилось встать на колено. В голове начало уже проясняться. Должно быть, принес контрабандой с собой свежие силы. Шварц бы не сдался, не сдамся и я.
Это был большой полутемный подвал с цепями, крючьями и железным столом посредине. На нем лежал чей-то обезображенный труп, большей частью без кожи. Но мой взгляд прикован к другому. В комнате кружился, сбивая полки, круша посуду и мебель, здоровяк с волчьей мордой. На перевитом тугими мышцами торсе свежие раны, а на могучем загривке висела собака, крепко вцепившись в его шкуру зубами. Та самая — вислоухая и черно-белая. Она глухо рычала, а монстр метался, пытаясь стряхнуть или зацепить ее здоровенной ручищей.
— Убей его Кай… иначе… — прохрипел кто-то рядом. Окончание фразы не разобрать из-за приступа кашля.
Я повернул голову, еще копя силы, чтобы встать. Даже это движение далось очень трудно.
У стены лежал Флег, прижимая собственные кишки к животу с чернеющей раной. Вместо второй руки только обрубок. Ноздри ящера ритмично и часто выдували кровавый пузырь, но в таком состоянии никто не живет. Потрепало нас знатно.
Я с усилием кивнул и, опираясь на стену, медленно встал. Ощущаю себя уже лучше, но еще хотя бы пару минут передышки. Руки еще легкие и будто пустые, не чувствую силы. А противостоящий нам враг отнюдь не похож на святого…
Тот таки смог зацепить за досаждавшую ему собаку ручищей. Вырвав ее из спины с куском шкуры в зубах, швырнул через комнату. Взвизгнув, она врезалась в стену и сломанной куклой упала на пол.
Гейла!
Взревев, я бросился к монстру, не чувствуя ничего, кроме слепой и отупляющей ярости. Но именно она наполнила хаотичной, неизвестной мне ранее силой, точно вскрыв в душе страшный тайник. Эта тьма быстро заполнила внутреннее пространство и рвалась наружу. Чистая, кристаллизованная в сознании ненависть текла в кровеносных сосудах, грохотала в ушах, требуя немедленной жертвы. Воронка абсолютного зла, где пылала каждая клетка. Всё мое существо пропитано жаждой убийства. Это неутоляемый голод, который, казалось, уже ничем не заткнуть.
Тварь видела этот рывок, почувствовала что-то и попыталась закрыться руками, истошно вопя. Но тьма подобно цунами. Ее не смог бы остановить даже я.
То, что мной овладело, сейчас вколачивало в брызжущую кровью плоть удар за ударом, наслаждаясь хрустом костей и криками, в которых ничего нельзя разобрать. Они быстро стихли, а темная энергия всё еще взрывала изнутри, заставляя сбрасывать ее в своего рода шлюз.
Не знаю, сколько я взбивал это кровавое месиво, потеряв ориентацию, ощущение времени и даже себя. Когда, наконец, опомнился, кожа на кулаках уже слезла. Вмиг обессилев, опустился на пол, с ужасом взирая на то, что на свои руки. Кости раздроблены. Что я такое? Кем только что был?
— Кай… — тихо позвали меня от стены.
Стараясь не смотреть на кровавый фарш перед собой, встал и подошел к Флегу. Он был еще жив.
— На… ты теперь Жнец… — ящер выпустил из пальцев кишки, снял со своей груди серебристый значок и протянул мне. Его лапа дрожала. — Да освятит небо твой путь. Я всегда знал, что ты к нам вернулся…
Выдув из пасти последний пузырь, ящер дернулся и обмяк. Потухшие сразу глаза закрыла белая пленка.
«Гейла!» — вдруг сверкнуло в уме.
Я бросился к противоположной стене, но никого не нашел. Только немного шерсти и кровь. Собака исчезла.
— Теперь ты понял?
Услышав голос у себя за спиной, я обернулся, но слишком резко, и коротко охнул. Сердце радостно стукнуло в ребра. Обезболивающий адреналин уже не работал, но главное, что Гейла жива. И кажется, с ней всё в порядке. Она в обычном для себя демоническом облике. Даже рога не сломала.
— Что? — спросил я, пряча руки за спину.
— Почему я тебя не учила. Вспышка гнева спалит заслуги за несколько жизней, а ты сейчас, как заряженная на неизвлекаемость мина.
— А Кай?
— А с Кайем было очень много работы. Он — это ты в будущем. Тебе еще рано, — сказала она, но уже так, словно была в этом не очень уверена.
— Поэтому меня не звала? Начинать всё равно когда-нибудь надо! — воскликнул я.
Игры со временем? Ну и ладно, пусть так. Хуже всего, если отправят обратно. И не позовут еще несколько лет, пока форс-мажор их вновь не заставит. А сюда я вернусь, лишь когда сам умру. Так сказать, войдя в мир бардо естественным образом.
— Ты не готов, сам же всё видишь, — многозначительно посмотрела Гейла на останки «святого». — Падать всегда легче, чем подниматься. Ты можешь стать точно таким же.
— Но если я из прошлого, то ты должна помнить, когда начала учить Кайя! Сейчас наверняка тот самый момент! Мне осточертела родная реальность! — буквально взвыл я. До смерти надоело челночить!
— Дело в том… — она замялась. — Я не помню своей прошлой жизни. И как умерла, тоже не помню. Кай каким-то образом меня воскресил, но не говорит, что было до этого.
— Вот видишь! Если хочешь, чтобы я тебя спас, начинай прямо сейчас. А он пусть у меня в мирке расслабляется. Ему будет полезно.
Обдумывая предложение, Гейла молчала. Кусала губу, сверлила взглядом. Я же старался выглядеть как можно более умным и мирным. Получалось, понятно, не очень. Надежды больше на логику. Кай не поменялся б со мной, если я здесь не нужен. У него-то с памятью наверняка хорошо. Что, не справился бы он сам с этим монстром? Не мог же стать в будущем слабее, чем в прошлом. Или мог?
Черт его знает, как Гейла учила. Возможно, моего «абсолютного зла» в нем уже меньше, если вообще еще есть. Кроме того, у Кайя есть мотив, которого пока нет у меня. Да и других причин может быть тьма. Прогресс в практике, взятый обет, желание свести концы для избегания темпоральных или кармических каких парадоксов. Собачку, к примеру, могли пришибить. Да мало ли что могло случиться еще?
— Меня призывает кто — ты или он? — решил я уточнить важный момент.
— Я мысленно пою свою песню, но меня столь же «мысленно» о таком просит Кай, — призналась Гейла. — Получается, мы делаем это вдвоем.
— А кто отправляет обратно?
— Думаю, я. Хочешь вернуться сейчас?
— Нет! — почти закричал я. — Ты ж достала его, дай ему отдохнуть! Теперь моя очередь. Флег сказал, что я теперь Жнец! — С гордостью продемонстрировал Гейле значок.
— Дурень ты, а не Жнец. Запорешь ведь дело, — тяжело вздохнула она.
— С моей-то силищей? Да и часто ли святоши сходят с ума?
— Это наша вина. В смысле, наш ложный лимб. И Тысячеликий, который копит грехи.
— Ты говорила, что мы помогаем вознестись таким, как Чома и Мун, — напомнил я.
— И топим таких, как Дрохм-Ваает… — кивнула Гейла на кровавую лужу. — А ведь усердным практиком был.
— У него крыша съехала, а мы тут при чем?
— В предсмертной практике пхова йогин выпускает сознание через макушку, точно ракету, пытаясь попасть в Чистый Мир. А наш перехватывает его на пути, как бы подменяя дорожные знаки. Одним остановка идет только на пользу, они добиваются прогресса и здесь. Вторым нужна поддержка, которую получили бы в мирах Сухкавати. А здесь ее нет. Разочарованные регрессом, бедняги соблазняются темными силами и падают в ад.
— Так всегда и везде. Слабость — вина только их! — выпалил я, словно являясь венцом добродетели. Вот ведь глупец…
— Это не слабость, а особенность пути, к которому мы расположены. Он у всех разный, потому что разные мы. То, что походит тебе, погубит другого. Спринтер не стайер, и не способен бежать марафон. Представь заправленную топливом ракету. Кончилось топливо в первой ступени, включается двигатель второй, потом третьей, но они не у всех. Разгона не хватит, их с пустым баком тянет к земле.