Скажем и о культурной жизни. В Уржуме и уезде стали выписывать и читать газеты – более шестидесяти наименований журналов и газет, среди которых «Душеполезное чтение», «Дух Христианства», «Сын Отечества», «Модный магазин», «Православный собеседник», «Московские ведомости», «Земледельческая газета», «Заноза», «Санкт-Петербургский листок», «Северная почта», «Русский листок», «Журнал для детей», «Будильник», «Медицинский журнал», «Якорь», «Учитель», «Журнал для родителей», «Отечественные записки», «Биржевые ведомости», «Творения Св. Отцов», «Рижский листок», «Собрание романов», «Тульские Епархиальные ведомости»… Более всех выписывали газет и журналов чиновники, заводчики и их конторы. За ними шли городские священники, потом уездные крестьяне и сельские священники. Причем крестьяне выписывали почти столько же газет, что и купцы.
Теперь о книгах. Их тоже начали покупать крестьяне. В 1862 году крестьяне Уржумского уезда покупали более всего букварей, книжку «Житие с. Великомученицы Катерины», «О Луне», сказки Пушкина и две книжки с несколько обидными названиями «Сборник русских стихотворений для чтения простолюдинам» и «Сборник некоторых понятных народу повествований, рассказов и описаний».
Кстати, о народе. В 1855 году из жителей города и уезда сформировали две дружины ополченцев численностью почти две тысячи человек для участия в Крымской кампании. Начальником одной из дружин пожелал стать отставной штабс-капитан Мосолов – из тех самых Мосоловых, которые владели металлургическими заводами. Он на свой счет обеспечил ополченцев топорами и лопатами. В Вятке при большом стечении народа ополченцам вручили знамена, и уржумские дружины вместе с другими вятскими дружинами двинулись по направлению к Петербургу через Козмодемьянск, Казань, Нижний и далее в Москву. И проводы, и встреча ополченцев в городах, через которые они проходили, были очень торжественными. Правда, когда они дошли уже до Владимирской губернии, получено было Высочайшее повеление о роспуске ополчения по домам по случаю окончания военных действий и заключения мира в Париже. Так же торжественно пошли домой. Дома рядовым из собранных денег раздали небольшие премии, каждому ополченцу отдали его форму и разрешили носить ополченский крест на фуражке или на груди. Офицерам-ополченцам тоже разрешили ношение крестов. Все вступившие в ополчение гражданские чиновники получили годовой оклад офицерского жалованья. Слухи о том, что крестьянам, вступившим в ополчение, дадут вольную вместе с семьями, оказались ложными.
Вернемся к книгам. В Уржуме к концу девятнадцатого века работали целых три библиотеки – для земских служащих при уездной управе, публичная библиотека при городской управе, открытая в 1883 году, и бесплатная библиотека-читальня, существовавшая за счет городской казны и за счет средств, собираемых по подписке, которую открыли в 1895-м. В публичной библиотеке при городской управе за пользование книгами надо было платить от сорока до шестидесяти копеек в месяц. За эти деньги можно было на городском базаре купить воз сухих колотых дров. Дорого выходило читать. Зато в библиотеке-читальне, в которой уже через два года после открытия числилось семьсот читателей, а еще через год почти две тысячи, было более двух тысяч томов, которые можно было читать совершенно бесплатно. Приходили в нее записываться и жители близлежащих к Уржуму волостей26. В библиотеке еще и устраивались народные чтения с волшебными фонарями. В ней даже работал библиотекарь, получавший шесть рублей в месяц. Можно, конечно, и посмеяться над зарплатой библиотекаря, но, во-первых, будем помнить, что это Уржум, а не Москва и даже не Вятка, а во-вторых… крошечная зарплата, что и говорить. Можно было ноги протянуть на такую зарплату, но наверняка библиотекарь имел свой огород, козу, корову, кроликов и даже поросенка. В-третьих, если мы посмотрим на зарплату нынешнего уржумского библиотекаря… Без слез на нее и не взглянешь. Думаете, нынешнему библиотекарю можно обойтись без огорода, кур и кроликов и даже поросенка? Без поросенка и коровы, наверное, можно, но только без них, а уж без огорода и мужниной зарплаты никак.
Мы, однако, отвлеклись. В 1861 году, после отмены крепостного права, начались волнения рабочих на металлургических заводах Мосоловых в Шурме и Буе. Заводы и без того еле сводили концы с концами – местного сырья было… почти уже и не было. Руду приходилось возить из мест, отдаленных почти на сто верст. Да и в той содержание железа было невелико. И это при отсутствии железных дорог. Надо было сокращать производство, а в некоторых случаях даже прекращать совсем. Мосоловы, наверное, и продали бы заводы, но покупателей не находилось, и потому заводы были взяты в казенное управление, а рабочих, которые добивались бесплатного выделения им земельных наделов, леса, выгонов и вознаграждения за выслугу лет, усмирили земский исправник, мировой посредник и полиция, которая придала словам земского исправника и мирового посредника убедительности. В 1886 году заводы, приносившие к этому времени большие убытки, были закрыты. В полночь, после закрытия, рабочие превратились в крестьян, их трамбовки, пробивные буры, молоты и изложницы, в которые разливали чугун, превратились в тыквы, грабли, капусту и косы. Даже страшные заводские крысы, отгрызавшие по ночам облой у еще теплых слитков передельного чугуна, превратились в безобидных мышей-землероек и разбежались по окрестным полям и лесам.
От заводов Мосоловых остались в местном краеведческом музее небольшие чугунные мортиры для подачи сигналов в тумане, мушкет, железный багор для вылавливания дров из воды, три чугунные сковородки, железные светцы и чугунная плита, которую в конце восемнадцатого века продавали на базарах как заготовку. Из нее можно было выковать, высверлить и выпилить все, что захочешь. Уж такое тогда было время – многие вещи приходилось делать своими руками. Хорошо, если их можно было вырезать из дерева или сплести из какой-нибудь березовой или липовой коры, а как нельзя, то приходилось брать в руки чугун и…
Накануне 1917 года то, что осталось от Шурминского завода, купил Иван Иванович Ершов, и в годы нэпа завод выпускал молотилки, принимал заказы на чугунное литье и ремонтировал сельскохозяйственную технику… Впрочем, все это было уже после золотого века, в самом начале железного.
В золотом же, в 1867 году, были открыты земская больница, уездная земская почта и выпущены первые почтовые марки с гербом Уржума, на котором вместо гуся был изображен орел с гусем в когтях, парящий над голубой лентой Уржумки. На добровольные пожертвования был заложен городской общественный сад. Ровно через год корреспондент «Губернских ведомостей» сообщал из Уржума: «Уржумское общество за последнее время начало выходить из той прожитой апатии, которая назад тому год лежала особенным отпечатком на большинстве уездных городов России. Старая непроизводительно-патриархальная жизнь стала надоедать обществу, и оно, как заметно, разом решило выйти из-под ее гнета. В настоящее время в Уржуме совершается какое-то особенное движение. Почти разом возникли здесь: клуб, книжная торговля и библиотека для чтения. Прежде всего открыт здесь клуб; сумма, собранная на клуб, говорят, очень значительна, так что даже дозволяла, будто бы, распорядителям давать вечера с открытым буфетом для всех посетителей… Жаль только, что у здешнего общества проявляются предрассудки вовсе не прогрессивные. Так, большого труда стоило некоторым лицам попасть в число посетителей клуба по той будто бы причине, что они не относятся, так сказать, к благородному сословию по происхождению, а просто – мещане… Это было бы в известной доле извинительно, если б уржумское население отличалось родовыми сословными достоинствами, но этого сказать нельзя».
Зря, конечно, высшее уржумское общество игнорировало мещан. Без них картина уржумского процветания была бы далеко не полной. Возьмем, к примеру, Прокопия Рухлядьева, который на своей маслобойне лишь за один 1888 год произвел сто двадцать пудов льняного масла. Этого количества хватило бы, чтобы единовременно умаслить всех уржумцев, включая женщин, стариков и грудных детей. Каждому досталось бы почти по пол-литра масла. И такая маслобойня в Уржуме была не одна. Уржумский мещанин Иван Перевозчиков в своем сушечном заведении производил в 1884 году пятьсот пятьдесят пудов сушек. Если бы в те годы городские власти догадались устроить чемпионат Уржума по производству сушек, то на втором месте было бы сушечное заведение мещанина Ивана Ширкина, производившее четыреста пудов сушек в год, а третье место досталось бы мещанину Устину Токмачеву и его двум пекарям, которые выпекали триста пудов сушек. Кстати, о количестве рабочих, делавших сушки. Первое место обеспечили четыре человека, а второе – три. Прибавим сюда еще два кожевенных завода, принадлежавшие мещанам Григорию Тяпкину и Дмитрию Сазонову. По тысяче двести обработанных кож в год выпускал каждый завод. И это при том, что на заводе у Сазонова работало три человека, а у Тяпкина – два. В Москве или даже в Казани такие заводы назывались бы…
Не отставали от мещан и крестьяне. Самая крупная в уезде маслобойня крестьянина Лариона Щинова произвела полторы сотни пудов постного льняного масла. Крестьянин Потап Попов в 1881 году основал паточный завод. В год четыре человека на его заводе производили триста пудов патоки. Делали они ее из картошки, которой выращивали шесть с половиной тысяч пудов в год. При этом ни Прокопий Рухлядьев, ни Иван Перевозчиков, ни тем более Ларион Щинов и Потап Попов в уржумский клуб с открытым буфетом даже и не думали проситься.
И вообще свет клином на этом клубе не сошелся. Житель Уржума в одном из номеров «Губернских ведомостей» за 1866 год писал: «Город наш далеко не беден общественными удовольствиями и в этом отношении не только не отстает от городов нашей губернии, но даже и оставляет за собою многие из них, даже более многолюдные… Город наш имеет, во-первых, театр, устроенный в нарочно нанимаемом частном здании, с платою по пятьдесят рублей в год. Здание это, прежде занимаемое инвалидной командой, ныне отлично приспособлено к своей цели; издержано всего на устройство двести рублей. Деньги эти собраны подпиской некоторыми служащими с возвратом долга из сбора со спектаклей… Всех спектаклей было в продолжение текущего года четыре… Но не один только театр доставляет Уржумской публике общественное развлечение. У нас было в течение этого года два бала по подписке, один первого января, другой пятого февраля. Балы эти были весьма многолюдные, и отрадно было видеть на них, в первый раз, и наше городское купечество».