С одной стороны, документов о том, что Пудожский погост был разграблен разбойничьими шайками, не найдено, но с другой… половина деревень Пудожского погоста за время Смуты обезлюдела. Впервые на погосте появились дворы бобылей. Всего на погосте в 1616 году, по данным писцовой книги, проживало менее двухсот человек, включая священников и монахов. Оправиться от последствий Смуты Пудожский край смог только к середине семнадцатого века.
Тут бы и написать, что вторая половина семнадцатого века прошла в Пудожском крае тихо и спокойно. Старик ловил неводом рыбу, старуха пряла свою пряжу… Тем более что рыба в Водле и Онежском озере по-прежнему была, неводы приходили не с тиной, а с налимами, лососями и сигами, лен рос, холсты ткались и даже корыта… но нет. Москва стала укреплять границу со шведами, от которых настрадалась во время Смуты, и по всей Карелии начали создавать полки пашенных солдат. Пашенные солдаты были чем-то вроде пограничников, у которых в одной руке была сабля, бердыш, пистолет и пищаль, а в другой – соха, борона, веялка и молотилка. Понятное дело, что при таком количестве оружия и сельскохозяйственных орудий руки у крестьян просто опускались и даже отваливались. Нужно было нести пограничную службу, если необходимо – принимать участие в военных походах против Швеции или Польши, а в промежутках между дозорами и походами успевать сеять, веять и молотить, не забывая о воспроизводстве самих себя. Дьячок Пудожского погоста Алексей Калинин, служивший писарем в одном из пашенных полков, писал в своей челобитной: «Приходилось мне писать беспрестанно во всякий день у тех солдат во всех трех ротах, а мой деревенский участок пахать некому. Обнищал я и осиротел… я человек одинокий погиб и питаться нечем».
В 1666 году власти смилостивились и отменили службу в пашенных полках, но… увеличили налоги. Так увеличили, что разорили крестьян, и без того разоренных службой в пашенных полках. Потом налоговое бремя немного уменьшили, потом снова увеличили… Крестьяне стали убегать. В 1678 году в Пудожском крае опустело более двух десятков деревень – их жители уходили в соседние и не только в соседние уезды. Наконец оставшиеся решили жаловаться. В 1677 году уговорили пудожане крестьянина Кондратия Прокопьева завернуть коллективную жалобу в чистую тряпицу, спрятать ее под нагольный тулуп и отправиться в Москву. Пришел он в Москву и там обнаружил таких же, как и он, ходоков из Олонецкого, Кижского, Андомского и других погостов. Собрались ходоки вместе, скинулись по копеечке, а то и по гривеннику, наняли приказного, почесал он пером за ухом и написал общую жалобу ото всех погостов, и эту жалобу жалоб они отнесли в Новгородский приказ. Два года ее приказные крючки рассматривали. Два года челобитчики жили в столице, работали разносчиками сбитня и горохового киселя, плотниками, укладчиками деревянных тротуаров, подавали овес и сено на лошадиных заправках, наконец просто побирались Христовым именем, пока жалобу… не признали ложной, а самих ходоков не велено было бить кнутом.
Вторая половина семнадцатого века сделала Пудожский погост, как сказали бы нынешние политические обозреватели, ареной драматических событий, связанных с раскольниками. Последние бежали в эти глухие края в надежде укрыться от всевидящего глаза и всеслышащих ушей Москвы. Раскольников было здесь так много, что в июле 1693 года их вооруженный отряд из находившейся неподалеку Рогозерской пустыни сумел захватить Пудожский погост. Нехватки в продовольствии раскольники не испытывали – хлеб им приносили жители окрестных деревень. Двадцать дней погост находился во власти раскольников. Чернец Тимошка, руководивший вооруженным отрядом, крестил всех приходящих к нему и «говорил де он, чернец, всем людям, что ныне вера худая, и четвероконечный крест называет крыжем». Чернец Тимошка речами не ограничился – он со товарищи захватил и переосвятил местный приходской храм, священников из него выгнал, избил, а дома их разграбил. Священники решили пожаловаться земскому старосте Пудожского погоста, но тот тоже ушел в раскол, и тогда они подали челобитную царям Ивану и Петру Алексеевичам. Из Олонца власти выслали отряд стрельцов под командой сотника Никиты Ижорина и подьячего Ивана Буракова для наведения порядка. Указания им были даны строгие: «…велено смотреть накрепко, чтоб церковные раскольники в лесах и в волостях не жили, а где объявятся и их велено сыскивать, и имать, и пристанища их разорять, чтоб ту их богомерзкую ересь искоренить, и впредь бы не возрастала; а животы их раскольнические, всякие, по оценке велено продавать и деньги присылать к Москве, в новгородский Приказ».
Раскольники времени даром тоже не теряли. Оружия у них было достаточно – больше ста пищалей и к ним восемь пудов пороха. Они понимали, что долго сопротивляться стрельцам не смогут, и решили отойти из Пудожского погоста к деревне Строкиной, где у них были подготовлены дома, в которых они собирались себя сжечь. Перед тем как покинуть погост, они совершили крестный ход, перекрестили своих сторонников, освятили воду в Водле, совершили в церквях богослужения по старым дониконовским правилам, забрали Евангелие и другие церковные книги, которые собирались сжечь вместе с собой.
Тем временем подоспел стрелецкий отряд из Олонца и окружил раскольников в четырех избах. Поначалу «сотник и подьячей с стрельцами и с понятыми людьми, их, воров, уговаривали, чтоб они от такой своей богомерзкой ереси перестали и принесли бы покаяние и повиновение, и они де воры, повиновения не принесли и говорили всякие богомерзкие слова, и на церковь Божию и на четвероконечный крест велику хулу износили…». От слов раскольники перешли к делу и стали стрелять в людей Никиты Ижорина, но как только стрельцы, подбежав к избам, начали прорубать стены, «оне де воры, зажглись вскоре и сгорели все без остатку, потому что де изготовлены были у них к тому пожегу всякие припасы, порох и солома и сено сухое». Сгорело в четырех избах восемьсот совершенно живых людей.
Ни от Рогозерской пустыни, ни от деревни Строкиной теперь не осталось и следа – Рогозерская пустынь опустела еще в девятнадцатом веке и заросла бурьяном, а деревню Строкино сколько ни искали – так и не нашли. Только старообрядцы в районе и остались. Правда, в очень небольшом количестве.
В восемнадцатом веке Пудож, как и все остальные физические и юридические лица нашего государства, помогал строить новую столицу империи – посылал плотников, каменотесов, кузнецов, просто мужиков для выполнения разных работ и всех, кого полагается посылать в таких случаях45.
И еще рекрутов для непрерывно воевавшей армии, и, чтобы уж два раза не вставать, всех крестьян Пудожского погоста, в числе других погостов и волостей, Петр Алексеевич в семьсот третьем году приписал к олонецким горным заводам, выполнявшим во время Северной войны военные заказы. Мало того что приказали строить новые заводы, так еще и велели заготавливать для них дрова, возить руду и при этом успевать пахать землю, сеять, веять, молотить, платить бесчисленные налоги, пошлины, оброки и не забывать о воспроизводстве самих себя. Освободили пудожан от этой заводской кабалы только в 1725 году, когда Северная война закончилась и олонецкие горные заводы начали сворачивать производство.
Вот, собственно, и все о Пудожском погосте в эпоху петровских реформ. Разве только добавить, что во всем известном довоенном фильме «Петр Первый» в батальных сценах снимался Петр Макарович Анкудинов – уроженец деревни Кубовская Пудожского района.
Добралась промышленность и до Пудожского края. В 1763 году купцы Ольхины из соседней с Пудожем Вытегры построили железоделательный завод на реке Тубе в Тубозерской волости неподалеку от Пудожа. Правда, проработал он всего одиннадцать лет и разорился, но во времена своего недолгого расцвета производил до тысячи пудов железа в год.
Вообще с промышленностью на первых порах в Пудожском крае не заладилось. В 1780-е годы в устьях реки Водлы и Черной двумя петербургскими и одним вытегорским купцом были устроены три стекольных завода. Четвертый завод в том же месте завел губернский секретарь Захар Щербаков. Производили на них разных размеров бутылки и банки. Самые обычные – ни тебе узоров на них, ни позолоты. Готовую продукцию на судах увозили в столицу. Все четыре завода умерли уже в начале девятнадцатого века. Может, потому что глина для печей была привозная, а может, по какой-нибудь другой причине. От заводов остались только название поселка Стеклянное на берегу Водлы да осколки старинных бутылок, которые время от времени находят местные жители в своих огородах.
В 1785 году Пудожский погост по указу Екатерины Второй превратился в уездный город Пудож. И город, и уезд стали по царскому указу частью Олонецкого наместничества. Указ предписывал: «Из отдаленных частей Вытегорского и Каргопольского округов составить особый уезд, устроив уездным городом Пудожский погост под именем Пудож». Указ датирован шестнадцатым мая, а уже четвертого июля в новорожденный город приехал генерал-губернатор Архангельской и Олонецкой губерний генерал-поручик Тимофей Иванович Тутолмин. Военного парада, фейерверка и бала в дворянском собрании по сему случаю предусмотрено не было за отсутствием военного гарнизона, достаточного количества дворян и дворянского собрания. Ограничились зачитыванием указа Екатерины, литургией, благодарственным молебном и крестным ходом по… теперь уже городу.
Да, городу, хоть и было в этом городе всего две улицы и ни одного каменного дома. За девять лет до объявления городом Пудожский погост сгорел практически дотла от очередного пожара, и потому все полсотни домов были новыми. «Жителей в оных до ста двадцати человек», – пишет олонецкий гражданский губернатор Гавриил Романович Державин в «Поденной записке, учиненной во время обозрения губернии». (В скобках заметим, что генерал-губернатор Тутолмин, желая приукрасить положение дел во вверенных ему губерниях, количество домов в Пудоже умножил на два.) Он приехал в Пудож через три недели после визита Тутолмина и пробыл в городе целую неделю. «Город Пудож… расположен на хребте идущей полукружием горы, внизу коей лежит прекрасный дол, пересекаемый многими глухими и прохладными разливами. По одной стороне обтекает его река Водла, текущая из Водлозера и впадающая в Онего, с прочих же окружен полянами и лугами»