Скажем лучше о храмах, в которые старались не заходить девушки на выданье. В 1841 году старый, скромных размеров Спасо-Преображенский собор, выстроенный еще на деньги Ивана Ивановича Ржевского, стали ломать и строить новый. Затеял строительство нового на свои же средства церковный староста собора и болховский скотопромышленник Иосиф Дмитриевич Акулов. То есть сначала хотел он пристроить к старому собору престол во имя Печерской Божией Матери, но собор стоял на горе, и пристройка неминуемо сползла бы, а потому, по совету своего свата, тоже болховского купца Филиппа Григорьевича Шестакова, Акулов затеял строительство нового городского собора. Иосиф Дмитриевич обязался по обету всю прибыль от продажи волов отдавать на строительство храма. Мало того, он распорядился, чтобы на рогах продаваемых волов сделать пометки в виде двух букв «Н. Ч.», что означало Николай Чудотворец. С одной стороны, может показаться, что Акулов немного… А с другой, когда партия волов при перегоне останавливалась на кормежку и погонщики владельцам пастбищ рассказывали и про то, что означают две буквы на рогах животных, и про обет, данный болховским купцом, то многие владельцы пастбищ или вовсе отказывались от платы за съеденную траву, или брали куда меньше, чем полагалось по прейскуранту.
Рассказ о строительстве собора нехорошо прерывать статистикой, но мы все же втиснем сюда буквально несколько цифр, касающихся болховских купцов. Как раз через год после начала строительства нового собора, в 1842 году, в Болхове на шестнадцать с лишним тысяч жителей приходилось восемнадцать купцов второй гильдии и почти девятьсот купцов третьей. К купцам пристегнем и ремесленников – почти три сотни сапожников, что неудивительно при таком развитии кожевенного дела, и полторы сотни кузнецов. К кожевенному производству прибавим пенькотрепальное и изготовление разной толщины канатов, веревок и бечевок. Торговали хлебом, вывозили подростков в соседние и украинские города и отдавали их мальчиками на побегушках в различные торговые заведения. Женских промыслов было всего ничего – вязание чулок, кружевоплетение и работы на шерстомойнях.
Вернемся к строительству собора. Иосиф Дмитриевич Акулов не успел его достроить – умер через два года после начала стройки, истратив шестнадцать тысяч рублей своих средств и доведя стены до перемычек окон второго этажа. Горожане доверили достраивать храм свату Акулова Филиппу Шестакову. Тот со своим помощником Матвеем Поповым приступил в 1844 году к достройке, и уже через два года были освящены все три престола нового собора. Еще через два года Филипп Григорьевич Шестаков заразился холерой и умер. Достраивал собор его сын Василий Филиппович. Полностью постройка была закончена к 1851 году.
Одним из тех, кто освящал собор, был позже причисленный к лику святых архимандрит Макарий (в миру Михаил Яковлевич Глухарев) – настоятель болховского Троицкого Рождества Богородицы Оптина монастыря. О нем нужно сказать особо. Макарий первым в России перевел с древнееврейского на русский Ветхий Завет, а Новый Завет с греческого. Долго и, увы, безуспешно просил он у церковного начальства разрешения напечатать свои переводы. Написал письмо митрополиту Филарету, в котором доказывал, что переводить Библию нужно с оригинальных языков. Начальство отвечало отказом. Надо сказать, что и Макарий в долгу не остался – в ответном слове синодальному начальству наговорил такого, что Св. Синод наложил на него епитимью, «чтобы молитвой с поклонами он очистил свою совесть», освободил его от миссионерской работы, а вместо разрешения отправиться паломником в Иерусалим отправил его настоятелем в Болховский монастырь. Здоровья Макарий был слабого и просил Св. Синод разрешить ему при келье устроить домовую церковь. И в этом ему было отказано. В монастыре он прожил три последних года своей жизни. Там и похоронен. Перевод его был через полтора десятка лет после его смерти опубликован и затем использован при работе над синодальным переводом Библии. В 2000 году Макария даже канонизировали, а при жизни… При жизни ему все же разрешили отправиться паломником в Иерусалим. Вот только он не успел воспользоваться этим разрешением – заболел и умер.
От просветителя Макария перейдем к просвещению. Тут рассказывать особенно нечего. На ниве просвещения Болхов в первой половине девятнадцатого века не перетрудился. С просвещением дело обстояло из рук вон плохо, но при этом наблюдалось редкое единодушие между гражданами – ученики не хотели учиться, их родители не хотели своих детей отдавать в школы, городские власти не хотели тратить денег на содержание учебных заведений. При малейшей возможности родители за учеников не платили, ученики и учителя мгновенно разбегались по домам. Особенно не любило отдавать учить своих детей болховское мещанство и купечество. К примеру, в 1811 году в Болхове было пятьдесят два ученика. На все двенадцать тысяч жителей города. Из этого количества учеников детей мещан и купцов тридцать шесть. Мягко говоря, немного. Да и те дети, что учились, стремились как можно скорее закончить обучение. С полного одобрения родителей, конечно. Научатся по складам читать, кое-как писать и началам арифметики – и домой не оглядываясь. Каждый год пятая часть учеников бросала школу. Дошло до того, что власти уговаривали родителей не забирать учеников до конца обучения. Пугали их тем, что не окончившим начальный курс будет трудно поступить в высшие учебные заведения, что в случае поступления на государственную службу карьерный рост… Куда там. Нашли чем пугать детей мещан и купцов с планеты Болхов. Какие высшие учебные заведения, какая государственная служба… В 1836 году на весь город было полторы сотни учеников, а еще через шесть лет немногим более двухсот. Пробудил стремление горожан к обучению закон о всеобщей воинской повинности 1874 года. Тем, кто имел образование, сокращали сроки действительной военной службы. Про университеты и говорить нечего – даже тем, кто закончил народные училища, срок службы сокращался на треть. Тут уж болховчане повели своих чад учиться, учиться и учиться, как завещала им военная реформа графа Милютина. Число учащихся стало неуклонно расти и к началу девяностых годов девятнадцатого века выросло почти в пятнадцать раз. В Болхове даже появилась женская начальная школа. Правда, из тех, кто начинал учиться, заканчивали курс немногие. Даже в 1890-х годах у мальчиков оканчивали полный школьный курс едва десять процентов от начинавших. У девочек дела обстояли ничуть не лучше. Справедливости ради нужно сказать, что ни Болхов, ни Орловская губерния не были, что называется, из ряда вон в том, что касается народного образования. В соседних и не очень соседних губерниях дело обстояло ничуть не лучше.
И снова статистика. В памятной книжке Орловской губернии за 1860 год написано, что в городе проживало почти двадцать тысяч человек. Через сто шестьдесят лет, то есть в наши дни, их проживает без малого одиннадцать. Если же сравнивать население Болховского уезда и Болховского района, то разница получается еще более значительной – в 1860 году около девяносто пяти тысяч человек, а в 2020-м – шестнадцать с половиной. Правда, каменных зданий в Болхове стало куда как больше двух сотен, которые были полтора века назад.
Как раз в то самое время, когда в Болхове проживали двадцать тысяч человек в двухстах каменных домах и в двух тысячах деревянных, когда в городе жили почти девять десятков потомственных дворян и двести с лишним личных, когда одних только священнослужителей в Болхове имелось без малого четыреста, когда каждый десятый житель был военным – вот тогда через город проезжали Фет и Тургенев88. Не просто проезжали, как, скажем, Пушкин по пути на Кавказ или Жуковский по пути к Плещееву, а переночевали в гостинице и наутро прогулялись по городу. Ехали они в соседний с Болховским Жиздринский уезд на охоту, а по пути заехали в село Павлодар в усадьбу знакомых Тургенева Апухтиных. У Николая Федоровича Апухтина и его жены Марии Андреевны был сын… Экскурсовод Болховского краеведческого музея вас истомит, пока доберется до романса Апухтина «Ночи безумные», положенного на музыку Чайковским: сначала расскажет вам о родословной старинного дворянского рода Апухтиных, о генерале и кавалере Александре Петровиче, о сенаторе и предводителе дворянства Орловской губернии Гаврииле Петровиче, о симбирском и уфимском генерал-губернаторе генерале Акиме Ивановиче, о поручике и судье Болховского уезда Евстигнее Андреевиче, о Федоре Евстигнеевиче, о Николае Федоровиче и, наконец, об Алексее Федоровиче Апухтине – поэте, родившемся в Болхове, где его отец служил уездным судьей. Небольшой, если не сказать маленький дом, где родился поэт, сохранился. Правда, теперь он c ног до головы обшит сайдингом и совсем не похож на тот, что был в позапрошлом веке. Старушка, которая в нем живет, терпеть не может, когда перед ее домом останавливаются экскурсанты и заглядывают в окна. Что же до села Павлодар, в котором Апухтин провел все свое детство и потом прожил еще два года – с 1863-го по 1865-й, числясь старшим чиновником для особых поручений при орловском губернаторе, то оно обезлюдело. Кстати, именно в Павлодар приезжал в 1863 году к Апухтину в гости его близкий друг Петр Ильич Чайковский, написавший на стихи Апухтина шесть замечательных романсов. Если сейчас же не сказать, что в Болхове памятник Апухтину стоит в самом центре, перед Домом детского творчества, напротив главного городского Спасо-Преображенского собора, то болховцы обидятся, но я скажу. Памятник небольшой, но на нем есть все, что у нас полагается быть на памятнике русскому поэту прошлых веков – и гусиное перо, и свеча, и свиток с цитатой из его стихотворения.
От стихов перейдем к прозе. Не к прозе Апухтина, которая, на мой вкус, куда лучше его манерных и вычурных стихов, а к прозе жизни, то есть к коноплеводству. Оно всегда конкурировало в Болхове с кожевенным производством, а после пожара и потери государственного заказа кожевниками стало основным источником доходов местных жителей.