Весь город знал об аптекаре, а он не дрожал над своими сокровищами, как многие коллекционеры, не прятал их под замок. Он пускал любоваться ими всех желающих, подрабатывая и на этом, ибо осмотр музея был прежде всего премией для постоянных покупателей и заказчиков. Многие богатые и знатные люди были не прочь купить коллекции аптекаря.
— Продай мне твои вещицы, — небрежно говорил посетитель, заезжий герцог. — Цена? — и совал руку в карман.
— Шестьдесят тысяч гульденов, — равнодушно отвечал аптекарь. — Это стоило мне гораздо дороже, но пусть, уж будет так.
Герцог вытаращивал глаза на сумасшедшего аптекаря. Шестьдесят тысяч гульденов за камни, чучела рыб и птиц, жуков и бабочек? Шестьдесят тысяч гульденов за заспиртованного двухголового теленка?..
— Нет! Это немыслимая цена!
И покупатель уходил, а аптекарь, стирая пыль с редкостного экземпляра птицы, обращался к отсутствующему покупателю:
— Попробуй найти такие редкости, как «крысиного короля», теленка о шести ногах, белую ворону, жука с кулак величиной. Шестьдесят тысяч! Я мог бы запросить вдвое больше… Да что вдвое — втрое, вчетверо!.. — И аптекарь еще с большим старанием стирал пыль и прибирал свои драгоценности.
У аптекаря в скором времени появился помощник. Это был его сын Ян, родившийся 12 февраля 1637 года. Уже двухлетним ребенком Ян не выходил из комнат, где стояли сокровища отца. Он, разинув рот, смотрел то на одно, то на другое, так увлекался этими занятными вещицами, что мог простаивать перед ними часами.
Как только Ян подрос, он сделался чем-то вроде хранителя отцовских сокровищ. Он стирал пыль с коллекций, расставлял их, отчаянно хлопал ладонями, стараясь поймать на лету моль. Он никуда не хотел ходить, не хотел ни гулять, ни играть. Он согласен был весь день просидеть в комнатах, в которых было не только мало света, но и воздух был весьма сомнительного достоинства.
— Я сделаю из него пастора, — говорил отец в кругу друзей. — Это очень почтенное занятие.
Но Ян вовсе не хотел быть пастором. Его интересовало совсем другое — он хотел изучать природу. Много ссор и споров было у него с отцом, прежде чем он добился своего. Ему позволили, наконец, изучать медицинские науки, ибо в те времена естественных наук особо не изучали.
Вот тут-то Ян и начал свои охотничьи похождения. Он начал с охоты за живым, он хотел устроить у себя такую же кунсткамеру, какая была у его отца. Он не имел лишнего гроша, не мог покупать всякие диковинки, но — зачем они, когда все кругом кишит разнообразными животными? Чем крохотный жучок хуже яркой заморской птицы?
И вот начались странствования Яна. Он не отправлялся в опасные заморские путешествия, нет. Он принялся исследовать окрестности своего родного города, лазил по болотам, проваливался в тину, резал руки о жесткую осоку. Он бродил по лесу, продираясь сквозь чащи. Он ходил по полям. Ян был смелым охотником, и пшеничные «джунгли» не могли охладить его пыла. Он лез в пшеницу, а хозяин поля, поджидая его у дороги, два-три раза «дружески» похлопывал его по шее.
Простое собирание жучков и улиток скоро перестало удовлетворять Яна. Он принялся изучать, как они живут, как размножаются. Он подолгу просиживал над каким-нибудь жучком, копошившимся в песке, и ждал — а когда же он родит маленьких жучат?
До двадцати четырех лет прожил так Ян, гоняясь по полям и лесам, собирая всякие диковинки и надоедая матери бесконечными просьбами — то зашить штаны, то починить куртку. Но всему бывает конец. Ян поступил в университет в Лейдене. Здесь он подружился с полезными ему людьми, в том числе и с анатомом Стенсеном и Де-Граафом[19]. Тогда Де-Грааф еще не пользовался особой известностью. Но позже он прославился — он открыл так называемые «граафовы пузырьки» в яичнике млекопитающих. Правда, он не утерпел и напутал, приняв, эти пузырьки за яйца, но… все же эти пузырьки были названы его именем.
Такое знакомство привело к определенным последствиям. Во-первых, Сваммердам увлекся потрошением разнообразных животных, а во-вторых, его отношения с отцом начали портиться.
Деля свое время между анатомическим столом, разговорами с друзьями за кружкой пива и фарфоровой трубкой с длиннейшим чубуком, Ян в 1663 году кончил университет. Он тотчас же поехал во Францию, где и прожил некоторое время в Сомюре (у некоего Фабера). Этот период времени не был богат открытиями, но Сваммердам научился вскрывать насекомых. А потом он перекочевал к своему другу Стенсену в Париж. Здесь он познакомился со своим будущим покровителем Мельхиседеком Тевено. Это был богатый и влиятельный человек, одно время он был даже французским послом в Генуе. Итальянцы в те времена очень интересовались естествознанием, и они-то и приучили к этому благородному занятию французского посла.
У всякого итальянского герцога был свой домашний ученый. Мог ли Тевено отказаться от такого удовольствия?
— Едем со мной, — пригласил он Сваммердама.
И вот наш будущий ученый очутился в именьи вельможи в Иаси, в окрестностях Парижа.
Здесь он наславу поработал.
В 1667 году Сваммердам защитил в Лейдене диссертацию на степень доктора медицины и в том же году заболел малярией. Едва он успел выздороветь, как встретился с герцогом Тосканским. Этот почтенный покровитель наук приехал в Амстердам поискать хороших брильянтов для жены: голландцы славились своим искусством гранить драгоценные камни. Конечно, он не миновал кунсткамеры Сваммердама-отца и в ней-то и встретился с Сваммердамом-сыном. Герцог с большим интересом осмотрел коллекции, но на этот раз сын победил отца.
Сваммердам-сын вскрыл перед герцогом гусеницу. Это была особая гусеница, она должна была со дня на день окуклиться.
И вот перед глазами изумленного герцога развернулась замечательная картина.
Оказалось, что под кожей гусеницы уже имеются зачатки органов будущей бабочки — усиков, крыльев.
— Это вовсе не превращение, — говорил Ян. — Кто тут превращается и во что? Бабочка уже спрятана внутри гусеницы, нужно только вынуть ее оттуда. А гусеница спрятана в яйце. Ее не видно там, правда, но она прозрачна в это время…
Урок зоологии.
Этот фокус — вынимание бабочки из гусеницы — очаровал герцога. Его ученые еще не додумались до этого.
— Едем со мной, — пригласил он Яна. — Я дам тебе двенадцать тысяч гульденов, а ты возьми с собой свои коллекции.
Ян отказался. Тем временем аптекарь начал ворчать.
— Пора бы и за ум взяться! Что ж, так все и будет — жучки да мошки? Я сам люблю все это, — он гордо поглядел кругом, — но и дела не забываю, — тут он глянул в сторону аптеки. — А ты? Что ж, так и будешь до седых волос на отцовские денежки жить? Доктор медицины — вот и займись практикой. За лекарством ко мне же посылать будешь, а времени тебе для твоих ученых занятий и тогда хватит. — Старик похлопал Яна по плечу. — Так-то, Ян, послушайся меня!
А Ян возьми да и не послушайся — ни одного пациента, зато сколько хочешь всяких препаратов.
Отец поглядел неделю, поглядел другую, поглядел месяц…
— Я перестану давать тебе деньги, — сказал он непокорному сыну. — Сам зарабатывай!
Тут Ян призадумался. Дело в том, что он начал прикупать кое-какие диковинки из заморских стран для своего музейчика. Угроза отца лишала его этой возможности. И все же он не сдался сразу.
— Я очень испортил себе здоровье, — сказал он отцу. — Я могу еще работать, сидя за столом, но принимать пациентов и ходить к ним я не в состоянии. Дай мне денег, я поеду в деревню, отдохну и полечусь. А тогда… — и Ян сделал такое движение, как будто сгребал в свои руки всех жителей Амстердама.
Старик не очень-то поверил сыну, но денег дал. Ян поехал в деревню.
Может быть он и исполнил бы обещанное, но — кругом было столько лесов, полей и болот. И все это прямо-таки кишело всяким зверьем — четвероногим, шестиногим, восьминогим. А в воде попадались и десятиногие. Как тут было утерпеть, как тут было ограничиться питьем парного молока! Ян махнул рукой на молоко и прочие деревенские прелести и засел за работу, принявшись изучать водяную блоху. Она привлекла его внимание тем, что очень занятно прыгала в воде, размахивая чем-то вроде пары длинных рук. Папаша думал, что сынок лечится, а тот крошил себе да крошил жука за жуком — тут водилось множество жуков-носорогов — и не думал о лечении.
Пришло время ехать домой.
— Если ты так лечил себя, то как же будешь лечить других? — ядовито осведомился отец, увидев его. — Ты, кажется, забыл, что у меня аптека, а не гробовая лавка! — и, довольный остротой, громко захохотал.
И снова все пошло по-старому — Ян потрошил гусениц и жуков, а отец ругался.
— Ах, что за чудесное животное! — восторженно восклицал Ян, наблюдая… вошь.
— Действительно чудесное, — ворчал отец.
— Конечно, — не унимался Ян. — Она так мала, и у нее есть всё — кишки, мускулатура, дыхательные органы, нервная система, половой аппарат. Есть все, что и у нас! Вот только… самцов я никогда не видал. Должно быть их нет у вшей!
И Ян нагибался над столом, где в стеклянной чашечке с водой лежала крохотная вскрытая вошь.
Он изучал ее много дней. Он нашел у нее даже «мозг», а брюшную нервную цепочку он без дальних разговоров назвал «спинным мозгом», хотя она и лежала не на спинной стороне, а на брюшной.
— Это замечательное животное, — повторял он. — Это одно из чудес творения.
Занявшись улитками, он изучил заодно и рака-отшельника.
Мягкое брюшко рака и раковина, в которую прячется этот рак, привели его к убеждению, что рак-отшельник — особая улитка.
— Брюшко мягкое, раковина есть — чего еще нужно? — и он присоединил рака-отшельника к улиткам, решив, что раковина — продукт деятельности самого животного. А чтобы пополнить исследование, изучил заодно и ракушек, прудовиков, лужанок и прочих настоящих улиток.