но было посмеяться!
На одном из заседаний общества Кювье вдруг навострил уши.
«Я знаю этот голос, я читал где-то эти фразы», — и он внимательно поглядел на незнакомца, врача военного госпиталя. Чудовищная память сделала свое. Кювье вспомнил…
— Вы — Тессье! — подошел он к врачу после заседания.
— Меня узнали, я погиб! — воскликнул врач — беглый аббат Тессье, скрывавшийся от гильотины.
— Почему? — удивленно спросил Кювье аббата. — Здесь нет ваших врагов.
Прошло несколько дней, и Тессье был очарован новым знакомым.
«Я нашел жемчужину в навозе Нормандии», — писал он своему парижскому знакомому.
«Кювье — это фиалка, скрывающаяся в траве. Лучшего профессора сравнительной анатомии вы не найдете», — написал он ботанику Жюссье.
Кювье воспользовался случаем и послал кое-какие свои рукописи Сент-Илеру, уже тогда профессору. Тот прочитал и пришел в восторг.
«Это замечательно! Приезжайте в Париж, займите среди нас место нового Линнея, нового законодателя естественной истории», — ответил ему Сент-Илер.
— Я нашел нового Линнея! — восторгался он, бегая по залам музея в Париже. — Я нашел его!
Сент-Илер очень беспокоился, что наука никак не обойдется без заместителя Линнея.
— Эх, была не была! — решился Кювье и, простившись с графом и графиней, отправился в Париж.
Парижские ученые встретили кандидата в «Линнеи» с распростертыми объятиями. Они мигом устроили ему место в Центральной школе Пантеона, а вскоре пристроили «профессора Кювье» и в свой Музей естественной истории.
— Живи у меня, — пригласил его Сент-Илер.
Работа закипела. Обширная область зоологии давала столько материала, что, сойдясь за завтраком, друзья только и делали, что делились друг с другом новыми открытиями.
— Мы не садились за стол, не сделав двух-трех открытий, — смеялся позже Кювье. — Да, это были славные времена!
Блестящая карьера Кювье началась, а вместе с ней пришло и здоровье. Он окреп и поправился, его глаза заблестели, он перестал жаловаться на кашель и боли в груди. Его движения стали быстрее, и он больше не был похож на того мрачного юношу, которого товарищи звали «лунатиком».
В музее Кювье раскопал в каком-то чулане несколько скелетов — остатки от работ Добантона. Это было все, что он получил от музея для своих работ.
— Дайте мне препаратора! — пронесся по коридорам музея зычный голос Кювье. — Дайте мне скелеты!
Новоявленному Линнею отказать было нельзя. Работа пошла полным ходом. Препаратор готовил скелет за скелетом, а Кювье изучал. Но не одни скелеты наполнили время Кювье. Еще в Нормандии он собрал большие коллекции моллюсков. Пришла и их очередь.
— Ты посмотри, что наделал с ними Линней! Вот был путаник, — непочтительно отзывался об отце систематиков Кювье. — Он свалил в общую кучу червей — все! И осьминог, и беззубка, и прудовик, и земляной червь — все это черви. Ну, и компания! — и Кювье весело хохотал.
Он хватался то за осьминога, то за каракатицу, тащил их на стол, вскрывал и ковырялся в мягкой массе тела, разыскивал там нервы, органы кровообращения, дыхания и прочее. Он препарировал орган за органом, рисовал, записывал. Потом тащил прудовика, катушку, а от них переходил к слизням. И чем больше он вскрывал, тем яснее становилась общая картина.
— Старик Линней сильно напутал. Тут целых три класса одних только моллюсков, — сказал он Сент-Илеру за завтраком.
— Я же говорил тебе, что ты — новый Линней, — ответил тот. — Один Линней путал, другой — поправляет.
За моллюсками последовали черви и насекомые. Снова горы банок громоздились на столе Кювье, снова ланцет и ножницы не знали отдыха.
— Хорошо еще, что Сваммердам так любил насекомых. Можно не все вскрывать: его работы вполне надежны, — радовался Кювье при виде горы банок, ждавших очереди.
И вот настал великий день, картина стала ясна.
Не описание отдельных видов, а изучение отдельных органов и их изменений — вот основа всего. Орган — предмет сравнения и изучения, основная единица анатомии, как вид — в зоологии. У каждого органа свое назначение, своя работа. Поэтому его и нужно выделить, нужно проследить у самых разнообразных животных. Так зародилась наука — сравнительная анатомия.
Эта наука привела Кювье к мысли о подчиненности признаков, об их зависимости друг от друга. А это повело за собой многое другое.
— Ты только послушай, — сказал Кювье Сент-Илеру за очередным завтраком, — только послушай…
— Ну? — спросил тот.
— В каждом организме имеется гармония частей, без которой жизнь организма невозможна. Животное, питающееся исключительно мясной пищей, должно увидеть свою добычу, иметь средства ее преследовать, схватить, одолеть и разорвать. Ему необходимо острое зрение, тонкое обоняние, быстрый бег, ловкость, сила челюстей и клыков. Поэтому острый, пригодный для разрыванья мяса зуб не может встретиться одновременно с копытом ноги.
— Ну? — опять повторил Сент-Илер.
— Ну? — передразнил его Кювье. — Слушай… Копытные животные питаются растительной пищей, потому и коренные зубы у них обладают широкой поверхностью, приспособлены для жеванья, растирания. Кишечник у них длинный, а желудок емкий и часто очень сложный. Форма зубов, длина и емкость кишечника должны вообще соответствовать степени твердости и переваримости пищи.
— Ну? — в третий раз спросил Сент-Илер.
— Да ведь если ты что-нибудь понял, то должен же понять и то, что, имея в руках зуб животного, я могу сказать, чем оно питалось, могу даже приблизительно изобразить его внешность. Ты понимаешь? Я могу по части скелета восстановить его целиком!
— О?! — изумился Сент-Илер. — Да ты не просто «второй Линней», ты куда больше Линнея…
Жорж Кювье (1769–1832).
Кювье выбрали в секретари Академии, и только он успел привыкнуть к своим новым обязанностям, как в Академию явился новый президент. Это был не кто иной, как сам Бонапарт (тогда его еще не звали Наполеоном). Его собственно никто не выбирал, но неугомонный вояка вдруг воспылал страстью к наукам, а где же науки всего ближе, как не в Академии. И вот он торжественно вошел в зал заседаний и уселся в президентское кресло. Благовоспитанные ученые встали и поклонились новому президенту, старший член сказал приветственную речь, а секретарь прочитал очередной протокол. Все пошло, как обычно.
— Мосье Кювье прочитает нам некролог покойного Добантона, — провозгласил председатель.
Кювье встал и прочитал некролог Добантона, того самого, который когда-то работал подручным у Бюффона. Бонапарт внимательно слушал и одобрительно покачивал головой. А когда Кювье кончил, он шопотом спросил у соседа:
— Как фамилия этого секретаря? Кювье? Очень хорошо, — и он еще раз внимательно посмотрел на Кювье.
Прошло два года, и вдруг Кювье получил назначение от самого Бонапарта. Он оказался инспектором, и ему было поручено заняться устройством лицеев в Марселе и Бордо. Бонапарт запомнил секретаря Академии, запомнил его язык. В те времена было принято говорить и писать очень витиевато, «высоким стилем». А Кювье писал и говорил очень простым и ясным языком. Бонапарту это понравилось, и вот Кювье пошел в гору.
Оставив на время музей и кафедру, Кювье покатил на юг. Но и в пути он работал. Его колоссальная память заменяла ему все справочники и словари, он мог писать в карете, за трактирным столом, — мог писать везде и всегда.
Так начались поездки Кювье по делам народного образования. Он буквально разрывался на части между лекциями и музеями, между поездками по провинции и докладами и отчетами о них. В промежутке между двумя поездками он женился на вдове откупщика Дювасель. Она оказалась очень серьезной и спокойной женщиной и вполне подошла к холодному и рассудочному Кювье.
Наполеон собрался учредить Императорский университет, но он не хотел делать это единолично и устроил прения в Государственном совете. Судьба прений была предрешена, но все же говорили «за», говорили и «против». Защитником проекта был назначен Кювье. И он так блестяще защитил проект, что Наполеон тут же назначил его членом Верховного совета по делам просвещения. Кювье неожиданно для себя оказался в числе насадителей просвещения, и он немедленно использовал свое положение. Он ввел обычай — врачей, служивших на судах дальнего плавания, обучать способам собирания коллекций. И вот со всех концов земного шара в музей стали поступать коллекции, собранные судовыми врачами. Кювье мог гордиться своей ловкостью: он получил сотни даровых помощников. Конечно, ему привозили много ненужного, но немало было и ценного.
Наполеон так ценил Кювье, что отправил его в Италию и заставил заняться там организацией ряда университетов. Кювье открыл университеты в Падуе, Пизе, Флоренции, Сиенне и Турине. Затем он отправился с той же целью в Голландию, а оттуда снова в Италию и открыл университет в самом Риме. Кто знает, сколько университетов еще было бы открыто в Европе, если бы Наполеону не пришлось обороняться. Неприятель подходил к Майнцу. В критическую минуту у Наполеона не оказалось под руками ни одного маршала, ни одного генерала.
— Кювье…
И Кювье оказался комиссаром по обороне этого города. Зоолог, анатом, ученый — оказался вдруг военачальником. Кювье не удивился, он уложил чемодан и поехал сражаться. Он не успел доехать до Майнца — тот был взят — и Кювье так и не пришлось блеснуть своими талантами полководца.
Вскоре после приезда Кювье в Париж в окрестностях города начались земляные работы. То тут, то там из глубоких ям и канав вытаскивали кости и черепа. Это были странные кости и черепа. Они не походили на черепа известных науке животных, это было что-то совсем особенное. Как только Кювье узнал об этом, он распорядился, чтобы все отрытые кости несли к нему. И вот чулан за чуланом, комната за комнатой наполнились грудами костей. Они лежали в беспорядке, покрытые комьями земли и глины, местами громоздились чуть не до потолка, местами были рассыпаны по полу.