Грегор Мендель (1822–1884).
Мендель снова нагнулся над грядкой.
Теперь у него в руках была кисточка. Он взял нетронутый цветок, осторожно отогнул его лепестки. Кисточкой он притронулся к густо напудренным желтой пыльцой пыльникам и кисточкой же снял с них пыльцу. А потом он осторожно перенес эту пыльцу на рыльца изуродованных, заключенных в пергаментные тюрьмы цветков. Он снял бумажный мешочек и прикоснулся кисточкой к рыльцу пестика. Всего на мгновение освобождался бутон из тюрьмы — как только была перенесена пыльца, бутоны снова скрывались в мешочках.
Солнце жгло и сверкало, над грядками гудели пчелы, порхали белые бабочки. Мендель нагнулся над горохом и сморщился.
— Кто звал тебя сюда? — спросил он невольно.
Из бутона воровато высовывалась крохотная серая головка. Маленький жучок, гороховая зерновка, прогрыз бутон и забрался внутрь него. Гороховая зерновка была занята подыскиванием подходящих мест для своего потомства.
Зерновка спряталась в бутоне.
Монах сорвал его и так сдавил пальцами, что сквозь нежный комочек лепестков почувствовал, как хрустнул раздавленный жучок.
Мать-зерновка погибла.
— Ты испортишь мне все дело, — напутствовал ее монах. — Ты перенесешь пыльцу не туда, куда нужно.
Зерновка погибла. Но она могла быть не одна, их могло оказаться много на этой залитой солнечными лучами грядке. Мендель встревожился. Эти крохотные жучки лазали по гороху, совались то в один, то в другой бутон и легко могли перенести пыльцу с одного цветка на другой. Этим они испортили бы весь опыт — ведь Мендель переносил пыльцу с цветка на цветок с известным расчетом.
И монах принялся воевать с зерновками.
Через несколько дней Мендель с замиранием сердца снял пергаментный мешочек с опыленного им цветка. Этот цветок был белым, а пыльца на него была перенесена с красного цветка. Он осторожно отогнул лепестки и взглянул на завязь. Завязь слегка припухла, она стала потолще.
— Опылен! — улыбнулся монах и снова надел на цветок мешочек. — Ох, только бы не забралась теперь сюда зерновка…
Мендель снимал мешочек за мешочком и смотрел — опылился цветок или нет. Были опыленные, были и неопыленные цветки. В общем же опыленных было много больше.
Теперь оставалось только следить за горохом, стеречь его от покушений зерновок и собрать семена, когда они созреют.
Цветы отцвели, завязались стручки, стручки вытянулись, потом начали желтеть, потом в них набухли горошины.
Горошинки были собраны. С каждого куста отдельно, из каждого стручка в особый пакетик. Каждый стручок получил особое помещение, свой номер и свое место в записной книжке.
«Мать с белыми цветками, отец с красными», № 11.
«Мать с круглыми горошинами, отец с угловатыми», № 33.
«Мать с зеленой горошиной, отец с желтой», № 44.
Много было записей в книжке, много номеров на пакетиках.
А весь этот ворох пакетиков был ничем иным, как потомством, полученным от «двадцати двух». Это было первое поколение помесей.
В пакетиках лежали самые разнообразные горошины. Но не важно, какова была их внешность, — важно было другое. Они были дети разных родителей, их матери не походили на отцов, а отцы на матерей. Ни у одного стручка не было одинаковых родителей, они всегда хоть чем-нибудь да отличались. Они не были «чистосортны», они были помесями.
Наступила зима. Грегор давал уроки математики и физики, внушал попутно ребятам, что только истинный католик может спасти свою «душу». Он пытался показать, что теоремы геометрии и правила алгебры есть не что иное, как проявление высшего разума, разума самого «бога». Словом, он делал все, что полагается делать добросовестному учителю и монаху-августинцу.
…Когда солнце пошло на весну, когда днем с крыш закапала вода, вытягивавшаяся к вечеру в длинные сосульки, когда воробьи зачирикали громче и задорнее, а вороны начали кружиться и кувыркаться высоко в воздухе, Мендель вновь пересмотрел пакетики с горошинками и сверил их номера с пометками, сделанными в записной книжке.
Весна пришла, снег стаял, и Мендель занялся огородом. Ом перекопал грядки, заготовил множество деревянных ящиков и цветочных горшков. Он осмотрел стеклянную будочку — так называемый «вегетационный домик» — нечто вроде тюрьмы для растений, — тюрьмы, в которой было достаточно света, но куда не могло проникнуть ни одно насекомое. Он готовился к весеннему севу гороха.
Зерновки тоже почуяли весну. Они вылезли из горошин, и Мендель в один прекрасный день встретился с целой компанией этих жучков, медленно ползавших по полкам его шкафа.
— Опять вы! — Он передавил зерновок.
Это было горячее время. В школе — годовые экзамены, на огороде посев гороха. Мендель сбился с ног, стараясь поспеть и туда и сюда, нигде нельзя было упустить дорогих часов. И вот горошины посажены. По грядкам ровными шеренгами вытянулись палочки с ярлыками, на ярлыках виднелись номера и буквы.
Горох взошел, завился по палочкам, покрылся кудрявой листвой.
— Красный… красный… красный… красный… — переходил Мендель от одного растения к другому.
Мендель сверил номера ярлыков на грядках с записями своей книжки и увидел, что всегда, когда он брал родителей одного с красными, а другого с белыми цветами, у потомства цветы оказывались красными.
Он записал это в свою книжку и внимательно пересчитал растения с красными цветками.
Но Мендель теперь не выщипывал тычинок, не уродовал цветков. Нет! Пусть цветок опыляется собственной пыльцой.
— Нужно только предохранить их от случайных гостей, — пробормотал Мендель. — А главное — уследить за этой зерновкой… — разговаривал он сам с собой, бродя меж грядок.
Он надел колпачки на некоторые цветки, прикрыл колпаками целые горшки и плотно закрыл двери вегетационного домика. Этот домик был особенно важен — в нем производилась проверка опытов, поставленных на грядках.
В закрытых бутонах гороха зрели тычинки, набухали их пыльники, наполнялись нежной пудрой пыльцы. Пыльники созрели, лопнули, пыльца высыпалась, попала на клейкие рыльца пестиков. Там, на рыльцах, каждая крупинка пыльцы (она состояла из двух частей, из двух клеточек) прорастала в длинную трубочку. Прорастала не вся крупинка, а только часть ее — одна клеточка. Длинная трубочка врастала в рыльце, росла дальше и дальше, врастала в столбик пестика, буравила его все глубже и глубже, пробиралась к завязи. Когда трубочка доросла до завязи и вросла в нее, она изогнулась и подошла к семяпочке. Тогда-то по этой трубочке спустилось вниз содержимое второй клетки крупинки пыльцы. Эта клеточка спустилась по трубочке вниз, проникла в завязь, вплотную соприкоснулась с семяпочкой — женской клеткой — и слилась с ней. Оплодотворение было совершено, цветок «опылился». Теперь в завязи началось развитие семяпочки, будущего семечка.
На грядках снова созрел горох, снова в стручках появились сначала маленькие, а потом и большие горошинки. Теперь с грядок был снят богатый урожай — ведь на них росло много сотен кустиков гороха.
Этот урожай был первым поколением, полученным от скрещивания различных сортов гороха.
Мендель оборвал стручки, разорвал их и внимательно рассмотрел горошинки. Они были одинаковы. Их родители были разные: одни с круглыми горошинками, другие — с угловатыми. Но все горошинки нового урожая были круглыми. Мендель не сразу поверил глазам, он протер очки, потом поглядел в лупу. Но сколько он ни искал, ни одной угловатой горошинки у него не оказалось.
Та же история повторилась и с цветом горошинок. Все они были желтые, хотя родители их были желтые и зеленые.
— У них у всех красные цветки, круглые и желтые горошинки. Их стручки также определенной формы. Любой свой признак они получили только от одного из родителей. Это, очевидно, правило. Но какое? Почему у них исчез признак второго родителя? Почему он не смешался с признаками первого?.. Посмотрим, что дадут новые посевы.
И Мендель перенумеровал пакетики, разложил их по полкам шкафа и принялся делать записи и самые разнообразные подсчеты в своей уже порядком истрепанной записной книжке.
Снова пришла весна, снова огород покрылся рядами ярлычков и палок для гороха, снова завился горох вокруг палочек, снова набухли бутоны.
Мендель ходил, смотрел и считал.
Но теперь было совсем не то, что в прошлом году. Теперь среди красных бутонов мелькали кое-где и белые.
— Красный… красный… белый… красный… — считал Мендель растения, отмечая на листе бумаги, перегнутом пополам, палочками каждый кустик гороха с красными или белыми бутонами. Длинные столбцы палочек побежали по бумажке.
Оказалось, что горохов с красными бутонами было 705, а с белыми только 224. Из 929 растений, посаженных на длинных грядках, только одна четверть имели белые бутоны.
— Красных приблизительно втрое больше, чем белых, — прошептал Мендель, снимая очки.
Он развернул новую страницу в записной книжке и написал:
«Красных — 705, белых 224».
И тут же, не утерпев, заранее приготовил место для следующих записей, для подсчетов, которые он смог бы сделать не раньше, как через месяц.
«Стручков просто выпуклых…
Стручков с перетяжкой…»
Скрещивания гороха с просто выпуклыми стручками и со стручками с перетяжкой. Светлым обозначены стручки просто выпуклые (господствующий признак).
Пришло время — на горохе появились стручки. Но и они, как цветки, были неодинаковы. Мендель угадал, заготовив два заголовка для подсчета стручков: наравне с выпуклыми стручками встречались и стручки с перетяжкой. Выпуклые стручки были похожи на стручки прошлогоднего гороха, они были похожи на родителей. Но стручки с перетяжкой не походили на родителей, они походили на дедов, на стручки третьегодняшнего гороха. У тех горохов, с которыми Мендель начал свою работу, у них-то стручки были двух сортов. И вот теперь, как бы перескочив через поколение, появился стручок с перетяжкой.