Таким образом, неудивительно, что у лояльных граждан возникают трудности с более сложными понятиями и они рассуждают об интегрировании бесконечности, о котором объявляет «Государственная Газета» в первом абзаце романа [139], – а ведь это нелепица. Такое мышление отражено в названии ракетного корабля – «Интеграл»: этот термин относится к методу исчисления, применяемому для строгого ограничения того, что не может быть точно определено, например переменных величин и динамических процессов[31]. Следует отметить, что древние греки, в согласии с пифагорейской мыслью, питали отвращение к понятиям бесконечности, бесформенности и динамизма, предпочитая видеть Вселенную упорядоченной, конечной и статичной [Kline 1953:56–58]. Наконец, сосед Д-503 утверждает, что средняя плотность материи в бесконечной Вселенной равна нулю [198]. Он забывает, что если пространство бесконечно, то таковой может быть и материя, хотя в наших представлениях последняя вряд ли может быть сопоставима с первым. Но в зависимости от того, как мы определяем само понятие, можно сказать, что бесконечность, деленная на бесконечность, равна бесконечности или единице, – хотя мы ясно ощущаем, что правильный ответ лежит где-то посередине. Еще серьезнее то, что доказательство пущено мимо цели: сосед не говорит, как он определил, что средняя плотность не равна нулю, и не пытается показать, как эта математическая абстракция соотносится с реальностью Вселенной.
Затруднения Д-503 отражают ньютоновский взгляд на Вселенную: «бесконечное множество звезд в бесконечном евклидовом пространстве». В XIX веке была выдвинута альтернативная точка зрения, которая предполагала конечную Вселенную типа «острова», плавающего «в необъятности бесконечного и “пустого” пространства» [Clark 1972:267]. Вообще-то, между представлением соседа о Вселенной и концепцией, предложенной в 1917 году Эйнштейном, есть нечто общее. Тот и другой представляют себе Вселенную конечной и искривленной; оба действуют сходным образом: продолжают штудии в области математической физики в ожидании экспериментальных данных. Однако теория Эйнштейна далеко не так примитивна, как теория соседа. Более того, она распространялась только на познаваемую Вселенную – Вселенную в целом Эйнштейн считал безграничной. Из-за воздействия силы тяжести свет не может выйти за пределы звездной Вселенной, поэтому он движется по искривленному пути, в конечном итоге возвращаясь к своему источнику. У этой теории были очевидные недостатки, и ей приходилось соперничать с более близкой современной астрономии гипотезой В. де Ситтера о расширяющейся видимой Вселенной. В 1930 году, когда данные астрономических наблюдений уже имелись в достаточном количестве, Эйнштейн признал, что его расчеты были ошибочными, однако его идея помогла проложить путь к современным концепциям, таким как теория Большого взрыва [Там же: 267–271,523-526].
В «Мы» эти ошибки усугублены тем, что Д-503 и Единое Государство не осознают, насколько хромает их логика. Лишь один раз математик Д-503 признает, что не является непогрешимым, причем объясняет это губительным влиянием 1-330 [171]. Похоже, подобным образом обманываются и многие исследователи романа. Они как будто принимают заявление Д-503 о том, что Единая Государственная Наука ошибаться не может [148], на веру. Так, К. Коллинз пишет: «…лысому соседу удается логически доказать, что даже Вселенная конечна» [Collins 1973: 64]. Это открытие пока еще недоступно нашим физикам и астрономам, которые упорно трудятся над решением вопроса, будет ли космос продолжать расширяться, или же существующей темной материи достаточно, чтобы наконец обуздать продолжающийся Большой взрыв. Э. Зихер упоминает «непогрешимую математическую логику» Единого Государства [Sicher 1984: 385], тогда как П. Уоррик говорит о ее «абстрактном математическом совершенстве» [Warrick 1975: 67]. А. Свинджвуд называет Единое Государство «математически совершенным обществом», но далее справедливо отмечает, что оно, «будучи далеким от воплощения рациональных норм, институционализировало неразумие» [Swingewood 1975:161,162]. Многие математические ошибки режима лежат на поверхности, – вероятно, они не были замечены лишь потому, что до недавнего времени никто этот вопрос детально не рассматривал. Проблема неправильного понимания или полного непонимания встает более остро, когда мы обращаемся к понятиям высшей математики, присутствующим в произведении.
Подобная близорукость распространяется на смежные вопросы, весьма важные для нашего истолкования романа, а именно на те, которыми обусловливается наш взгляд на успех или неудачу Единого Государства и, возможно, жизнеспособность утопии. Если хромающая логика может привести к ошибкам в проектировании ракетных кораблей, то чего можно ожидать от всего общественного порядка? Коллинз считает Единое Государство «абсолютно рациональным, полностью организованным» [Collins 1973: 50]; с этим явно согласен Дж. У Дейк, утверждая, что общество «идеально» отчасти потому, что оно достигло «математически безошибочного счастья» [Dyck 1981: 334, 335]. Собственно, это дословное повторение пропагандистских самовосхвалений Единого Государства [139]. Гальцева и Роднянская признают, что это «научно усовершенствованное» общество [Гальцева, Роднянская 1988: 229]. Э. Баррат, много пишущий о «Мы», также называет его «математически совершенным миром» [Barratt 1984:103]. Но, как отмечает О. Ульф, это только «поверхностное воплощение Безупречного совершенства» [Ulph 1988: 83–84].
Но даже поверхность покрыта трещинами – стоит только присмотреться повнимательнее. В конце первой записи Д-503 признает, что не все готовы содействовать интегрированию Вселенной [140]. И само это совершенство весьма относительно. Д-503 с гордостью упоминает «мелкие аварии деталей: их легко ремонтировать, не останавливая вечного, великого хода всей Машины» [148]. Конечно, само существование системы исправительных учреждений, включая публичные казни, указывает на то же, особенно учитывая, что это чисто человеческие недостатки. И когда Д-503 говорит, что «откуда-то со дна, из мохнатых глубин, – еще изредка слышно дикое, обезьянье эхо» [148], кажется, будто общество скользит на коньках по тонкому льду. Позже он задается вопросом, есть ли «уже тысяча среди нас» революционных «микробов», подобных ему самому, скрытых среди лояльных «фагоцитов» Единого Государства [224]. Да и тайная полиция не так уж ловко справляется с диссидентами и атавистическими эксцессами. Так, по словам 1-330, некоторым женщинам «случалось любить» дикарей в лесах, после чего они незаметно возвращались и рожали незаконных детей – таково, предполагает она, происхождение волосатых рук Д-503 [247]. Она ведет Д-503 за Зеленую Стену. До этого Д-503 избегает преследования за то, что попытался защитить незнакомую женщину от Хранителей [223]. В обоих случаях помогает то, что что в ряды тайной полиции проникли Мефи. На самом деле, то же произошло и в большей части общества. Ожидая очередного единогласного вотума доверия Благодетелю, Д-503 видит, как тысячи людей публично голосуют против [234]. Последним доказательством серьезных масштабов несовершенства служит восстание, бушующее в конце романа. Обратите внимание, что Единое Государство прибегает к Операции не в состоянии уверенной стабильности, а из-за необходимости принять срочные меры, так как появилось «значительное количество нумеров, изменивших разуму» [294].
Конечно, если бы утопические общества были действительно совершенными, противостоять им не было бы ни возможностей, ни желания. Их якобы рациональное устройство не соответствует человеческим потребностям, но если бы соответствовало, «Разум» бы возобладал. Мало того, что сильно снизился бы интерес к повествованию (от этой беды страдают образцовые утопические произведения), также было бы мало смысла сопротивляться натиску современности. Правильное с точки зрения восприятия означало бы правильное с точки зрения этики. К тому же отпала бы необходимость в утопической фантастике, поскольку сами подобные общества, по всей вероятности, уже существовали бы.
Возможно, это и хорошо, по крайней мере для нас, читателей, что вышеприведенный сценарий совершенно наивен. Ошибка глубоко вплетена в ткань большинства утопических режимов, по крайней мере в тех, что представлены в антиутопиях, равно как и в реальной жизни. В «1984» Оруэлла и фильме «Бразилия» Т. Гиллиама (1985) техника довольно отсталая; Эммануэль Голдстейн, не только заклятый враг Океании, но и аналитик, отмечает, что антиутопический мир более примитивен, чем наша доутопическая область. Во времена холодной войны был сделан убедительный вывод, что закрытые и регламентированные общества значительно менее эффективны, что они в конечном итоге становятся жертвами неряшливого мышления хотя бы потому, что изолируются как от внутренних, так и от внешних источников конкуренции, которые могли бы держать их в напряжении. М. К. Букер, рассматривая роман Хартли «Справедливость налицо», приходит к выводу, что при конформистских режимах предсказуема «тяга к посредственности во всех аспектах человеческой жизни» [Booker 1994: 169]. В них допускается множество псевдо– и откровенно антинаучных течений, таких как «лысенковщина» – ламаркизм по-советски. В «1984» О’Брайен отрицает теорию эволюции и утверждает, что Земля не старше человечества. По его словам, Партия, если только захочет, может провозгласить, что «Земля – центр вселенной. Солнце и звезды обращаются вокруг нас» [Оруэлл 1989: 179–180]. Учитывая, что эти режимы постоянно искажают историю, удивляться не следует. По прошествии времени кто там помнит, как оно было на самом деле? Примерно так же, судя по многим его заявлениям, поступает и Единое Государство. Есть еще один недостаток, присущий многим режимам, в частности тем, что фигурируют в «Машине различий» У Гибсона и Б. Стерлинга (1990), «Фатерланде» Р. Харриса (1992) и «Мы» Замятина: они плохо умеют собирать информацию о своих гражданах [Booker 1994: 160,165]. Это не только пробивает брешь в броне для диссидентов, но и предполагает абсолютную непознаваемость аспектов личности. Наконец, некоторые режимы и не пытаются рационализировать себя полностью. Так, Единое Государство не только не ликвидирует Личные Часы – по непонятной причине оно допускает, чтобы посреди него продолжал существовать Древний Дом [Singleton 1997:109]. Подобно Резервации в «О дивном новом мире» или пролам в «1984», это потенциальный рассадник подрывных сил.