Каждую неделю Винни отправлялась в сад «Ардена» кормить свой костер, и дым окутывал ее, и пепел кружил в воздухе, и была она будто средневековая ведьма на аутодафе.
Миновал год с хвостом — Элайза не появилась. Когда она вернется? Почему так долго? Порой казалось, что белый туман, объявший их в Боскрамском лесу, просочился в голову. Может, и Гордон так умер — не от тумана в легких, а от тумана, что заволок ему мозг и свел с ума. Может, лесной туман свел с ума и Элайзу — она явно помешалась, раз оставила их в когтях Винни. Она бы ни за что не бросила их по доброй воле, и ее бы не сбили с панталыку никакие красавцы-мужчины. Правда ведь?
Винни окончательно поседела — проходя мимо зеркала в прихожей, оглаживала монашескую прическу и говорила:
— Поглядите, что вы со мной сделали, — будто зеркало во всем и виновато.
Мэдж в Мирфилде обзавелась интимным смертоносным раком и ничем помочь не могла, три ее взрослые дочери знать ничего не желали. Но у Мэдж была подруга, у которой была знакомая, которая всегда хотела…
— Двух деток? — с надеждой спросила Винни, навещая ее в больнице.
— Нет, — сказала Мэдж, — маленького мальчика.
— Ну, уже кое-что.
— Во всем виновата Элайза, — сказала Мэдж.
Чарльзу очень, очень крупно повезло, сказала Винни. Но везению конец, если Чарльз не перестанет озорничать. У мистера и миссис Кросленд имелись большая машина и дорогие пальто. У мистера Кросленда — длинное верблюжье, у миссис Кросленд — длинная бобровая шуба, хотя на дворе стоял жаркий август, и, когда миссис Кросленд пила чай в гостиной, Изобел хотелось зарыться лицом в мех.
— Бедняжечка, — сказала миссис Кросленд Чарльзу.
Не такой уж маленький Чарльз (коренастый восьмилетка) нагло пялился в упор. На Изобел миссис Кросленд даже не взглянула. Винни отмечала положительные черты Чарльза, точно заводчица, а миссис Кросленд одобрительно сюсюкала со своей новой зверушкой.
Чарльз блуждал в облаке неразумения — Винни кое-что утаила, и ему померещилось, что Изобел поедет с ним, что их забирают в комплекте. Они не видели, что Винни упаковала всего один чемодан. Когда гости допили чай и истощили скудный запас тем для светской беседы, миссис Кросленд сказала:
— Ну, большое спасибо, миссис Фицджеральд, всего вам самого доброго, — и забралась на заднее сиденье большой машины. Похлопала по сиденью. — Садись, Чарльз.
И тот неохотно залез в машину и утонул в мехах.
Винни хлопнула дверцей, мистер Кросленд завел мотор, не глядя помахал и отъехал, хрустя гравием. Миссис Кросленд помахала рукой, унизанной кольцами, и крупными малиновыми губами сложила «до свидания». За стеклом всплыло бледное лицо Чарльза, его крик утонул в реве мотора. Машина медленно катила по Каштановой авеню, голова Чарльза опять возникла в заднем окне. Кажется, он драл стекло ногтями.
Голова внезапно исчезла, будто за кадром его дернули за лодыжки, и машина помчалась прочь, свернула на Сикоморную, изобразила тот же фокус с исчезновением, что и Гордон, только поехала в другую сторону. Как и Гордон, водитель не дал задний ход из-за угла, пассажиры не заорали: «Сюрприз!»
Изобел бежала за машиной, пока не закололо в боку, — дальше она бежать не могла, обескураженно застыла посреди дороги, и разносчик мясника, неосторожно вылетевший из-за угла на велосипеде, резко вывернул руль, чтоб не сбить рыдающую фигурку, перевернулся, по всей дороге разлетелись некрупные свертки мяса по карточкам, и Винни, вздернув Изобел на ноги и потащив домой, успела припрятать в кармане фартука гирлянду худосочных сосисок.
В глубокой ночи мир темен и пуст, но после того леса ничто не пугало. Не так уж, собственно говоря, и темно, за окном полная луна, комната тускло мерцает оловом. Самое время бежать, спуститься по водосточной трубе, пересечь влажный газон. В доме слышно только «скрип-скрип» — так храпит миссис Кросленд. Чарльз выскользнул из постели — под пятками мягкий ковер. Подкрался к стулу с одеждой. Чарльз как будто уменьшился. Глаза ниже спинки стула, нос едва достает до дверной ручки. Ногти на ногах цок-цокают по линолеуму у стены.
Все вокруг обесцвечено, все в серой гамме. Чарльз прислушался — нет, дом вовсе не молчит: слышно, как мыши грызут припасы в кладовой, как грезит старый кот Крослендов (о мышиной охоте). Мозг затопили запахи — пыль, набившаяся в ковры, запах старой подливы из кухни, гвоздичный тальк, который миссис Кросленд рассыпала в ванной. Из гаража доносился запах бензина, от него кружилась голова; Чарльз бродил по комнате, пытаясь сосредоточиться, — в кои-то веки ему было уютно в собственной шкуре.
Он подбежал к туалетному столику в углу. Луна покрыла зеркало сталью. Он увидел в зеркале Луну, увидел свое лицо в зеркале — нет. Нет. Невозможно, не бывает такого. Чарльз запрокинул голову и в страхе пронзительно завыл, рванулся прочь от зеркала, прыгнул на постель и с головой спрятался под одеяло. Утром все будет иначе. Правда ведь?
Через неделю после похищения Чарльз вдруг вернулся, и его появление сопровождалось нежданным скрипом гравия. Задняя дверца машины распахнулась, и — сюрприз! — Чарльз выпал на землю; еще чуть-чуть — и заподозришь, будто его выпихнули. Дверца снова хлопнула, опустилось стекло.
Возникло лицо миссис Кросленд, напудренное и налакированное, как у японской гейши.
— Он кусается, — объявила она, и голос ее дрожал от омерзения. — Он зверски кусается.
А мистер Кросленд крикнул через плечо;
— Это не мальчик, а какой-то недоделок, миссис Фицджеральд!
И Кросленды укатили, остервенело переключая передачи. Чарльз по-турецки сидел на гравии, раскачиваясь, как Будда, хохотал, точно клоун, — ха-ха-ха, ха-ха-ха — и глядел машине вслед.
Самое важное в фокусах с исчезновением — похоже, ни Гордон, ни Элайза так этого и не поняли, — в том, что подлинное искусство — в умении снова появиться. В отличие от своих родителей Чарльз освоил фокус целиком и по такому случаю изобразил теперь торжествующую джигу либо польку, а затем споткнулся и окорябался, и Винни сказала:
— Я так и знала, что все закончится слезами.
Винни продолжала развал «Ферфакса и сына»: отпугивала покупателей («Ну так чего вам — чеддер или чешир? Выбирайте уже, не до вечера же мне тут торчать!») и внедряла устрашающе неграмотное управление. В конце концов она продала лавку конкуренту за гроши, домик на Ивовом проспекте тоже продала, некой паре по фамилии Миллер, и всякий раз, проезжая мимо на автобусе, говорила:
— Миллерам все досталось почти задарма. — Винни была мисс Жертва Несправедливости, и ничто, вообще ничто в ее мире больше не наладится. Особенно это касается родни. — Нам светит богадельня, — сообщила она им. Но у нее есть идея — они будут сдавать комнаты, что толку от дома с пятью спальнями, если заняты только три? А? В пустующую спальню они поселят жильца.
Винни смутно сознавала, что ее домоводческие таланты вряд ли поразят воображение платежеспособного клиента, и принялась совершенствоваться. Она изучала Вдовью хозяйственную библиотеку — целую кухонную полку aide-ménage:[55] «Настольная книга хозяйки», «Поваренная книга тетушки Китти», «Всё в доме», «Книга современной домохозяйки» (ибо в незапамятные времена Вдова была очень современной домохозяйкой). Некоторое время ей хватало энтузиазма даже на раздел «Хобби» из «Всё в доме», и она, помимо прочих полезных начинаний, опробовала «Сургучное ремесло» и «Изящные поделки из целлофана и рафии». Тревожная картина — входишь в кухню и застаешь Винни по локоть в папье-маше (под цвет лица) или за артистическим порывом к высотам «Поделок из люфы»: сидит, кромсает ножницами банную губку, дабы комната Неизвестного Жильца была осияна цветочным натюрмортом.
Однако бесконечно хуже оказалась ancienne cuisine,[56] каковой Винни вдруг стала ярым адептом, — блюда, выуженные из кулинарных разделов Вдовьих книг, от которых несло межвоенной Англией. Опыты она ставила на Чарльзе и Изобел. «Жареные спагетти», «Суп из кролика с карри», «Компот из голубей с мозговым соусом». Не было для Винни большей радости, чем рецепт, открывавшийся словами: «Возьмите большую треску и сварите ее целиком…»
— Какая гадость, — высказался Чарльз, отведав какой-то «Пудинг из вареного коровьего копыта».
— Кто гадко поступает, тот и гадость, — ничего не прояснив, отвечала Винни.
Раньше им и в голову не приходило, что они станут скучать по прежней ее стряпне.
Сочтя, что вполне освоила домовладельческую кухню, Винни перешла к постельному белью, обыскала глубины Вдовьих чуланов и извлекла несколько комплектов ирландских льняных простынь, лишь слегка тронутых плесенью.
— И в гостинице лучше не найти, — заявила она.
Винни понятия не имела, каковы простыни в гостиницах, поскольку ни единожды на них не спала, но это не мешало ей фантазировать о том, как отель «Арден» вот-вот заставит понервничать управляющих «Рица». Зачем здесь селиться, недоумевали Чарльз и Изобел, если матрасы такие тонкие, а в заварном креме комки?
Едва Винни объявила, что готова ко всему, возник их первый жилец. Винни слегка удивилась — она еще не разобралась, как давать объявления, — но мистер Рис уже стоял на пороге, вооруженный рекомендациями и профессией коммивояжера, которая пристала всякому жильцу.
Мистер Рис относился к возрастной категории между тридцатью пятью и шестьюдесятью пятью и подкручивал концы гигантских усов — вероятно, себе в утешение, потому что темные волосы его почти пожрало облысением, и более всего он напоминал вареное яйцо. Чарльз и Изобел в ужасе переглянулись — невозможно сочинить человека скучнее.
— Не переживайте, — сказала Винни, — это только начало.
Мистер Рис носил вульгарные пиджаки в ломаную клетку и горчичные жилеты и уверял, что в войну был летчиком.
— Да кому он лапшу на уши вешает? — фыркнула Винни, однако у него за спиной — не отказываться же от его денег. — Прошу, — молвила она, нацелившись на жильца, — «Сладкое мясо по-королевски». — Хозяйка Винни — унылая экономка в тяжелые времена. — Ну-с, мистер Рис, — сказала она, разрезая на куски неопознанное жареное млекопитающее за воскресным обедом, — и как вам тут нравится? — Мистер Рис был «джентльменом», полагала Винни и некоторое время его робела.