Анонимные общества
5Муравьи и люди, яблоки и апельсины
Когда я впервые, еще юношей, отправился в дождевой тропический лес, больше всего меня поразили не обезьяны, попугаи или очаровательные орхидеи, а парад с кусочками листьев размером с монету, которые несли муравьи в строю шириной около 30 см и длиной с футбольное поле.
Не обязательно любить энтомологию, чтобы быть любителем муравьев. Мы, современные люди, генетически, может быть, и близки к шимпанзе и бонобо, но муравьи – это животные, на которых мы похожи больше всего. Сходства между нашим видом и видами муравьев многое говорят нам о сложных обществах и о том, как они появляются. Существуют разные варианты образа жизни среди более 14 000 видов муравьев и еще больше среди общественных насекомых в целом: к этой категории также относятся термиты, социальные пчелы и некоторые виды ос.
Муравьи-листорезы, обитающие в тропиках на Американском континенте, служат примером потенциала муравьев в том, что касается сложности социальной организации. В их гнездах «знамена» из зеленых листьев перерабатываются в субстрат, на котором муравьи выращивают свою продовольственную культуру – грибы, за которыми они ухаживают в сферических садах размером с бейсбольный или футбольный мяч. Есть муравьи, ведущие кочевой образ жизни, даже со слиянием-разделением, но видов с оседлым образом жизни, таких как муравьи-листорезы, огромное количество. Базирование с проведением операций по фуражировке из гнезда или центрального логовища редко встречается среди сообществ позвоночных животных, за исключением видов, которые прячут своих детенышей в логове, или стад приматов, которые постоянно возвращаются к дереву для сна, но это обычное явление у муравьев. Поселения муравьев-листорезов могут быть гигантских размеров: например, в дебрях влажных вечнозеленых лесов Французской Гвианы я наткнулся на гнездо площадью с теннисный корт. Такой мегаполис имеет тот же недостаток, что и человеческие города: привлечение достаточного количества ресурсов означает огромный транспортный поток и множество ежедневных перемещений из одного места в другое. Из дальних уголков этого большого гнезда берут начало полдюжины скоростных шоссе, по которым рабочие, несомненно, перевозят сотни килограммов свежей листвы ежегодно. Для того чтобы откопать всего лишь часть другой колонии рядом с Сан-Паулу, мне однажды пришлось нанять шесть человек с киркомотыгами и лопатами. Несмотря на множество кровоточащих укусов, которые мне пришлось выдержать на той неделе, я все равно чувствовал себя как археолог на раскопках цитадели. Сотни садов находились в камерах, расположенных вдоль многометровых, великолепно организованных тоннелей, часть которых залегала на глубине не меньше шести метров под землей. В человеческом измерении такая система тоннелей находилась бы на глубине нескольких километров.
Избыток активности в гнезде любого вида муравьев заставляет даже случайного наблюдателя понять, что общественные насекомые получают множество разнообразных выгод от совместного проживания. Рабочие муравьи следят за территориями, тщательно собирают корм даже с наших обеденных тарелок и растят свое потомство в сложных надежных убежищах. Общительные, настойчивые, трудолюбивые, готовые к сражениям и риску высокоорганизованные муравьи, будь то агрономы, пастухи или охотники-собиратели, формируют совершенную рабочую силу из превосходных бойцов и прилежных домохозяек, мастеров по защите и обеспечению своих колоний. Муравьи-листорезы, например, бесспорно имеют более сложные сообщества, чем любые другие животные, за исключением человека, и массово занимаются сельским хозяйством в придачу[120].
Уподобление людей муравьям может вызывать негодование. Сравнение людей с другими млекопитающими воспринимается проще, потому что мы сами – млекопитающие, о чем свидетельствует наш волосяной покров, теплокровность и способность вырабатывать молоко. И все-таки во время просмотра документального фильма о природе и сообществах млекопитающих вы, вероятно, не воскликнете: «Эврика! Они так похожи на нас!» Существующие сходства могут быть едва уловимы. Гораздо чаще нас поражают различия, особенности: например, тот факт, что самцы слонов – изгои, то есть, строго говоря, не являются членами ни одного сообщества. Что касается наших родственников, шимпанзе и бонобо: насколько мы на них похожи? Физически мы похожи и на тех, и на других благодаря генетической близости наших видов. Но что насчет нашего образа социальной жизни? Большинство сходных черт, которые являются предметом обсуждения, зачастую в контексте эволюционной психологии и антропологии, в большей степени касаются различных аспектов познания, чем элементов социальной организации обезьян, которые в противном случае мы считали бы свойственными только людям[121].
Такие сходства редко бывают действительно настолько значительными или исключительными, как может показаться. Поскольку шимпанзе и бонобо думают – так же, как мы, – параллели часто проводят и с другими животными. С одной стороны, оба вида приматов, как и мы, узнают себя в зеркале; но, с другой стороны, на это способны дельфины, слоны, сороки и даже, согласно одному весьма спорному утверждению, муравьи[122]. Одно время считалось, что кроме человека среди животных только шимпанзе изготавливают орудия, например используют веточки, чтобы поймать термитов. Однако теперь нам известны и другие изготовители орудий, такие как дятловые древесные вьюрки, которые веточками выковыривают насекомых[123].
Шимпанзе действительно похожи на нас в том, как они разрешают конфликты. Например, некоторые индивидуумы добиваются влияния с помощью мускулов, а другие – полагаясь на свой ум. Рассмотрите такую ситуацию: самка шимпанзе может предотвратить использование камня в борьбе между разгневанными самцами, опередив их и отобрав камень, и сделает это несколько раз, если понадобится[124]. Такие политические маневры по меньшей мере могут показаться уникальными для шимпанзе, бонобо и людей, но в действительности они, скорее всего, таковыми не являются. Открытие подобных особенностей – прямой результат того, что мы полагаем, будто эти обезьяны, которых мы признаем родственниками человека, заслуживают пристального изучения, то есть, как выразился один ученый, специалистам свойствен «шимпоцентризм»[125]. Наглядным примером служит убийство альфа-самки «40F» в волчьей стае на пике Друидов в Йеллоустонском нацпарке. Данные свидетельствуют о том, что стая восстала и убила эту самку после того, как она свирепо напала на двух других волков. Исследователи, наблюдавшие за этими действиями, писали: «Ее жизнь и смерть можно выразить одной фразой, которая часто применима к тиранам-людям: все, взявшие меч, мечом погибнут»[126][127]. Политика в волчьем царстве может быть действительно сложной. Если такого рода исследования провести во всем мире животных, несомненно, будут обнаружены виды, которые превосходят человекообразных обезьян и волков в своем мастерстве плетения интриг.
Дело в том, что, хотя у нас 98,7 % общих генов с шимпанзе и бонобо, больше всего поражают именно наши различия[128]. На самом деле мы так же отличаемся от них, как яблоки от апельсинов. У обоих видов приматов взаимоотношения определяются строгой иерархией, которая у шимпанзе превращается в тиранию, особенно у самцов[129]. Повзрослев, самки обоих видов оставляют друзей детства и родственников ради другого сообщества и никогда не возвращаются. Самки готовы к спариванию только иногда, и это состояние становится заметным по припухлости половой кожи. Самцы довольно часто бьют или игнорируют самку шимпанзе, за исключением тех редких дней, когда она находится в эструсе, и в этот период ей часто насильно навязывают спаривание. Неудивительно, что ни шимпанзе, ни бонобо не формируют узы в паре и не живут расширенными семьями, а матери почти не получают поддержки от отца – или вообще от кого-нибудь – при выращивании детенышей[130]. Самки тоже не очень-то умеют устанавливать отношения друг с другом; замученная мать-шимпанзе должна рожать в укромном месте, чтобы ее малыша не убили.
Поэтому, хотя на следующих страницах я подчеркиваю захватывающее сходство между человеческими обществами и сообществами других позвоночных – часто исходя из того, какие преимущества дает нахождение в сообществе и как такие сообщества взаимодействуют, – социальная жизнь других млекопитающих, включая наших родственников приматов, по большей части может казаться очень странной, даже откровенно жестокой. А теперь рассмотрите в сравнении с ними странности нашей социальной жизни как млекопитающих: ни один шимпанзе не должен иметь дело с правилами движения по скоростным шоссе или содержанием и ремонтом усадьбы. Ему также не приходится бороться с пробками, сталкиваться с проблемами общественного здравоохранения, сборочными конвейерами, сложной командной работой, распределением труда, рыночной экономикой, управлением ресурсами, масштабными военными действиями или рабством. Какими бы чужеродными ни казались нам насекомые с точки зрения их внешнего вида и интеллекта, только сообщества определенных видов муравьев и человеческие общества занимаются подобными вещами, так же как и ряд других общественных насекомых, таких как медоносные пчелы и некоторые термиты[131].
Формирование большого общества: опыт муравьев
Параллели между определенными общественными насекомыми и современными людьми проводят в основном потому, что у нас есть одна общая особенность: наши общества густонаселены. Ученые, занимающиеся исследованиями поведения животных, слишком часто концентрируют свое внимание в узких рамках эволюционных взаимоотношений между видами, тогда как многие характеристики сообществ больше связаны с масштабированием – огромное количество, – чем с родословной[132]. Рассмотренные нами сообщества позвоночных животных, в том числе и человекообразных обезьян, за исключением человека, насчитывают самое большее несколько десятков особей. Большое гнездо муравьев-листорезов служит приютом для рабочей силы из нескольких миллионов.
Когда популяция достигнет таких размеров, могут появиться все типы сложности – в действительности они часто должны появиться, чтобы работа выполнялась. По сравнению с тем, каким сложным образом некоторые хищные муравьи организуют охоту, координация действий, наблюдаемая в охотничьих группах сообществ шимпанзе или луговых собачек, непостоянна настолько, что, можно сказать, желаемое принимается за действительное. У муравьев некоторые рабочие преграждают путь добыче, другие наносят смертельный удар, а третьи разбирают труп жертвы на кусочки плоти, которые переносят действующие согласованно команды. У большинства позвоночных нет рабочей силы, которая взяла бы на себя выполнение таких особых ролей; позвоночные и не должны действовать подобным образом для того, чтобы члены сообщества получили необходимую пищу.
Такая же ситуация наблюдается в том, что касается строительства и инфраструктуры. Норы луговых собачек могут быть очень сложными: они соединяют подземные ходы с камерами для спячки и тупиками, преграждающими путь хищникам. Тем не менее по сравнению с монументальной архитектурой гнезда листорезов или пчелиного улья жилища этих грызунов кажутся пережитком каменного века в мире животных.
Но – я предвижу ваши возражения – люди-охотники никогда не ловили добычу таким способом, как это делают муравьи, и ни одно человеческое жилище не похоже ни на одно из их гнезд. Любые два объекта, включая яблоки и апельсины, обладают бесконечным числом общих характеристик и таким же неизмеримым количеством различий. Что интересует человека, сходства или различия, зависит от его точки зрения. Одинаковые близнецы не выглядят одинаковыми в глазах их матери, а представители одной расы – хотя чужаки, возможно, и не способны различать их – не кажутся друг другу похожими, и это важно с точки зрения психологии. По крайней мере, запомните: сравнивать одинаковые вещи ужасно скучно. Сравнения наиболее продуктивны, когда обращают внимание на параллели между идеями, объектами или действиями, которые обычно воспринимаются как совершенно разные. Поэтому рабство у муравьев, когда особи, оказавшись в другом сообществе, работают вопреки собственным интересам, отличается от формы рабства, которая существовала у американцев, а та, в свою очередь, отличается от отношения древних греков к потерпевшим поражение в войне.
Люди и муравьи по-разному решают одинаковые общие проблемы, иногда используя совершенно разные подходы; но опять же так могут поступать и разные человеческие общества или разные сообщества муравьев. Мы в одних частях света ездим по левой стороне дороги, а в других – по правой. На дорогах с интенсивным движением в колониях обитающих в Азии муравьев-мародеров прибывающий поток движется по центру шоссе, тогда как покидающие гнездо муравьи двигаются по боковым сторонам дороги. Такой способ движения по трехполосной проезжей части у людей не встречается ни в одном регионе мира. Обе модели движения свидетельствуют о важности безопасной и эффективной доставки товаров и услуг в нужное место, когда от них зависит огромное население, и не все занимаются и, вероятно, не все могут заниматься добычей продовольствия.
Задумайтесь о распределении товаров и услуг. У людей встречается множество различных моделей: общества, основу которых составляет марксистский подход, справляются с проблемами иначе, чем капиталистические. У муравьев есть собственные решения. Например, у муравья огненного импортного красного[133] движение товаров регулируется исходя из того, что имеется и что необходимо, то есть используется рыночная стратегия спроса и предложения. Рабочие наблюдают за пищевыми потребностями других взрослых муравьев и расплода и изменяют свои действия в соответствии с ситуацией. В гнезде, заполненном пищей, разведчики и мобилизованные ими муравьи «рекламируют» товар, срыгивая образцы «покупателям» в гнездовых камерах, а те, в свою очередь, блуждают по гнезду и разносят пищу всем, кому она нужна. Если эти посредники выяснят, что их покупатели пресытились мясом (например, мертвыми насекомыми), они внимательно изучают рынок в поисках других товаров, пока не найдут, возможно, продавца, предлагающего нечто сладкое. Когда рынок становится перенасыщенным и продавцы больше не могут разносить свой товар, и продавцы, и покупатели переключаются на другую работу или отправляются вздремнуть[134].
Как осуществляется разделение труда у муравьев? Определенные виды работ могут перепоручать специалистам, которые или занимаются исключительно этой работой, или выполняют ее чаще и аккуратнее, чем остальные. При определении частоты выполнения той или иной работы играет роль возраст: поскольку молодые муравьи по-прежнему нередко находятся рядом с расплодом в гнездовых камерах, где растили их самих, они начинают в качестве нянек, занимаясь уходом за личинками и их кормлением в интересах своей матери. (У человека обратная последовательность: пожилые люди помогают растить внуков[135].) Но все может быть еще сложнее. Точно так же, как детали внешности людей дают подсказки о роде их занятий – человек в костюме с портфелем в руках вполне может оказаться юристом, люди в касках и с ланч-боксами, вероятно, могут быть строителями, – разделение труда у муравьев тоже может быть связано с внешним видом. Оставим в стороне вопрос о справедливости человеческих стереотипов, касающихся роста и комплекции офисных работников (длинные и тонкие), но у многих видов муравьев размеры и пропорции тела разных рабочих действительно отличаются: они должны соответствовать выполняемой роли.
Самая основная специализация у муравьев и большинства других общественных насекомых не имеет подобия у людей и в действительности ближе к ситуации, наблюдаемой у волков и сурикатов: обычно только одна самка (царица у общественных насекомых) размножается. Эта особенность жизненного цикла муравьев, в соответствии с которой несколько поколений молодых муравьев растят своих братьев и сестер, превращает группу, к которой они принадлежат, в нечто большее, чем обычная семья, и поэтому заслуживающее называться «сообществом».
Больше того, сообщества муравьев – это сестринская община (поэтому я часто описываю рабочих, используя местоимение «она»). Подобное встречается и у позвоночных животных: у саванных слонов все взрослые члены сообщества, или «ядра», – самки, хотя и не всегда сестры. Тем не менее у многих муравьев пол особи почти не имеет значения, потому что рабочие не могут размножаться; яичники рабочих муравьев-листорезов не функционируют. А муравьи-самцы, как трутни у медоносных пчел, в социальной жизни бесполезны, поскольку их единственный вклад заключается в том, что они спариваются и умирают. В то же время у термитов существует паритет полов: в гнезде имеется царь, а также царица и рабочие обоего пола.
Распределение работ в империи муравьев
Разделение труда у большинства видов высших листорезов не похоже ни на что иное. В результате резкого роста некоторых личинок появляется каста солдат, которые охраняют других обитателей гнезда. Крупные солдаты также действуют как команда для выполнения тяжелых дорожных работ: они расчищают шоссе, чтобы обеспечить равномерный поток корма, материалов и персонала. Здоровенные листорезы, которые надрезали мою кожу, пока я раскапывал колонию в Сан-Паулу, принадлежали именно к касте солдат.
Для ухода за своими садами муравьи создают конвейеры, в которых задействованы все, кроме солдат[136]. Муравьи средних размеров срезают листья и передают их муравьям чуть меньшего размера для того, чтобы те доставляли листву в гнездо в длинном строю. Когда зелень выгружают в садовой камере, муравьи размером меньше предыдущих разрезают листья на кусочки, которые муравьи еще меньших размеров измельчают в кашицу. Затем те муравьи, что еще мельче, укладывают передними ногами получившуюся мульчу в сады, где совсем крошечные муравьи «высаживают» гифы гриба и затем, по прошествии времени, подрезают их. Самые крошечные (по сравнению с остальными) муравьи тщательно пропалывают сады, удаляя несъедобные грибы и источники инфекций. Муравьи также применяют в своих садах свой вариант пестицидов, вырабатываемых их телами, для поддержания высокого урожая. Необходимость всех этих операций, от посадки до ухода за садом и сбора урожая, будет понятна любому работнику, занятому в сельском хозяйстве. Никакие позвоночные животные, за исключением человека, не важно, насколько они умны или многочисленны, не сделали даже крошечного шажка к приручению своего источника пищи, тогда как листорезы и несколько других видов насекомых сделали подобное много раз[137].
Одна из проблем, связанных с массовым производством, заключается в управлении отходами. Этот вопрос даже не придет в голову шимпанзе, уверяю вас. И не должен: как и в редких человеческих общинах Тибета, где никогда не было необходимости в туалетах и привычный способ действий – удалиться в лес[138], экскременты шимпанзе исчезают в почве до того, как они могут накопиться и превратиться в катастрофу, угрожающую здоровью. Но гнездам муравьев-листорезов необходимы круглосуточно работающие команды по удалению отходов[139]. Более того, гнезда листорезов построены так, чтобы обеспечить непрерывную циркуляцию свежего воздуха. По прошествии свыше 150 миллионов лет эволюции колоний муравьи стали инвестировать в общественную безопасность и мероприятия по переработке отходов гораздо большую часть своего валового внутреннего продукта, чем мы.
Сложность организации в сообществах, больших и малых
В муравьях замечательно то, что сложно устроенные сообщества, подобные сообществам листорезов, можно сравнить с колониями видов, живущих очень просто. Некоторые колонии действительно малы, как, например, у имеющих челюсти-капканы муравьев Acanthognathus teledectus: их колонии состоят всего из пары десятков рабочих[140]. Каждая колония занимает полую сердцевину ветки в лесной подстилке тропических дождевых лесов Нового Света – муравьиный аналог пещеры. Шоссе, сборочный конвейер или сложноорганизованные команды нужны такой колонии не больше, чем они необходимы такого же размера клану гиен, стае волков или небольшому племени людей, за исключением, может быть, объединения нескольких индивидуумов для расчленения добычи. Эти муравьи не сталкиваются с кризисами, связанными с доставкой товаров или управлением отходами, и, когда возникает опасность, они просто убегают. За исключением царицы, все они одинакового размера и занимаются одним и тем же. Для выполнения всех необходимых колонии дел каждый из этих муравьев обладает анатомической структурой, сравнимой со швейцарским армейским ножом, встроенным в челюсти. «Челюсти-капканы» – это длинные мандибулы, заканчивающиеся шипами; фактически каждый муравей представляет собой медвежий капкан, приспособленный самостоятельно убивать и извлекать добычу. У этого вида муравьев специализация минимальна, и дело не только в том, что в колонии слишком мало особей, чтобы выполнять разные роли, но и в том, что излишняя специализация опасна в маленькой группе. Эскадрилья, потерявшая своего единственного радиста, может быть обречена. Колония муравьев с челюстями-капканами мала настолько, что ее рабочие должны быть универсалами. В многонаселенных обществах существует излишек рабочей силы, который предоставляет возможность для более узкой специализации, как показывает сравнение перечней вакансий в Нью-Йорке и в деревне.
История муравьев-листорезов становится еще более выдающейся, поскольку эти виды развивали агротехнические приемы, избрав почти тот же путь, что и человечество. Как показывает анализ генетического материала муравьев и выращиваемых ими грибов, предки листорезов сделали первый шаг к садоводству 60 миллионов лет назад[141]. Муравьи, живущие так же, как предки листорезов, до сих пор существуют, и уровень сложности их социальной организации почти столь же невысок, как и у муравьев с челюстями-капканами. Такие сообщества включают от нескольких десятков до нескольких сотен рабочих, выращивающих сады с дикими грибами; во многом они похожи на маленькие человеческие племена, которые часто выращивали дикорастущие виды, взятые в дикой природе и только те, что были им необходимы, на маленьких участках земли рядом с простыми жилищами. Двадцать миллионов лет назад, задолго до появления Homo sapiens, некоторые из этих едва заметных муравьев ввели в культуру свой гриб – он стал зависеть от попечения муравьев[142]. Модифицированный таким образом гриб перестал размножаться в дикой природе, но теперь его можно было выращивать в культуре в невероятных объемах; численность населения колоний резко возросла, почти так же, как выросло население в человеческих обществах после перехода к земледелию в таких местах, как, например, долина Нила, благодаря обеспечению за счет введенных в культуру злаков.
Многие обычные элементы подобных больших обществ, такие как инфраструктура и системы управления отходами, являются практически необходимым требованием, когда множество индивидуумов селится в одном месте. Тем не менее сложность и численность не обязательно взаимосвязаны, как свидетельствует пример аргентинского муравья, инвазивного вида. Большинство «суперколоний» аргентинских муравьев состоит из гораздо большего числа особей, чем любое гнездо листорезов, но у них все рабочие одного размера, без специализации, не способны к формированию сборочных конвейеров или сложной командной работе и не возводят монументальных центральных жилищ. Поскольку аргентинские муравьи полагаются на свою привычку бродить в поисках пищи, похожую на поведение пятнистых гиен или бонобо, слияние-разделение у них достигло невероятных масштабов. Распространяясь во все стороны, они превращают любой подходящий уголок территории одновременно и в часть гнезда, и в место для поиска корма. Простота суперколонии напоминает нам о том, что, хотя мы точно не увидим Эмпайр-стейт-билдинг в племенной деревне – уровень сложности может быть только таким, который могут создать и поддерживать несколько человек, – не в каждом крупном городе будут небоскребы или хорошая водопроводная система.
Несмотря на простоту социальной организации аргентинских муравьев, представление о той эффективности, с которой каждая суперколония остается идентифицируемой как единое целое, может помочь нам ответить на вопрос, каким образом люди формируют действительно огромные общества. Об этом мы поговорим далее.