Помимо урода, который только что припалил ему небритую губу, здесь находились еще четверо. Трое похожи на этого садиста как родные братья: откровенно бандитские хари; потасканный камуфляж или просто крепкая гражданская одежда; у каждого под рукой оружие. Один явно не из их компании, он лежал позади, возле пулемета, руки закованы в наручники цепочка которых переброшена через прут решетки, которая прикрывала борт.
Тоже, кстати, в камуфляже, но не затасканном. Хотя грязи на нем хватает, это можно разглядеть даже одним глазом при скудном освещении.
Над Каратом завис верзила с габаритам шкафа-купе и физиономией, на которой даже при помощи мощной оптики вряд ли получится обнаружить следы интеллекта.
— Ну что, чушкарь, оклемался? Кто такой? Обзовись. Молчишь? То есть в молчанку решил сыграть? А может тебе зубы жмут?
Расставаться с зубами Карат сегодня не планировал и поэтому, разлепив запекшиеся губы, выдавил:
— Карат.
— Карат? А мы тут подумали, что ты свежак.
— А я и есть свежак. Окрестить успели.
— Расист твой крестный, что ли?
— Нет, Шуст.
— Не знаю такого. Сколько народа у Расиста?
— Вроде шестеро было, других не видел.
— С кем-то по рации или еще как-нибудь трещали?
— Не слышал.
— Не слышал он, ну надо же… А чего они вынеслись из канавы? Кто нас сдал?
— Растяжку увидели. Расист не стал подходить, сразу приказал дым дать и уходить за дорогу.
«Шкаф» резко развернулся к «дегенерату»:
— Ну ты! Гений тупизны! Какого они твою растяжку срисовали?! Совсем забыл где ты есть и что за такое может быть?! Опух?!
— Э! Чугун, не гони волну. Там все ништяк было, на тонкой леске и без следа. Четко сработал, без косяков, зуб даю.
— Это ты Раулю расскажи.
— И расскажу.
— А может ты ему еще и очко поцелуешь?
— Да я и вдую ему, если вокруг побреет.
— Раулю вдуешь?!
— А почему бы и нет?! Да я и элите вдую! И скребберу! Хоть кому, жалко что ли, достал ты уже меня тупыми наездами!
— Пасть заткнул! Притих резко! Совсем крыша потекла?! Кто такое вспоминает вообще за стабом?! Дебил тупой!
— Да ты сам дебил! Мы в стабе, разве не видишь, что тут за асфальт.
— Это тройник голимый, его ладонью накрыть можно, так что фильтруй базар.
— А мне по барабану — все равно стаб.
— Да тебе, я смотрю, все по барабану. У нас дело на мази было до твоего косяка, Расист шел через полосу четко, как и ждали, а то, что они мимо траншеи к дороге рванут, не ждал никто. И все из-за вшивой растяжки. А кто ее ставил?! А?!
— Может свежак врет, давай нормально спросим.
— А откуда он тогда вообще про ту растяжку узнать мог?! Мысли твои прочитал?! Да ты же совсем тупой, какие там могут быть мысли!
— Сказал же, волну не гони, все путем у нас, мы этого козломордого взяли, теперь есть о чем с внешниками базарить.
— У нас минус двое, и Расист свалил со всей своей кодлой. Думаешь, Рауль будет этому рад?
— Внешнику обрадуется, ты же сам знаешь, у него с ними терки пошли из-за Пыхаря и Прапора.
— А то, что ты внешника без маски оставил, это нормально?! Вот на кой он такой нужен Раулю?!
— Ну побазарить с ним успеет, он же не сразу скиснет.
— Чикан, да ты вообще в берегах заблудился! Что с тобой, братан?! Такого тугого я тебя не знаю! Может пора уже завязать со спеком?!
— А может тебе пора завязывать?! Ты вмазываешься не меньше других, так что не строй из себя святую целку.
— Я под дозой на дело не иду, а тебе похрен, ты вечно на кайфе. У тебя базар уже хромать начинает, вот-вот поплывешь.
— Да у нас всех такой базар, мы университетов не кончали, кончай уже грузить.
— Я тебя помню каким ты пришел. Как отличник чесал, заслушаться можно было. И Рауль тебя таким помнит, и разницу видит. Он же тебя вот-вот на разборку отправит, и начнет с яиц. Ты что, правда об этом мечтаешь? Братан, я же за тебя уже два раза впрягался, третьего не получится.
— Да не грузись за меня, все путем. «Мессер» мы покалечили, ушел битым, внешника-авианаводчика взяли живьем, Расиста с трассы выперли и свежего у него отжали. Мы сейчас в шоколаде, масть держим, кто нам что предъявит? Кончай уже со своими жалобами, как девочка стонешь, достал уже.
— Сильно борзый ты, как я посмотрю. Давно не обламывали?
— А че ты меня гнешь через плетень?! Че за предъявы вообще?!
— Предъявлять тебе Рауль будет.
— Вот с ним все и решу.
— Вот и решай. А этого давай к внешнику, а то ему скучно там без маски.
— А ты хоть знаешь, что этот свежак не из простых?
— Что с ним не так?
— Гляди, какой я у него пакован нарыл. Тут и спораны, и шары.
— Нехило.
— Ты часто видел, чтобы свежак так богато жил?
— Тащи его пока туда, с Гнилым перекинусь парой слов. Тот может чего видал, подумать надо, что Раулю отвечать.
Новые спутники Карату очень сильно не понравились. И дело даже не в том, что один из них припалил ему губу, а второй невежливо общался. В этой машине царила атмосфера смерти. Что-то вроде табачной ауры в помещении, которое годами использовалось для массового курения дешевых сигарет. То есть гибель — тут привычное дело, рядовое, возможно даже ежедневное. И то, как держится четверка вооруженных людей, как общается между собой, выдает в них волчью стаю, где каждый по мере сил старается быть сам за себя, корча крутого изо всех сил, а с другими его объединяют лишь дела неподъемные для одиночек.
Чикан грубо протащил Карата к пленному, отпустил, толкнув при этом на станок пулемета. Карат врезался в него так, что едва не застонал, а затем еще и ногу зашиб, приземлившись на металлическую полосу, которая являлась частью основания на котором покоилось крепление турели мощного оружия.
Финалом этого растянутого по времени падения стала резкая остановка из-за препятствия — уткнулся в тело второго пленника. Тот при этом чуть повернул голову, показав окровавленное лицо, и негромко произнес:
— Knife. Left leg[4].
Чикан пнул «камуфляжного» в бок, беззлобно при этом заявив:
— Чуркам слово не давали. Заглохни, нерусь тупая.
Голова Карата сегодня пережила немало неприятных приключений, но мозг все еще продолжал работать, пусть временами и с натужным скрипом. Сказанное он понял прекрасно, и не просто понял, а осознал, что именно имеет ввиду коллега по плену. И потому не стал резко садиться спиной к борту, как планировал изначально, а, продолжая изображать неловкость и потерю ориентации, навалился на «камуфляжного» еще сильнее, так, что связанные за спиной руки оказались возле его левого берца. Нащупал закрепленные на голени ножны, ухватился за рукоять ножа, потянул. Тот хоть и с трудом, но вышел.
Готово. Теперь Карат при оружии.
А толку-то?
Гибкость у него не из тех, которую стройные гимнастки демонстрируют, одним ловким рывком продеть под собой связанные в запястьях руки не сможет. Потому остается только одно: из неудобного хвата постараться перерезать путы.
Спасибо, что не заковали, как второго. Видимо наручников у них всего одна пара. Что тоже можно причислить к плохим признакам — такое неудивительно, если пленники здесь долго не живут. То есть надобности в лишнем снаряжении для них нет.
Нож острый, но какой-то неудобный, лезвие непонятной формы. Карат несколько раз резанул себя, прежде чем выработал оптимальный алгоритм перепиливания пут. Веревка из какой-то синтетики, прихвачена крепко, внатяжку, долго не устоит. Ладони уже немеют от нехватки крови, но время не потеряно, он пока что все чувствует и, если никто не помешает, успеет освободиться.
Есть! Он это сделал! Руки расцеплены!
Над ним в тот же миг склонился Чугун. Дыхнул в лицо легким перегаром, сдобренным чем-то совсем уж гнилостно-вонючим, криво усмехнулся и лениво-наглым тоном, коим, по мнению недалеких людей, должны общаться донельзя крутые ребята, произнес:
— Ну что, свежак, говорить будешь, или в партизана на допросе в гестапо играть?
Вот ведь дешевка… Говорить не хотелось, а хотелось энергично растереть освободившиеся запястья, но рискованно, урод может заметить, ведь уставился в упор.
А еще сильнее хотелось выдернуть из открытой самодельной нагрудной кобуры увесистую махину «стечкина[5]» и, для начала вбить пару пуль в грудь, потом снять маячившего за спиной Чугуна тупого садиста Чикана, вслед за ним достать оставшуюся парочку. Раздавать пулю за пулей, не пропускать никого, давить на спуск пока не вылетят все два десятка. Если кто-то после этого все еще будет шевелиться, в ход пойдет топор. Карат его давно заприметил. Удобный на вид, жаль только, что с подозрительными пятнами на лезвии. Ну да какая разница, ему им не колбасу на завтрак резать, пусть эти тупые отморозки беспокоятся о стерильности инструмента, которым им сносят головы.
— Можно и поговорить, — охотно заявил Карат, осторожно разминая деревянные пальцы.
— Ну давай, расскажи нам, где это ты нахомячил такой солидный пакован?
— Дай живчика хлебнуть.
— А больше тебе ничего не дать? Ну, типа пососать, или еще чего?
— Ты на мне неплохо подогрелся, да и на жлоба не похож. Я же загибаюсь, меня покалечило со всех сторон, вот-вот вырублюсь.
— Не похож ты на загибающегося. Но я и правда не люблю жлобов. Давай, пасть пошире разевай и башку запрокидывай.
Над лицом появилась раскрытая бутылка, горлышко опустилось, тонкая струйка полилась в горло. Карат мгновенно закашлялся, ведь вместо уже привычного живчика получил неслабую порцию омерзительно теплой водки.
Чугун захохотал с беззаботной искренностью недоразвитой обезьяны, только что открывшей для себя новый способ чесания яиц. Его поддержал Чикан, и смех у него тоже был не из самых приятных.
Веселье поддержала парочка, оставшаяся вдали. За шумом двигателя и раскачиванием машины они не могли ничего слышать, но в любой момент готовы морально поддержать своих коллег по дебилизму.