— Принято. Сомнительный показатель только по одному вопросу — валите сдавать ДНК-тест.
Я откинулся на спинку стула и достал еще одну сигарету, радуясь, что не дрожат руки. Эта тварь мне здорово залезла под кожу — своей внешностью, своей ухмылочкой, своими неприятно странными ответами.
— Я человек?
— Вам заключение в рамочке выписать? — спросил я и бросил через плечо:
— Сержант, это не мой клиент.
— Понял, господин старший лейтенант, — отозвался Мориваки. Судя по голосу, он был здорово впечатлен. Ну да, небось, думал, что я после первого вопроса парню дырку проделаю в голове.
Беловолосый привстал было, но вдруг снова опустился на место, растирая кулаком лоб.
— Я человек… Я человек… Я вспомнил.
Моя рука сама скользнула в карман, поближе к рукояти. В молочном свете ламп бледный парень выглядел кошмарно: огромные и без того глаза сказочного упыря стали и вовсе нереальными, а искаженное мукой лицо — жалким и едва ли не детским. Страшное сочетание, дико напоминающее одну из ранних реакций Ев.
Это назвали «эмотивная судорога». Если Евангелион встречается с непреодолимым противоречием в эмоциях — его корежит, он меняется в лице, кривится, выпучивает глаза, словом… Ведет себя именно так, как этот непонятный альбинос. Беда в другом. Это похоже на псевдо-эпилепсию специалов. Слишком похоже.
Ну почему все так сложно?
— Я вспомнил…
— Эй, полегче, полегче, — сказал Мориваки и сделал шаг вперед, намереваясь обойти стол. — Парень, сиди смирно…
Я ухватил его за ремень, стараясь не делать лишних телодвижений. Сверху на меня уставились изумленные глаза сержанта. Понять-то он понял, но вот…
— Вы же сказали, старш…
— Заткнись и замри, — прошипел я, наблюдая, как мучается беловолосый, будто от сильнейшей головной боли, как из его горла со стоном вырываются хриплые выдохи. Как пульсирует жилка на шее, как блестит висок.
Тоненькая струйка пота защекотала мне висок. Прибор уверен, что это человек, я не могу отделаться от впечатления, что это Ева. Я помню Аянами. «Но смерть… Он не мог пройти этот вопрос. Или мог?» Я еще успеваю выстрелить, если не буду позорно рефлексировать. И либо спасу себя и сержанта, либо добавлю себе на счет еще одну жертву — но теперь уже вопреки ВК-тесту.
— Вспомнил…
Парень обмяк и вдруг поднял на меня глаза. Полные дикого откровения глаза — будто он сейчас не от стола оторвал взгляд, а от Свитков Судьбы. Как минимум.
— Я должен, должен вам рассказать!
Красноглазый вскочил так резко, что наткнулся на пистолет, который уже смотрел ему в грудь. Секундой позже Мориваки выбросил вперед и свой длинноствольный «мульти».
— Сядь на место, — тяжело сказал сержант. — И угомонись. Ты теперь наш клиент с невыясненной личностью.
Беловолосый помотал головой, но все же сел на место:
— Вы не понимаете, я должен рассказать блэйд раннеру…
— Если ты что-то вспомнил, то лучше расскажи мне, — посоветовал сержант, немного опуская оружие.
— Я с «Саббебарааха»!
Уже поднимаясь, я застыл, как прихваченный радикулитом.
— Не понял? — осведомился Мориваки. — Это что-то должно…
— Это очень важно! — почти умоляющим тоном сказал альбинос.
— Выйдите.
Я сам едва слышал свой голос: слишком уж был занят тем, как в голове с грохотом складывалась картинка. «Человек. Искаженная картина тестов. Скорее всего, все же специал. Отшибленная память. Посттравматический синдром. Свидетель бегства Ев».
— Э, старший лейтенант?
— Выйдите, сержант. У него сведения по делу со статусом «браво».
Я оторвал взгляд от изможденного своим прозрением альбиноса и посмотрел на копа — тот все еще был здесь. Я потянул носом.
— Мориваки, повторяю. Пробейте ключевое слово по своим базам и посмотрите, кто ведет это дело. И заодно — какие там уровни секретности.
— Понял.
Сержант развернулся и потопал к дверям.
Потом, может, потешу твое самолюбие, потом. Расскажу, как ты помог следствию. Может быть — потому что сейчас тут есть свист закрывшейся двери, свидетель и я, а остальное — не заслуживающая внимания фигня.
— Странно, — произнес задумчивый голос, и я обернулся.
Красные глаза спокойно смотрели на меня, без тени того безумия, что бушевало в них недавно.
— Что странного?
— Все оказалось просто: я хотел остаться наедине с тобой — и остался.
Парень поднялся и пересел на стол, положив одну ногу на другую — его простой свободный комбинезон скрадывал движения, так что парень словно бы плыл, перетекал при перемещении, и я вдруг узнал задергавшееся в груди ощущение: это был страх.
Я оказался заперт в одном помещении с Евангелионом.
«Потом подумаю, как он прошел вопрос о смерти. Если будет это самое „потом“».
Уже не скрываясь, я сунул руку в карман — и Ева не отреагировал, лишь смерил меня своим насмешливо-пустым взглядом, так что я даже почувствовал удивление.
— И что тебе надо?
Рукоять легла в ладонь, но я знал, что все равно не успею. Призрачный шанс: он до сих пор не напал. Еще один крохотный полу-шанс: даже Еве не прыгнуть сразу из такой позы, какую он принял. Итого: полтора шанса в мою, все остальные — в его пользу. Даже, как выясняется, мозги.
— Мне? Хотел с тобой познакомиться.
Беловолосый был, казалось, искренне удивлен моим вопросом, и не понять, имитирует ли он эмоции, или подобно Рей уже перешагнул барьер. Впрочем, результаты ВК-теста более чем красноречивы — они попросту бесполезны, как и сам ВК-тест.
«Мне конец. Черт побери, мне конец…»
— Я хотел увидеть человека, которому поручили найти и остановить меня.
Он просто сидел и трепался, а я стоял на полпути между дверью — безнадежно запертой снаружи — и столом, сидя на котором, игриво покачивал ножкой чертов Евангелион. Меня мутило, нос подтекал, виски взмокли от пота. А еще я пытался заставить себя, черт возьми, думать. Он знает, что я следователь по его делу, знает, где я живу — он вообще слишком много знает. Он выбрал ближайший к моему дому участок, и теперь…
— Ты не выйдешь отсюда, если меня убьешь.
Прозвучало бы это почти пафосно, если бы не предательский насморк.
— Убить? Нет.
Евангелион сбросил свое тело со стола и подошел ко мне вплотную. Он пребывал в движении какую-то секунду, но за эту секунду я успел пройти все круги, все бездны сопливого ада под названием «ужас».
«Каору. Его зовут Каору Нагиса», — вспомнил я, когда его пальцы коснулись моей скулы. Я скрипнул зубами: это было легкое прохладное касание, почти неуловимое, но сантиметр выше, и он без усилия и без замаха выбьет мне глаз. Рывок вниз — сорвет челюсть.
— Ты болен. Ты устал. Ты боишься.
Красные глаза изучали меня с расстояния какого-то полуметра, у меня в животе натужно ворочался игольчатый ком, глаза резало от напрасных попыток не моргать, непрерывно следить за жутким противником.
Каору понюхал пальцы, на которых остались капельки моего пота. Я выдохнул сквозь зубы.
— Ты интересный, хотя и слабый.
«Слабый…»
— Да. Я слабый, — сказал я, чувствуя, что мышцы на лице словно бы окаменели. — А ты отсюда не уйдешь.
Каору улыбнулся, растягивая рот короткими быстрыми рывками.
— Я же сказал, что не стану тебя убивать — просто хотел увидеть.
— Ничего это не меняет.
— Меняет.
Нагиса выбросил руку вперед и выдернул из кармана мою руку с пистолетом. Звон боли, крошка эмали во рту, кисло-соленый вкус, — а пистолет летит в угол.
Он отступил к столу, по-прежнему глядя мне в глаза:
— Ты убил других беглецов. Я умею переживать за их смерть.
«Как он это сказал — криво, плоско, коряво… Но как он это сказал!»
— Я понял радость, понял горе и скорбь, — ровным тоном сообщил Каору. — Я не понял одного: азарта. Игры. Вернее, понял, но только когда решил прийти сюда. Когда планировал свои действия.
Снова этот огонек — как перед началом теста.
— Ты много говоришь, Нагиса.
— Да, потому что могу. И хочу. Мне понравился азарт, я хочу играть с людьми. И это не мешает цели.
«Цель». Это он о своей прихоти или о том загадочном, полумифическом приказе от хозяев? Запястье кололось и саднило, едва заметно отекало и вместе с болью, как водится, приходила трезвая и очень недовольная мною злость.
— Игра окончена, ты не уйдешь.
— Посмотрим.
Каору нарочито неспешно сложил кулак, поднял его на уровень лица и вдруг без замаха ударил себя. Седая копна дернулась, брызнула кровь из разбитого носа.
— Посмотрим, — повторил он гнусаво, голосом, который был копией моего.
Еще удар.
Я смотрел на это, не пытаясь пошевелиться, и вдруг Нагиса закричал. И упал.
«Мать твою, это же…» Дверь за спиной зашипела, и понимание пришло только вместе с окриком Мориваки:
— Э, какого дьявола?! А ну-ка, руки!
Я смотрел на Еву, и мне было совершенно пофигу, что в спину уперся ствол пистолета. Этот Евангелион только что меня сделал — по всем статьям, как сосунка, как гребаного недоумка, и я ничего уже не мог изменить. И в голове металась только эта мысль. И я просто слушал, как лепетал этот непостижимый Нагиса, что-то говорил все еще невидимому копу, а я просто слушал, слушал, слушал…
На тестовом модуле запись закончилась моей фразой о том, что это человек, я выпроводил копа, чтобы поболтать наедине со свидетелем. И вот сейчас этот жалкий альбинос размазывает по лицу сопли пополам с кровью, а я шмыгаю, тру запястье, которое, надо понимать, отбил об его рожу…
Да, и вот сейчас мне надо сказать: «Не слушай его, он Ева!»
— Какого дьявола, блэйд раннер?!
«Он меня сейчас ударит». Я оглянулся и посмотрел на сержанта — тот с отвращением на лице изучал меня, поглядывая на валяющийся в углу пистолет.
— Я сейчас отведу его в приемную, а потом вернусь за тобой, — тяжело сказал он наконец.
Язык не слушался меня. Да, я должен сейчас хотя бы попытаться предупредить его, должен, но сама только мысль о том, каким я покажусь идиотом… «Черт побери, Икари!»