Все круто, и даже очень страшно — особенно то, как просто это все выглядит на распечатанном на принтере листочке. Непонятно только одно.
— Зачем это все?
Отец изучающе рассматривал меня. Хотелось уточнить, но я просто ждал ответа, честно пытаясь зафиксировать взгляд на кроваво-красных линзах очков.
— Люди обречены, сын. Человек не может жить ни здесь, ни в колониях. Процент новорожденных специалов экспонентно растет по всему человеческому сектору космоса.
Ясно. Значит, статистика и «спаси своих будущих детей — лети осваивать космос» — это все херня. Обидно: старческое брюзжание на кухне, оказывается, куда ближе к правде, чем симпозиумы и выпуски новостей.
— Но генная терапия…
— Отсрочка. Через поколение прогресс мутации только возрастает.
Сейчас надо спросить о причинах. И всего-то. И я узнаю какую-то офигенно страшную и бредовую тайну. О проклятии природы, гневе древних богов или происках пришельцев.
Только не хочется что-то.
— Я понял. И зачем это все знать мне?
Икари Гендо откинулся в кресле и сложил руки на груди.
— Меня это не устраивает. Ни повод, ни решение.
Хороший диалог. Я о себе, он о себе. Подразумевается, что меня должно не устраивать то же, что и его. Так что я просто промолчал. Отличный прогресс: я не злюсь, не раздражаюсь, не бегу за своими комплексами на поводке. Да и… Остались ли они — эти самые комплексы?
— Есть альтернатива. Симбиоз людей и синтетиков, дополнение человечества.
Дай угадаю, папа. Это твой проект, но он никому из твоих подельников не понравился. Мне он не нравится хотя бы тем, что я не вижу отличий. И вообще не понимаю, какое будущее у мира на двоих.
Лучше уж нас всех на свалку или сразу в печи.
— И в чем разница?
— В прошивке.
Снова пауза. И колючее ощущение проверки: отец словно бы ждет, что я начну задавать вопросы, нервничать, изумляться. Извини, отец. Нервы — нервами, но беситься? Уволь. Мне и раньше было положить на глобальные дела, а уж теперь… Впрочем, судя по поведению Гендо Икари, он видел как раз то, что хотел.
Гордись, брат. В свои двадцать семь ты начал чертовски круто оправдывать доверие отца.
— Или солдат, или человек. Или новая раса, или опора старой…
Еще до того, как он продолжил, я все понял.
— …Или Нагиса, или Аянами.
Значит, все бред. И какие-то особые условия бегства, и «Чистота» — бред.
— Искусственный человек, способный все понять, поддержать, простить… — я говорил, а картинка расплывалась, перед глазами проносились образы моего короткого прошлого, которое я успел разделить с Рей. — Идеальный человек.
— Нет.
Я замер, образы раскололись, пошли трещинами.
— Нет?
— Нет. Просто человек, который идеально подходит уже существующему.
Это как удар под дых. Плюс на минус — это фигня, нет у нас плюсов и минусов. «Любовь — это когда двое смотрят в одном направлении», — туда же. Чушь. Но как тогда? Как? Как программа вычислит, что хорошо, а что плохо? Как ей не ошибиться?..
Стоп. Да никак — и это тоже часть программы. И часть отношений.
Рей ошибалась — она получила пощечину, хотя должна была бы понять мое состояние, раз уж такой идеальный душевидец. Она просто развивалась рядом со мной. Делал шаг я — делала она. Иногда убегала вперед — не могла не убегать, потому что при всей своей приспособленности ко мне она оставалась человеком.
Нет, не бывает и быть не может. Слишком сложно, и никакой «Нексус-6»…
Я замер. «О, черт. Приспособленность ко мне».
Она при первой встрече назвала мою внешность идеальной. Она отреагировала именно на мои слова. Она нашла меня. Она… И когда я начну доверять своей паранойе?
— Полевые испытания на мне, значит? — спросил я. — А ты сам бета-тест проводил?
Я почти блаженствовал: впервые с момента пробуждения внутри что-то кипело. Разобрать бы еще эту кашу — горечь, ярость, ненависть. И тоска. Тоска от того, что чудо не перестало быть чудом. Чудо, которое должно было быть только нашим. Чудо, которое спасало нас обоих.
Или все же перестало?
Ненавижу.
— Тебя что-то не устраивало в ней?
Сука. Я встал, чувствуя, как сводит мышцы от желания вбить кулак ему в горло.
— Ты создал ее, чтобы она встретилась со мной. Создал для меня куклу. С какого хера бы меня что-то не устраивало?!
Снова тишина — и спокойный, ненавистно безразличный густой бас:
— С точки зрения будущего, это ты появился на свет, чтобы встретиться с ней.
Гребаная софистика. В чем смысл жизни. Где предназначение, для чего кто родился. Пошло оно все.
Если бы можно было не верить отцу, я бы не верил. Я бы отказался верить в то, что пережитое мной, — это всего лишь эксперимент. Я бы на доказательства забил, я бы на все, все забил, но эта сволочь, эта старая бородатая сволочь… Я сидел, уткнув лицо в кулаки, и в поле зрения плыли кровавые пятна. Успешный эксперимент получился, охренеть какой успешный, я рад. Черт, как я рад.
По хер. Мне все по хер, понял я. Так, наверное, и надо: идеал в нашем мире может быть только синтетическим, и уже похоронив его, ты понимаешь, что все куда гаже. Что этот самый идеал кому-то был нужен, и твой ком в груди — это все тоже часть опыта. И этот кто-то посмотрит, запишет, презентацию подготовит и своим равнопараллельным тоном позовет тебя для следующей части опыта.
«Ну что ж. Раз все так…»
— Зачем понадобился я?
Следовало бы, конечно, спросить проще: «почему мне не дали умереть?» — но это уже совсем декаданс.
В задницу декаданс.
— По многим причинам, — и снова эта пауза. Ну-ну, я потерплю. — Главное то, что партнеры требуют прекратить работы над проектом «Дополнение» и перевести все ресурсы в проект «SEELE».
— Моя роль?
Мне начинал нравиться этот обмен репликами, а еще — мне и вправду все это безразлично. В некотором смысле, те «пидоры» меня таки ухайдакали. Или я еще раньше умер — когда коллеги убили мою партнершу по опытам.
«Партнершу по опытам…»
— Ты их уничтожишь.
— Каким образом?
— Идем.
Лифт появился прямо из пола — прозрачная колба с голографическим интерфейсом. Это очень вовремя, а то я уже даже забыл, как удивляться.
— Хорошо. Что с «Чистотой»? Их тоже нужно устранить?
Мы стали в колбу, еле заметная дверь скользнула на место, и лифт провалился вниз.
— Нет. Их уже уничтожили блэйд раннеры.
«Уже?» Вот мы и подошли к забавному вопросу. Люблю я его.
— Сколько… Меня не было?
— Семнадцать дней.
Если мне не изменяет память, то по времени Рей я знал меньше.
— Понятно. Что со мной сделали?
— Полный реморфинг сердца. Усиление нервных контуров, имплантация управляющего интерфейса.
Я вскинул голову:
— Управление? Мной?
— Нет. Управлять будешь ты.
Лифт опустился в зал, и я невольно закрыл глаза: тут было ослепительно. Белый пол, интенсивный белый свет, глянцевые белые же стены. И тусклое пятно — профессор Акаги. Моя подельница в убийстве Майи Ибуки.
— Добрый день, — сказала женщина. — Ну что, будим их?
Отец кивнул, а я просто осматривался: все скажут, когда надо будет.
Акаги подошла к стене, оттуда каскадом выплеснуло голографические пульты, и женщина заметалась пальцами по вспыхивающим кнопкам — и это, признаться, выглядело эффектно. По крайней мере, объясняло, как она успевает конструировать прошивки и печататься в научных вестниках. Ну, и базы возглавлять. Хотя с базами — это вопрос не скорости, а совести.
Часть стен поляризовалась, открывая вид на баки, наполненные LCL. Раз, два… Девять баков, каждый полтора стандартных примерно. А внутри…
— «Серия».
Я оглянулся на отца, потом снова посмотрел в ближайший ко мне бак. Внутри оранжевой жидкости плавало огромное человеческое тело — не меньше двух с половиной метров. Мускулатура мужская, очень мощная такая мускулатура, а гениталий нет. А еще — нет лица: просто сглаженный выпуклый овал с дырочками носа, но безо рта и глаз.
«Параграф пятый Международного уложения СКЕ, — вспомнил я. — Тератоморфирование Евангелионов запрещено».
— А еще у них нет личностей, Синдзи, — сказала Акаги. — Упрощенная прошивка.
— Упрощенная? Тогда как…
— Просто разбуди его, — сообщил отец, подходя ближе. — Через твой имплантат ты наделяешь его частью сознания. Резервное копирование и мотивационный контроль.
— Но…
Макинами. Нагиса. Аянами. Даже те двое, первые «нули», которых я видел…
— Это не Евы, сын, не обманывай себя. Это «Серия». Пока есть ты — есть они.
— Дублирование органов, силовое протезирование… Короче говоря, только в одной грудной клетке — восемнадцать патентов.
Акаги. Гений по созданию монстров. Черт возьми, она ведь гордится этим, и, наверное, есть чем: сначала совершенный спутник, теперь — совершенный раб. Пока есть хозяин, есть раб. Офигенная мотивация.
— Разбуди его. Просто смотри на него, попытайся увидеть себя его глазами.
Я оглянулся, и Акаги с кривой улыбкой развела руками:
— Ну, да. Нет глаз, конечно. Да, сам подход — штамп, конечно, но такая программная последовательность заложена как инициальная.
«Серия». Ты у меня будешь номер один. Я почти прилип к стеклу — я сегодня послушный. Раз уж лезть в опыты, так с головой, как Майя. Только эта тварь никогда не сможет на меня напасть. Ну же, давай! Вот такими бы создать всех Ев — послушными куклами, чтобы вы могли бетон — в крошку, а человек вас — мыслью в порошок! Чтобы каждый вдох и выдох Евы — защитить человека, чтобы никогда и не посмели — симпатизировать, любить, жертвовать собой. Броня не может жертвовать собой, так?
Вот и посмотрим, что ты такое!
В мозгу зашипело, и я вдруг понял, что поменялся местами с «Серией». Кровавая пелена отступала, я не понимал, где у меня глаза, но я видел. С хрустом выправлялся внутри разум — спокойный и простой, как устав. Первый пункт: хозяин.
Хранить. Повиноваться. Защищать.
Я моргнул и оказался на своем месте. В голове мокрым флагом полоскался мозг, от которого только что отщипнули кусочек. Титан за стеклом медленно оседал на пол, в баке спускали жидкость, а потом «Серия» встал и поднес руку к стеклу, поводил ладонью по нему, словно нащупывая меня.