запрограммированы, как выпадение именно тех номеров, которыми ты заполнил свою карточку лото…
– Никогда не выигрывал в лотерею, – вставил я слово.
– …Я излагаю очень упрощённо, на практике это гораздо сложнее. Нам необходимо изучить эти законы, разобраться до конца в устройстве механизма… Ну что, ты согласен поучаствовать в новом деле?
Прежде чем ответить, я посмотрел ему прямо в лицо. И сказал:
– Не согласен!
– Почему? – он изобразил удивление.
– Потому что тех пришельцев, о которых ты говоришь, нет!
– Как нет?! – воскликнул он.
– Ты их придумал! Ты выдумал их, как и прочее, о чём ты мне рассказывал.
– Зачем?!
– Потому что ты – Дэм. Точнее, чёрт, а ещё точнее – дьявол. Только Дэм был электронной игрушкой, роботом, а ты – настоящий. Нет тех пришельцев, о которых ты говоришь, потому что ты – инопланетянин!
– Ты спятил! – его возмущению не было границ.
– С некоторых пор я перестал верить тебе. Ты лжёшь, постоянно блефуешь, хоть и делаешь это довольно умело и изобретательно. Не знаю, как давно ты находишься на Земле. Но у меня возникла версия, из которой следует, что человеческая цивилизация – твоя экспериментальная работа. Или что-то вроде того. Вы там, – я указал пальцем в потолок, – достигли уровня, когда можно ставить опыты над другими цивилизациями.
Возможно, вы одиноки, и вам нужны партнёры. Возможно, вы на нас проверяли какие-то собственные просчёты. Возможно, вы зашли в тупик в конце концов, не нашли ничего, оправдывающего ваши бесчисленные жертвы. Упёрлись в стену, равнодушную материю, которой начхать на всё живое. Ей главное процесс. А живое – это только побочный продукт процесса, и если оно начинает мешаться под ногами, материя его просто растаптывает. И вам захотелось вернуться назад, но вы ступили снова на ту же дорожку, вы зациклились. А может быть, из твоей цивилизации остался только ты один, ты решил создать новый мир, но однажды потерял контроль над ситуацией и спас лишь то, что от него удалось спасти.
– Зря я тебя вытаскивал из-под Биг Бена! – к своему ужасу я увидел, что лицо Майкла Саймона Третьего окаменело, превратилось в мёртвую маску. Он отвернулся, уставился в окно. Неужели я попал в точку или куда-то совсем рядом, ведь я сейчас притворялся? Моя гипотеза, в которую я, откровенно говоря, слабо верил, приобретала статус истины. Я решил копнуть поглубже.
– Относительно твоего повышенного внимания к моей особе. Ты убил Натали, ты убил Драббаха, ты прикончил Тэйлора и Жан-Жана, ты превратил в братскую могилу ракетный крейсер «Осака» с сотней учёных и таким же количеством экипажа, находящихся на его борту. Не своими руками, нет. Но ты скрупулёзно подготовил это, просчитал каждую мелочь. С единственной целью – заставить меня почувствовать максимальное отвращение к смерти и согласиться с правильностью предложенного тобой способа выхода из ситуации. Наверное, я должен был стать твоим другом. За тобой числится ещё множество преступлений, о которых я даже представления не имею. Мне кажется, ты и человечество уничтожил, так как холокост входил в твой гнусный план. Но с Бенджамином ты перестарался. Именно на нём я тебя раскусил.
Он не произнёс ни звука, продолжая глядеть в окно.
– Ты – чудовище, монстр, исчадие ада. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Тебя, конечно, надо бы уничтожить, однако, боюсь, мне пока это не под силу. Но наступит день, когда я схвачусь с тобой в смертельной схватке. Ты требовал от меня, чтобы я научился думать – спасибо, я действительно научился, я наконец-то разобрался, что к чему.
– Ты научился лишь хорошо фантазировать, – произнёс он, не оборачиваясь. – Я не собираюсь сейчас тебя переубеждать. Время рассудит нас.
Он стремительно покинул помещение, оставив после себя тишину, и только глобус вращался, слегка поскрипывая в подшипниках…
Я нашёл это место не сразу. На глобусе оно было отмечено чёрным флажком поблизости от значка Конуса, а здесь пришлось прочёсывать зону радиусом десять километров, потому что всё было сплошь покрыто лиственными и хвойными деревьями, и никаких особых примет не наблюдалось. Я потратил несколько часов на поиски. Знай я точные координаты, такого бы не случилось. Я отыскал её благодаря моему острому зрению. Это была плита, вдавленная в чернозём и обросшая травой. Площадью сто квадратных метров. Плита была золотая – то ли сделанная из цельного куска, то ли покрытая тонким слоем благородного металла, из-за которого столько крови пролилось, столько неблагородных поступков было совершено. На английском языке большими выпуклыми буквами на плите было написано:
ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ ЕЁ ВЕЛИЧЕСТВО
ГЛУПОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ
А ниже, буквами размером поменьше:
В память о жителях Европы, сгоревших заживо
в пламени Третьей Мировой Войны в 2009 году
от рождества Христова. Спите спокойно.
Я отстегнул громоздкий ранец и встал на колени. Не человек и не робот, просто «сквиз» молился у надгробной плиты, под которой покоились жалкие останки людей, собранные Колонией со всей территории Центральной Европы. Полагалось помянуть усопших, но даже если бы передо мной вдруг появился стакан, до краёв наполненный водкой, он бы только подчеркнул всю нелепость положения, его искусственность. Пора мне смириться с тем, кто я есть, а не цепляться за образ хомо сапиенса.
Какие-то тени промелькнули надо мной. В голубом небе одна за одной летели «тарелки». Я смотрел ввысь, а они не кончались, они летели и летели. Я насчитал их двести пять. «Значит, он не взял всех с собой. Интересно, – подумал я, – Джайкл Мэксон в Конусе или среди них?»
Я прикрепил к спине реактивный ранцевый двигатель, надавил на кнопку. Вертикально поднявшись над макушками сосен, сделал крутой вираж, набрал высоту. Я врубил запись последнего альбома группы «Финк Плой», теперь определённо последнего – моё восстановленное тело обладало этим новым преимуществом —, запись музыки земной и космической одновременно и, переключившись на вторую скорость, понёсся в юго-западном направлении. Я не рассказал Майклу Саймону Третьему, или как там его звали в действительности, самого главного. Я наткнулся на свежие следы человека на песке на берегу, у кромки Атлантического океана.
Часть втораяРазум
Если тебя не волнует то, что происходит со мной,
И мне наплевать на тебя, друг ты мой,
Мы пойдём по жизни каждый сам по себе,
Иногда промелькнув под дождём в сентябре,
Задаваясь вопросом, кто из вождей виноват
И оплакивая погибших солдат.
Надо было менять всё. Не одну жизнь и не две жизни, не одну судьбу и не две судьбы – каждый винтик этого смрадного мира надо было менять.
Несчастный, ты будешь иметь то, что хотел.
1
Нэйл откупорил бутылку «полосатой лошади», плеснул изрядное количество виски в большой стакан из толстого, чуть желтоватого стекла, спросил:
– Будешь?
И, cпохватившись, что сказал глупость, добавил:
– Ах да! Ты же не пьёшь.
Потом он разорвал пластиковый цветной пузатый пакет, набитый жареным картофелем, и, попробовав кусочек, поднял стакан.
– За знакомство!
Сазонов кивнул.
Американец осушил ёмкость почти наполовину. Удовлетворённо ухнув, он захрустел картошкой и начал свой рассказ:
– Мы работали вместе с русскими на орбитальной станции «Омега», когда случилось это. Помню, я занимался каким-то экспериментом ради счастливого будущего человечества, – здесь он невесело усмехнулся, – копался с одним приборчиком. И вдруг Кит как заорёт, он в это время у иллюминатора болтался – Кит был самый молодой среди нас всех. А русские к очередному сеансу связи с Землёй готовились, камеру поправляли, себя в порядок приводили, понимаешь? Я в ближайший иллюминатор сунулся, ожидал «блюдце» с инопланетянами увидеть, смотрю и глазам своим не верю – поверхность планеты яркими вспышками покрылась, и конца и края им нету. Я подумал сначала, салют у них, что ли, праздник какой отмечают? Знаешь, вроде сдвиг у меня произошёл в сознании. После понял, не салют это вовсе и не фейерверк даже, война у них там началась, атомная бойня…
Он сделал паузу, перевёл дыхание.
– …И мы, и русские к окошкам приникли, наверное, с час оторваться не могли, пока Землю сплошь чёрным дымом не затянуло и глядеть уже туда стало просто бессмысленно. Затем отвернулись от иллюминаторов, а в лицо друг другу смотреть боимся, понимаешь? В шоке мы были. Однако ещё надеялись, что вот сейчас всё прояснится, русский центр управления полётом нам ситуацию растолкует – мол, конфликт кое-какой вышел международный, но, к счастью, урегулировался, и обстановка теперь о’кей. Дураки! Когда же мы связаться с ЦУПом ни с русским, ни с нашим не смогли, у меня внутри что-то окончательно оборвалось, а в башке пустота торричеллиева возникла. И тогда я задрожал мелкой дрожью от осознания собственной обречённости…
Нэйл вылил остатки в своё бездонное горло и продолжил:
– …Представь, Земля для тебя – дом родной, там родные и близкие тебе люди, там полно воздуха, там безопасно, там не надо в скафандре на улицу выходить. И вдруг в одно мгновение дверь закрывается, а ключ выбросили, и тебе туда идти нельзя, поскольку за ней – нет больше никаких близких и родных, понимаешь? воздух там отравлен, еда тоже, жить там можно только в скафандре, а самым безопасным местом стала эта грёбаная международная орбитальная станция.
Мы попали в жутчайшую ситуацию, лучше бы нам было вместе со всеми людьми погибнуть. Несколько дней мы, как призраки, плавали в невесомости, ничего не делали, только жрали, смотрели вокруг себя злобными глазами и уже начали ненавидеть друг друга, так как пищи, воды и кислорода у нас был всё-таки ограниченный запас, понимаешь? Мы бы, вероятно, дошли до убийства, если бы я, наконец, не вспомнил, что я по-прежнему командир «шаттла», и не принял решения возвращаться. Я им сказал: «Ребята, мы перегрызёмся здесь, как пауки в банке, «грузовик» больше никогда не прилетит, надо расходиться. Кто со мной?» Русские не захотели, не знаю, может быть, они ещё до сих пор на станции, в этом космическом гробу, а может, тоже вернулись – у них имелся свой пристыкованный корабль. Из моего экипажа один остался с ними. Эдвин. Чёрт его поймёт, почему. Полагаю, он был агентом КГБ. Ха-ха-ха!!!..