и велосипеды, на которых два состязающихся, разогнавшись изо всех сил, мчались друг на друга. Каждый участник хотел, чтобы его соперник первым съехал с дороги. Зимой Талли и его приятели убирали велики и доставали санки.
Это объясняет события одного снежного рождественского дня 1968 г. Все подарки уже распаковали, и теперь пришло время игр и забав. Так что компания собралась на верхушке холма за домом Талли, чтобы в очередной раз проверить друг друга «на слабо» — посредством методики, которую они изобрели специально для этой необычной местности. Цель состояла в том, чтобы заставить других саночников скатиться с устрашающего выступа, который ребята прозвали «утесом». Игровая площадка состояла из небольшого уклона, шедшего с севера на юг вдоль трех дворов (двор
Талли располагался посередине). В задней части этих дворов находился примерно 25-футовый обрыв, наклон которого составлял примерно 80°. Пролетев примерно треть этого пути, можно было легко совершить отвесное падение с десяти футов в замерзший ручей, протекавший внизу. Большинство саночников, вынужденных скатиться с «утеса», применяли стандартную тактику выживания. Лучшим методом было скатиться с санок и попробовать ухватиться за какое-нибудь дерево, чтобы замедлить спуск. Это было не так уж неприятно. Вернув себе транспортное средство, вы совершали унизительное восхождение обратно на вершину крутого обрыва, подтягиваясь руками и используя при этом корни и ветки для стабилизации подъема. Оказавшись наверху, вы подвергались небольшому сеансу насмешек, после чего имели шанс реабилитироваться.
В тот рождественский день 14-летний Талли мчался на своих санках вниз по склону холма, вопя от восторга, как вдруг коварный толчок соперника отправил его с обрыва головой вниз. Талли внезапно решил рискнуть и отказаться от обычного эвакуационного протокола. Ему захотелось в полной мере насладиться полетом. По его оценкам, под ним на земле лежал слой снега толщиной в два-три фута, и он подумал, что это смягчит его приземление, когда он наконец достигнет дна. Покрепче стиснув борта своего аппарата, он устремился вниз. Возможно, ему и удалась бы эта затея, если бы не пень, прячущийся в снегу. Когда санки наткнулись на пень, Талли катапультировало вперед. Он совершил целую серию воздушных акробатических трюков, а также ряд сальто с ударами о землю: всё это казалось таким невероятным, что навсегда вошло в местный подростковый фольклор.
В процессе этого падения Талли врезал себе коленом по лицу и потерял сознание. Через несколько месяцев, после того, как сошел снег, он вернется на это место и найдет в траве один из своих передних зубов. Талли не помнил, как его потерял. Собственно говоря, он вообще не помнил, что происходило в тот день. Любопытно, что, когда он очнулся в своей постели, ослабевший, с головокружением, с сотрясением мозга, с настолько распухшим ртом, что его не удавалось открыть, Талли был уверен, что сегодня пятница, которая была две недели назад. Каким-то образом у него из памяти «выпало» 14 дней — так же безвозвратно, как у Генри Молисона и ему подобных, которые быстро и навсегда теряют каждый новый час своей жизни. Инцидент словно бы стер часть его «жесткого диска». Провал в памяти оказался у него настолько постоянным, а его уверенность в (неверной) дате — настолько несокрушимой, что родители мальчика снова запаковали его рождественские подарки, чтобы он мог заново испытать радость их открывания.
Даже в те годы, когда он уже учился в колледже, Талли по-прежнему частенько размышлял над загадками памяти и над этой поездкой на санках. Как это удар по голове стер из нее целых две недели? А если новые воспоминания — это какие-то отдельные штуки, которые можно отделять от прочих наших переживаний и просто удалять таким вот манером, то нельзя ли научиться проделывать обратную процедуру — захватив новые впечатления и переживания, тут же насытить их ясностью и постоянством картины или фотографии? Нельзя ли обращать вспять тот неизбежный упадок памяти, который, по-видимому, всех нас ожидает по мере старения? Существует ли способ распутать тайны памяти?
* * *
Мы с Тимом Талли стоим посреди обширного внутреннего двора-атриума, просвеченного полосами солнца и окруженного несколькими этажами стеклянных окон. Трудно представить себе, что когда-то этот человек был подростком с выбитым передним зубом и жил в крошечном городке Вашингтон (штат Иллинойс).
И аккуратно подстриженная бородка, и шапка седеющих волос, которые он небрежно зачесывает набок, придают ему облик весьма респектабельной личности. К тому же внутри этого огромного здания на холме близ Сан-Диего (общая площадь помещений — около 18 600 квадратных метров), где когда-то находился завод сотовых телефонов «Nokia», Талли не нужно демонстрировать, что он не боится столкнуться с кем-то лоб в лоб, дабы завоевать звание главного пса в стае. Он и без того ежедневно командует здесь всем.
Мы смотрим вверх, на ярусы лабораторий, и я вижу, как за большими стеклянными окнами суетятся исследователи в белых халатах, занимаясь кристаллографией белков и другими чудесами современной науки. Рядом роботехнические руки с огромной точностью подхватывают длинными металлическими пальцами крошечные пластинки, каждая из которых содержит одно из 1536 различных фармацевтических соединений. Механические руки помещают их то в инкубатор, то в сканер.
В другом отсеке биохимики составляют химическую библиотеку на 800 ООО молекул (большинство из них синтезируется из самых простых компонентов), которые затем можно будет использовать для создания новых лекарств.
«Мы не особо задаемся, ведь нам-то не приходится искать финансирование, — говорит мне Талли. — Но мы здесь занимаемся реальными вещами».
Вот куда привело его путешествие, которое началось на том обрыве больше четырех десятков лет назад. Сегодня Талли работает на переднем крае исследований, цель которых — не только раскрыть многочисленные секреты памяти, но и продвинуться гораздо дальше. При поддержке одного миллиардера-отшельника, который готов отвалить на этот проект до 2 млрд долларов, Талли пытается создать препараты, которые могли бы когда-нибудь всем нам подарить великолепную память и навсегда снабдить нас иммунитетом от этих ужасных моментов, когда у нас что-то «ну совершенно вылетело из головы». (Талли планирует заручиться разрешением официальных органов на клинические испытания, а в дальнейшем и на применение этих лекарств.) Иными словами, он старается искусственным путем добиться эффекта, противоположного удару коленом в лицо, выбивающему зубы и вызывающему сотрясение мозга. Тим Талли намерен сделать «таблетку памяти».
Исследователь не сомневается: вполне возможно найти способ наделить всех нас чем-то вроде фотографической памяти. Он уже проделал это с мушками-дрозофилами, а также с мышами и другими млекопитающими.
«О, мы обязательно найдем способ, — обещает он. — Не беспокойтесь».
Не обязательно верить ему на слово. Талли утверждает: не так уж трудно найти подтверждения его тезиса. Достаточно обратиться к истории.
* * *
Большинство из нас время от времени испытывает проблемы с памятью. Мы морщим лоб, изо всех сил стараясь припомнить подробности, которые просто обязаны знать. Куда мы задевали сегодня утром ключи от машины? Как зовут ту женщину, с которой мы познакомились на вечеринке? И что все-таки произошло за эти две недели?
В худшем случае мы теряем память целиком. Старческое слабоумие (деменция) и болезнь Альцгеймера вынуждают человека расставаться с жизнью в одиночестве. Зачастую это происходит достаточно медленно и плавно, чтобы у обреченных на эти страдания возникло горестное понимание: всё постепенно уходит, как песок сквозь пальцы.
Я издали наблюдал, как это происходило с моим дедушкой Мэнни, блистательным среброволосым физиком, курившим трубку и вместе со мной смотревшим по телевизору, как играет моя любимая команда «Бостон Ред Соке». Когда-то его семья перебралась в Америку из Восточной Европы. Мэнни вырос среди гарлемской нищеты и в конце концов стал первым евреем, который сделался главным научным советником президента США. В свои последние годы он медленно растворялся в умственном тумане, и даже моя гордая и самоотверженная бабушка Нора в конце концов призналась, что ей необходима помощь. Незадолго до смерти Мэнни часто просыпался ранним утром, в бреду настойчиво уверяя медсестер-гаитянок (дежуривших в его бруклинском обиталище, где он жил уже давным-давно), что он опаздывает на совещание в Белом доме.
Когда-то я очень беспокоился о своем отце, который со времен моего детства каждый день тщетно искал ключи от дома. Но недавно я стал замечать и ограниченность собственной памяти: если бы не жена, мы по утрам так и не могли бы выйти из дому, потому что я вечно забываю, куда положил важные вещи. Иногда я не без тревоги думаю: что ждет меня впереди?
Некоторые специалисты полагают, что старческое слабоумие — первое смертельное заболевание, подробно описанное в западной литературе. В «Одиссее» Гомер повествует о судьбе отца Одиссея — короля Лаэрта. Вернувшись на родину после двадцатилетнего отсутствия, герой обнаруживает, что его отец в грязном рубище трудится на поле, совершенно не осознавая ту угрозу, которой подвергается его родовое поместье.
Но одним из магистральных сюжетов в истории и искусстве является не только утрата памяти, но и противоположное явление. Время от времени рождается человек, чей мозг словно бы действует на основе совершенно иного набора принципов, нежели мозг всех остальных людей: уникум, чья память выходит далеко за пределы нормальных и привычных возможностей. Эти феномены очень вдохновляют Тима Талли и ему подобных, намекая: может быть, наша память вовсе не обязательно должна работать именно так, как мы привыкли.
В XIX в. жил некий Уиггинс по прозвищу Слепой Том, раб-афроамериканец, необразованный гений, который, как говорили, обладал талантом пересказывать слово в слово разговоры длиной до десяти минут, научился играть на пианино и сочинять музыку на нем же, а затем прославился на весь мир благодаря способности воспроизводить по памяти любой музыкальный фрагмент, который сыграли ему всего один раз. Он объехал с гастролями весь мир и выступал в Белом доме перед президентом Джеймсом Бьюкененом. В более недавние времена жил американец по имени Ким Пик. Он мог за час