Предварительные результаты обследования мастеров телевизионной игры оказались более многообещающими, чем у участников ХМТ, поскольку телеигроки, судя по всему, впитывают огромные массивы информации, а позже могут легко извлечь эти сведения из долгосрочной памяти, как отмечает Пик.
Талли попросил помощи у научных кругов в осуществлении этой первой стадии своего проекта — глобального поиска мнемонистов. (Компания пока еще не начала выявлять гены, отвечающие за необычно эффективное запоминание, но готовится вскоре приступить к этой работе.) Уже несколько лет Dart ежегодно выделяет около 250 000 долларов Генри («Родди») Рёдигеру III, очень приветливому психологу из Вашингтонского университета, который всю свою профессиональную жизнь занимается исследованием тех путей, какими человеческие существа дотягиваются до собственных воспоминаний и извлекают их на поверхность, и который неизменно посещает все состязания ХМТ. Помимо всего прочего, Рёдигер разрабатывает стандартные тесты, с помощью которых можно выявлять сверхпамять у людей, специализирующихся в различных областях. Каждый из участников ХМТ, чемпионов телеигры «Рискуй!» и самых обычных людей, обладающих особой памятью, может иметь свою «область интересов» — лучше всего запоминать информацию определенного рода. Тесты нужно составлять так, чтобы они выявляли и количественно оценивали только те способности, которые Талли рассчитывает научиться усиливать.
Лаборатория Рёдигера, а также Талли и Пик (когда-то Пик была одним из рёдигеровских постдоков) используют широкий спектр методов для поиска обладателей выдающейся памяти среди обычных людей. Одним из первых шагов на этом пути стало создание добровольного теста, выкладывание его в Сеть (через Вашингтонский университет) и продвижение его в соцсетях: «Хорошо запоминаете имена и лица? Проверьте свою память на пары лицо-имя». Примечательно, что уже более 60 000 добровольцев кликнули по этой ссылке. Рёдигер и его команда выделили среди них 35 человек, которые получили наибольшее количество баллов, а значит (если только они не жульничали), обладают особыми способностями по части запоминания. Но это лишь начало.
«Наша цель — охватить пять миллионов человек, — заявляет Талли, — потому что нам необходимо найти хотя бы сотню подходящих людей, чтобы получить достаточно представительную выборку, которая позволит с высокой статистической надежностью выявлять в их геноме именно те гены, которые коррелируют с этой способностью к необычайно эффективному запоминанию».
Мы поднимаемся на два этажа. Талли ведет меня по длинному боковому коридору, останавливается перед ничем не примечательной дверью, на которую легко не обратить внимания, и приглашает меня в небольшую затемненную комнату. По его словам, это здешний «мушиный центр».
Тематический и географический охват компании очень велик. Недавно она открыла второй научно-исследовательский центр — в западном Китае, «в сущем захолустье» (чтобы до него добраться, нужно три с половиной часа лететь из Шанхая на запад). Dart NeuroScience участвует в финансировании исследований, проводящихся в Нью-Йоркском университете, Эдинбургском университете, Университете Альберты, тайваньском Национальном университете Цинхуа и многих других научных учреждениях.
«Американские Национальные институты здравоохранения дают средства лишь тем, кто изучает заболевания, — отмечает Талли, — поэтому пока никто еще толком не изучал выдающиеся запоминательные способности. Очень круто, когда видишь, как серьезное академическое сообщество совершенно зачаровано всеми этими штуками».
Но, как ни удивительно, вполне может статься, что самое мощное оружие компании таится в этом скромном уголке калифорнийского здания и в скромных маленьких существах, которые здесь обитают. Эти существа — плодовые мушки дрозофилы. Во время нашей экскурсии Талли несколько раз поражался своему везению, озирая этот научный центр-мечту, и произносил одну и ту же фразу, которую он повторяет и теперь, оказавшись в этом коридоре, — со смесью гордости и чего-то вроде недоверия:
— Слушайте, я же на самом деле просто спец по мухам, не более того!
Но ничто из того, что я вижу вокруг, не появилось бы без участия этих насекомых. Изучение фруктовых мушек кажется довольно-таки окольным путем к раскрытию тайн человеческой памяти и к поиску наиболее выдающихся мнемонистов по всему земному шару. Может показаться, что дрозофилы никак не связаны со свершениями ментальных атлетов, древнегреческими философами и слепым необразованным гением из XIX в., игравшим на рояле в Белом доме.
Однако в середине 1990-х гг. Талли, используя инструменты современной [по меркам тех лет] генетики, совершил подвиг, который многим из его коллег показался таким же воодушевляющим, как и самые выдающиеся достижения вышеперечисленных личностей. Талли показал, что способен наделять дрозофил способностью формировать функциональный эквивалент фотографической [эйдетической] памяти.
Чтобы понять, как ему это удалось, какое отношение это может иметь к его нынешним исследованиям и почему практичный бизнесмен готов выделить на эти работы до 2 млрд долларов, нужно сначала сделать некоторое отступление и спуститься в ту таинственную кроличью нору, где таятся наши знания и предположения о том, как именно образуются новые воспоминания и ассоциации на самом базовом уровне мозга — молекулярном.
* * *
Много столетий философы и ученые-теоретики размышляли над ассоциативной природой наших сознательных долговременных воспоминаний, касающихся конкретных эпизодов нашего прошлого [так называемой «эпизодической памяти» или «эпизодной памяти»]. Почему какая-то идея или какое-то ощущение может навести нас на другую идею или другое ощущение, хотя связь первого и второго сводится лишь к тому, что они когда-то совпали во времени? Скажем, почему запах трубки, которую кто-нибудь раскурил, напоминает мне моего дедушку Мэнни? Почему я тут же вижу его своим мысленным взором — как он стоит в своем галстуке-бабочке в ярко освещенной комнате своего нью-йоркского дома перед старинным шкафчиком вишневого дерева, который он использовал в качестве домашнего бара, и наливает себе шотландский виски?
Парадокс: наши сознательные воспоминания легче всего субъективно воспринимать и описывать, но при этом они принадлежат к самым сложным и запутанным объектам биологического анализа. Когда нам является какое-то воспоминание, мы часто в каком-то смысле вновь переживаем не только все соответствующие зрительные впечатления и все запахи, но и звуки, осязательные ощущения, идеи, которые все когда-то сошлись воедино, чтобы создать определенное переживание, относящееся к определенному моменту. Это настоящее биологическое чудо. Все эти разнородные ощущения: запах табачного дыма, очертания шкафчика, белый лохматый ковер, то, как душно всегда было в этой квартире, и чувство детского обожания и преклонения, которое я испытывал в дедушкином присутствии, — всё это хранится в разных частях моего мозга. Однако благодаря сложнейшему процессу вспоминания я совершенно непонятным образом за какую-то миллисекунду могу вновь активировать нейроны в тех областях, которые собрали первоначальные сенсорные впечатления, и заставить их снова дать импульсы вместе — подобно тому, как они дали их много лет назад, когда сложилось то общее впечатление, которое и станет этим воспоминанием.
Изучение мозга страдающих амнезией (таких людей, как Генри Молисон) показало, что определенные структуры в височной доле, гиппокампе и миндалине позволяют хранить все эти разнородные ощущения совместно. Возможно, вы припомните (благодаря своему гиппокампу), что после того, как Г. М. лишился этих структур[31], он по-прежнему мог не надолго удерживать информацию в сознании, он сохранил воспоминания о том, что происходило до операции, но казалось, что куда-то ушел клерк, отвечающий за кодирование новой информации и размещение ее в отделе долговременного хранения. Как только новый информационный фрагмент исчезал из «поля зрения» Молисона, из его сознания, этот фрагмент пропадал для него навсегда. Г. М. утратил способность сохранять новую информацию, а значит, и извлекать ее из памяти. Мы до сих пор точно не знаем, чем именно занимаются эти структуры. Похоже, они каким-то неведомым нам образом связывают воедино нейроны, находящиеся в самых разных участках мозга, и фиксируют картину подачи импульсов, которыми эти нейроны откликались на целый набор различных входящих сигналов, — так, чтобы в дальнейшем мы могли обратиться к этому зафиксированному паттерну, снова добиться одновременной активации всех этих нейронов и заново пережить прошедший момент.
С первых дней существования современной нейрофизиологии ученые предполагали, что эти эксплицитные [явные] ассоциации — точно так же как и эксплицитные воспоминания, — как-то зашифрованы в связях между 100 млрд отдельных нейронов, из которых состоит наш мозг. Когда позже Хебб предположил, что нейроны, дающие импульс одновременно или почти одновременно, соединяются друг с другом, в качестве основного практического примера он опирался именно на эксплицитные воспоминания. Хебб заявил, что мозг — это, по сути, мощный детектор совпадений, а физические, материальные закономерности, управляющие формированием и укреплением связей между нейронами, призваны отражать и записывать эти совпадения.
Такая гипотеза явно не лишена смысла, если задуматься о сознательной памяти. Разнородные ощущения, связанные лишь близостью друг к другу во времени, имеют тенденцию всплывать на поверхность нашего сознания вместе. Так, запах трубочного дыма напоминает мне о Мэнни благодаря тому, что нейроны в сенсорных областях моего мозга, дающие импульсы, когда мой мозг обрабатывает этот конкретный запах, каким-то образом физически соединены с нейронами, кодирующими воспоминания о моем дедушке, хранящимися где-то в глубинах моей памяти[32].
Как же еще сигналы, возникающие в обонятельных зонах мозга (и порождаемые реальным запахом трубочного дыма, вдыхаемым мною через нос), могут достигать тех областей мозга, где хранятся зрительные воспоминания о дедушкином темно-бордовом галстуке-бабочке и о спертости воздуха в его комнате? Нейроны, работающие с этим запахом трубки, лишь путем передачи сигналов через синапсы могли бы подать знак нейронам, работающим с этим образом галстука-бабочки (и расположенным совсем в другом участке мозга), чтобы те тоже дали импульс. Ведь так?