— Это после событий в техническом центре? — строго осведомился космопилот. — Там, где тебя вообще не должно было оказаться ни при каких обстоятельствах?
— Не ругайся, — примирительно улыбнулась Силь. — Доктор Дрейк, кстати, считает, что мне это действительно помогло. Ну, правда, во все подробности я ее не посвящала — только сказала, что по ее совету участвовала в окончательном разрешении… ситуации. Мне и правда стало легче! И вообще, я за эти несколько дней с момента взрыва вдруг стала чувствовать себя совершенно по — другому!
Маккинан что‑то недовольно пробормотал себе под нос, но девушка расслышала только несколько раз возмущенно повторенное "женщины!" и предпочла не переспрашивать насчет остального. В палате снова ненадолго повисло осторожное молчание.
— Я думал, ты сегодня будешь сидеть у Камиллы, поскольку она пришла в себя, — в очередной раз убрав руку от лица, вздохнул Бриан.
— Сейчас у нее тетя Зина и Сережка с Мироном, — Силь поерзала на стуле. — Ей нужно побыть с семьей, я пока там лишняя. Приду навестить завтра. Ты что, хочешь, чтобы я ушла?
— Не знаю, — угрюмо признался он. — Хотя, наверное, правильно, что ты рядом. Если ты вдруг завтра будешь слишком занята, чтобы зайти ко мне…
— Я тебя сейчас стукну! — девушка угрожающе выпрямилась.
— Полагаю, это можно отложить до лучших времен! — бодро отозвалась входящая в палату медсестра — старая знакомая Сильвер, встретившая ее в клинике в день взрыва. — Ну что, космопилот Маккинан, вы готовы?
Бриан буркнул себе под нос что‑то нечленораздельное, и женщина, приняв это за согласие, решительно направилась к изголовью его постели.
— Не беспокойтесь, на лице у вас все уже зажило, — ободряюще улыбнулась она. — Разумеется, ваша недавняя эскапада с бегством из‑под наздора врачей и не могла обернуться ничем иным, кроме как еще несколькими неделями в клинике, тем более что у вас разошлись швы и была сильная кровопотеря. Еще счастье, что вы больше нигде не повредили лицо! Не волнуйтесь, сейчас снимем повязки, и с этого дня вы будете смотреть на мир по — прежнему, а не через прорези в бинтах!
Маккинан хмыкнул, как будто не был уверен, что ему этого хочется. Сильвер встала, подвинула стул поближе к изголовью, села и осторожно взяла его за руку. Бриан сжал ее пальцы и слегка прикрыл глаза, ожидая, пока медсестра размотает многочисленные слои его повязок и снимет пластыри. С каждым ее движением парень становился все более напряженным. Когда медсестра закончила и сделала шаг назад, Сильвер уже казалось, что Бриан вот — вот разорвется, словно слишком туго натянутая струна.
Шрамы, шрамы… Лечащий врач Бриана нимало не преувеличивал, когда говорил, что лицо Маккинана они собирали буквально "по кусочкам". И парню, очевидно, повезло, что каким‑то чудом оказался не задет правый глаз. И доктора, между прочим, не рекомендуют делать ему пластику лица — кое — где ему пришлось приживлять нанокожу, которая может не выдержать вмешательства, и будет только хуже. Нет, конечно, если пациент начнет настаивать, ему не откажут, но предупредили честно! "Ты будешь настаивать?" — спросила Силь накануне. "Еще не решил", — очень серьезно ответил Бриан, глядя на нее в упор, и она поняла, от кого зависит это решение.
Сильвер смотрела на его лицо и мысленно отмечала все "отметины", белыми нитками прорезавшие и без того светлую кожу. Два шрама на лбу и один над темно — рыжей бровью как будто переплетаются в причудливую руну. По правой щеке словно хищник провел когтистой лапой, оставив четыре бугристые "метки". От левого виска длинный шрам змеится к подбородку, а от него, словно от основного русла реки, отходят еще три "притока". Пересекающий скулу шов слегка тянет вниз уголок правого глаза. Взрыв не затронул только прямой нос, рот и упрямый квадратный подбородок — кажется, что шрамы, дойдя до него, затоптались на месте и остановились, не претендуя на эту монументальную "площадку", посередине украшенную симпатичной ямочкой. И, конечно, повезло, что веки и глаза остались целы. Сейчас в зрачках изумительно глубокого синего цвета (заглянешь — и словно в море прыгнула!) отражались беспокойство и волнение. Это был Бриан, и Сильвер вдруг поняла, что по большому счету ей безразлично, как выглядит его лицо. Пока он так на нее смотрит, ей вообще все на свете безразлично!
— Ну как? — в голосе Бриана девушка впервые услышала неуверенность, его пальцы все еще держали ее руку, но немного ослабили хватку, как будто он был готов к тому, что она вот — вот начнет вырываться и в ужасе убежит.
— Удивительно! — она в ответ сжала его ладонь. — Эти швы тебя совершенно не портят! Я вообще где‑то слышала, что шрамы украшают мужчину… Думаю, не стоит настаивать на пластике!
Маккинан улыбнулся, и два маленьких синих моря на его лице заискрились теплом и нежностью. Он осторожно поднес ладонь Сильвер к губам, потом прижал ее к левой — почти здоровой щеке. Девушка потянулась к его лицу другой рукой и осторожно пробежала пальцами по шрамам, опускаясь сверху вниз. Дверная панель с тихим гудением закрылась за тактичной медсестрой…
— Ты меня балуешь… — смущенно пробормотал Бриан.
Отпустив ее руку, он осторожно обнял Силь за плечи и притянул поближе. Она с готовностью прильнула к нему и, когда их губы встретились, поймала себя на мысли, что хотела бы, чтобы этот поцелуй никогда не кончался…
Небольшой парк на восточной окраине Города Два был мало кому известен. Микаэла долгое время была уверена, что это вообще частные владения, пока не выяснила, что на самом деле чудесное местечко принадлежит городскому муниципалитету. Основной достопримечательностью парка был небольшой искусственный прудик, по которому летом плавали солидные и спокойные утки. Их кормили смотрители, а посетителей здесь почти не бывало, поэтому пернатые хозяева воды никогда не выпрашивали у них вкусных кусочков, продолжая сохранять спокойствие, даже когда кто‑нибудь приходил к ним "в гости".
Лидер службы безопасности стояла на горбатом мостике, перекинутом через прудик, и бездумно смотрела, как под ней проплывают серые "кораблики", с любопытством вертя головами на длинных шеях. Микаэла Войцеховская привыкла прятаться в этом парке от своих проблем, давать себе краткий отдых, чтобы потом, забыв об усталости, вернуться в рабочий ритм. Но сегодня она не была уверена, что сможет как ни в чем не бывало отправиться на службу и спокойно войти в свой кабинет. Хотелось простора, природы, деревьев и травы, воды и птиц. Хотелось застыть на покрашенном "под дерево" мостике и ни о чем не думать. Хотелось плакать и кричать. Хотелось лечь и забыть обо всем. Хотелось…
В прошлую субботу было официально объявлено о смерти Леннокса Норте, "мертвеца — возвращенца", живой легенды "Одиннадцати". Известие о его смерти пришло ровно через неделю после страшных событий в "ДиЭм", и Микаэла слышала мнения о том, что сердце этого прекрасного человека не выдержало трагедии. Не выдержало. Только не той трагедии, которую он сотворил сам, а той, из‑за которой он стал тем, кем стал. Вчера, в понедельник, кончился объявленный по Ленноксу трехдневный траур, сегодня его похоронили. Он завещал отдать свой прах космосу, и командор выполнил эту последнюю просьбу — то, что осталось от тела, кремировали, и с одной из палуб стартовала небольшая капсула, которая через несколько дней самоликвидируется на почтительном расстоянии от ковчега. Здесь же будет лишь мемориальная табличка в одном из погребальных комплексов. К ней, наверное, наладятся с регулярными визитами приходить многочисленные почитатели и последователи. Они никогда не узнают, чем на самом деле закончилась жизнь человека — легенды. Микаэла завидовала им. Она бы тоже хотела никогда этого не узнать…
Леннокс Норте, мальчишка — космопилот из "идейных", единственный на несколько поколений "возвращенец", раньше времени поседевший "мертвец", которому повезло побывать за гранью и ухитриться выскользнуть из холодных объятий смертельного космоса, человек без надежды. Ленни, Ленни, что ты сделал с собой? Что мы все с тобой сделали?.. На следующий день после той страшной пятницы она запросила полное досье Леннокса. На полупрозрачном экране коммуникатора мелькали извлеченные из чипа голографические изображения, дипломы, свидетельства об обучении. Бывший "мертвец" не соврал — он действительно десять лет готовился к завершающему аккорду своего "путешествия". Стал магистром компьютерного мастерства, прослушал в Центре летной подготовки углубленный спецкурс по взрывчатым веществам… Герою "Одиннадцати" везде были рады, никто и не предполагал, для чего в конце концов он использует свои знания!
Микаэла судорожно сглотнула подкативший к горлу комок. Несмотря на все, что сделал Леннокс, она по — прежнему помнила его восторженные мальчишеские глаза, когда космопилота назначили ей на замену. Мика знала, что он виновен во множестве смертей, однако не могла думать о нем только как о безжалостном взрывнике и хладнокровном убийце. Он считал, что поступает, как должно. Что спасает ковчег, упорно цепляющийся за иллюзию жизни. Что дарует людям избавление от ложной, опасной надежды. Он хотел превратить "Одиннадцать" в огромный дрейфующий склеп, похороненный в глубине Вселенной. Подарить им смертельный покой — последнее, на что еще способен космос…
Долгие годы она думала, что обманувших смерть в их выпуске было двое. А оказалось, что только она. Горечь поражения мешала дышать, непослушное сердце то и дело пропускало удары. Оплакивая Леннокса, Войцеховская испытывала почти физическую боль. Еще одна легенда уходила с "Одиннадцати" — легенда, в финале обернувшаяся кошмаром! Этого не должно было случиться! "Космос выпил меня, Мика, — вспомнились ей слова Ленни. — Выпил до дна, и ничего не оставил…" Она не поняла его тогда, не восприняла его слова как просьбу о помощи… "Ищи человека, который потерял надежду, — говорил Старый Пес. — Того, у которого не осталось сил верить в будущее". И его она тоже не сразу поняла. Ленни заглянул за черту и сломался. Потерял надежду. Отказался от веры в будущее — общее будущего всего ковчега…