Они расхохотались. Чудесная штука — алкоголь, подумал он. Все тормоза долой. Если бы у меня был бокал вина, я поднял бы тост как раз за него, за этот бокал. И выпил бы в его же честь. Но бокала вина у него не было, была бутылка с пивом, а вино было у нее.
— Выпьем, — сказала она. — За симпатичных инспекторов полиции.
— За вас… хотя вы, кажется, не инспектор?
— Не совсем. Я работаю в театре. Хотя и за кулисами.
— Понятно.
— Но я должна вам кое о чем сказать. Меня бы не удивило, если бы Якоб перешел границу. Нисколько не удивило.
— Что вы имеете в виду?
Она вновь затянулась и выпустила дым тонкой элегантной струйкой. Он подумал, что, в этой красной водолазке и с сигаретой, она похожа на французскую киноактрису… хотя чему тут удивляться, она же работает в театре. Должно быть, это заразно.
— Я имею в виду вот что: Якоб Вильниус — редкая скотина. Зверь. Причем опасный зверь. Я прожила с ним восемь лет, так что знаю, о чем говорю.
— Хорошо провел время?
Марианн взяла его под руку и, привстав на цыпочки, поцеловала в щеку.
— Ой! Я теперь весь в помаде…
Она послюнявила палец и вытерла красно-лиловый след.
— Замечательно, а ты?
— Превосходно. А кто эта женщина в красном?
— Толком не знаю. Спросил, не родня ли она с одним знакомым. Она сидела напротив меня.
— О’кей. Сейчас танцуют молодые, потом ты должен пригласить соседку по столу. Все остальные танцы — мои. И даже не пытайся.
— Да мне бы и в голову такое не пришло — танцевать с кем-то еще! Кликс!
— Ты сказал «кликс»? Что это значит? Надумал что-нибудь важное?
— Сам не знаю, что бы это могло быть, — признался Барбаротти, обнял ее за талию и повел в зал.
— Привет, — сказал Кристофер Грундт. — Это Олле Римборг?
— Собственной персоной к вашим услугам.
— Что?!
— Да. Это я и есть. Олле Римборг.
— Э-э… хорошо, что я на вас попал. Меня зовут Кристофер Грундт, я звоню из Сундсваля. Это, значит, вы работаете в отеле «Чимлинге»?
— Да. Время от времени. А что вы хотите?
— Тут одна штука… хотя я не очень понимаю…
— Я слушаю.
— Значит, это я — Кристофер Грундт. Я был с семьей в Чимлинге у бабушки с дедушкой в прошлом декабре, и у нас… в общем, пропал мой брат. Хенрик. Дядя тоже пропал, но его нашли и я…
— Теперь я понял, кто ты! — прервал Олле Римборг с внезапным энтузиазмом. — Конечно! Я знаю всю историю! Дрочи… я имею в виду, твоего дядю нашли в августе. А ты, значит, брат…
— Хенрика Грундта. Он тоже исчез.
— А он не вернулся?
— Нет… до сих пор не вернулся.
— А ты не останавливался в отеле в августе? Когда были похороны? С родителями?
— Да.
— Я так и думал. В то время я как раз там работал. Мы, наверное, виделись.
— Может быть…
Короткая пауза.
— И что ты хотел?
Кристофер прокашлялся:
— Ну… бабушка что-то там говорила… я подумал, лучше я вас спрошу. Наверняка ничего важного, но в семье у нас сейчас… сами понимаете….
— Понимаю, — успел вставить Олле Римборг.
— В семье у нас… все равно надо узнать, как и что, даже если это означает, что…
— Что?
— Что Хенрика нет в живых.
— Я понимаю… Так что сказала твоя бабушка?
— Она вроде бы с вами разговаривала… и вы сказали, что кто-то вернулся ночью.
Кристофер услышал, как Олле Римборг глубоко вдохнул, а потом медленно, с растяжкой, выдохнул.
— Да, сказал. Теперь до меня дошло, в чем дело. Мы говорили с госпожой Германссон… они же остановились в отеле… и я сказал ей… да я и сам об этом думал.
— О чем?
— Это… ну ты сам понимаешь, народ тоже начинает думать, когда такое… Не каждый день. Я хочу сказать, не каждый день люди исчезают, да еще в Чимлинге… да еще при таких обстоятельствах.
— Я понимаю, — сказал Кристофер, с трудом сдерживая нетерпение, — но кто? Кто вернулся ночью? Честно говоря, я не очень-то понял, что там бабушка плела. Она, по-моему, наглоталась какой-то дури… Думаю, чепуха, но все-таки решил позвонить вам.
— Ее муж, — объяснил Олле Римборг непонятливому подростку. — Я имею в виду, муж Кристины Германссон. Они же жили в отеле… тогда, то есть в декабре. Мы с Кристиной учились в одном классе в гимназии. Старая знакомая, одноклассница, можно сказать… так, значит, она твоя тетка?
— Тетка.
— Ага, вот оно… вот я и думал… я даже бабушке твоей сказал… вернулся он среди ночи. Муж ее. Кристины то есть. Говорили, он уедет в Стокгольм вечером. Он и уехал. Часов в двенадцать ночи, наверное. Она-то там спала с ребенком. А он вернулся. Трех еще не было.
— Погодите-ка, — сказал Кристофер. — О какой ночи вы говорите?
— Когда твой брат исчез. Ясное дело, о какой же еще. Я за газетами слежу, еще как… некоторые не следят, а я слежу. А некоторые даже и не заглядывают. Дядя твой исчез с понедельника на вторник, а брат — на следующую ночь. Со вторника на среду, другими словами. Ну да… как раз рождественская неделя.
— Совершенно верно, — подтвердил Кристофер. У него бешено заколотилось сердце. Он лихорадочно пытался найти формулировку. — Значит, вы говорите, что Якоб… как его там… Якоб Вильниус уехал из отеля в двенадцать… то есть сразу после празднования… а потом вернулся в три? Я правильно понял?
— Правильно. Точка в точку.
— А что было потом?
— Потом?.. Потом они уехали. На следующее утро. И Кристина, и этот… как ты его назвал?
— Якоб Вильниус.
— Якоб Вильниус. И их малыш. Позавтракали в семь часов, только-только буфет открылся, и съехали без четверти восемь. По-моему, без четверти.
Снова короткая пауза, словно каждый ждал, что скажет собеседник.
— И? — спросил наконец Кристофер.
— И все. А что еще? Ничего вроде особенного, а я запомнил. Хотел Кристину спросить на похоронах, но она была так… она была в таком горе, что я не решился ее беспокоить. Мы, само собой, учились в одном классе, но друг друга почти не знали. Знаешь, как бывает — в одном классе, а, по-моему, так ни разу и не поговорили.
— Знаю, — сказал Кристофер.
— Так, значит, ты вот почему звонил…
— Да.
— Что ж… ничего особенного. Здесь, знаешь, не так много событий. У нас в Чимлинге. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать…
— Понимаю. Еще бы!
Кристофер поблагодарил и повесил трубку.
Я сказал «понимаю». А что я, собственно, понимаю? И есть ли тут вообще что-то, что надо понимать? Якоб Вильниус ночью вернулся в отель. Уехал, а потом вернулся. So what? Кристофер посмотрел на часы — без двадцати десять. Пора бежать в школу, если он не хочет пропустить еще и математику. Ну что ж, Хенрик, я твою просьбу выполнил.
Он почему-то ожидал, что Хенрик тут же появится у него в сознании и рассыплется в благодарностях.
Но Хенрик не появился.
Глава 34
— И кто она? — спросила Эва Бакман. — Уже хватит секретов, все равно не скроешь!
Гуннар Барбаротти посмотрел в сторону и откусил полморковки, стараясь выглядеть как можно более загадочно. Они сидели в «Кунгсгриллен», рукой подать до управления. Национальные шведские блюда. Такие полузабытые лакомства, как пюре из корнеплодов со свиными ножками, селедочные фрикадельки с коринкой, голубцы, щука с хреном и растопленным маслом. Сегодня у них в программе был истербанд с тушеным картофелем, свекла и салат из помидоров. Оба заказали одно и то же. Они заходили сюда не реже, чем дважды в неделю.
Гуннар Барбаротти знал, что Эве уже давно не терпится задать этот вопрос, он даже не понимал, почему она молчит: здесь, в «Кунгсгриллен», даже самые щекотливые вопросы казались не такими уж щекотливыми. Он отрезал кусок сосиски и сунул в рот.
— Марианн. Ее зовут Марианн.
Эва Бакман уставилась на него с подозрением:
— Я знаю, что ее зовут Марианн. Ты еще вчера проговорился. И это все, что ты можешь о ней сказать? Ты что, отличаешь женщин одну от другой только по имени?
— Что с тобой? — спросил Гуннар Барбаротти. — Я-то думал, мы будем обсуждать работу, а не мою убогую личную жизнь… Ну хорошо: ее зовут Марианн, сорок лет, разведенная акушерка, живет в Хельсингборге, двое детей-подростков.
— Отлично, — вздохнула Эва, — спасибо, что просветил. Романтики в вас на десятерых, господин инспектор. Красивая?
— Никогда не видел красивее.
— Зубы белые?
— Йес.
— А титечки?
— О, йес. Две.
Эва засмеялась:
— И душа есть?
— Большая, красивая душа… Вот что, хватит об этом. Предложения мне никто не делал. И неужели это так странно, что я опять встречаюсь с женщиной?
— Куда страннее, чем ты думаешь. — Теперь настала очередь Эвы выглядеть загадочно.
— Почему это… да ладно, я вас познакомлю при случае… если у нас все будет продолжаться.
— Это обещание?
— Скорее вынужденная необходимость. Еще раз — хватит об этом. Я хотел поговорить с тобой о деле. Если уж я приглашаю на такой шикарный истербанд, ты должна идти на уступки. Выразить благодарность.
— Понятно… тебе нужна помощь. Как всегда. Сам не справляешься, тоже как всегда. There is no such a thing as a free easter band.[63] В чем дело?
— Хенрик Грундт.
— Ага!
— Что — ага?
— Трудно объяснить. Скорее всего, удивление. Ты не говоришь об этом деле уже недели две.
— Не говорю — не значит, что не думаю.
— Как будто я не думаю… Продолжай.
— Хм… в общем, эта женщина на свадьбе…
— Невеста?
— Нет. Не невеста. Там кроме невесты было еще штук семь — десять.
— Продолжай.
— Она сидела напротив меня…
— И что?
— Потом мы разговорились… и выяснилось, что ее фамилия Вильниус.
— Вильниус?
— Анника Вильниус.
Эва Браун сделала вопросительную мину: подняла брови, еще что-то сделала с губами, — он не мог определить что, но мина вышла очень выразительная. И очень вопросительная.
— Первая жена Якоба Вильниуса. Якоб сейчас женат на Кристине Германссон, а Кристина Германссон…