икогда не испытать… а главное, я не могу смотреть на них без зависти… я даже этому не научилась.
Опять поползли мысли-змеи, и она вдруг вспомнила свой давешний сон. Роберт ей не приснился, как она загадывала, а Хенрик приснился… Та ночь в отеле, первые часы… нет, не часы, всего один час. Они успели побыть вместе всего один час — и все рухнуло.
Ей снились его застенчивость, неуклюжесть, его молодое, свежее тело… все было так, как и наяву, только на ее месте был кто-то другой. А она сама словно стояла за окном и смотрела на все происходящее, смотрела, как Хенрик ласкает другую, но очень знакомую женщину… и она не сразу поняла, что она во сне была Якобом. Она смотрела на себя и Хенрика глазами Якоба, и когда она осознала это, то с ревом разбила окно и рванулась к постели, чтобы разорвать на куски эту прилипшую друг к другу парочку… себя саму и Хенрика. И как раз в эту секунду она проснулась.
Проснулась… и не могла вспомнить, что ей снилось. А сейчас, через полтора часа, вспомнила. Странно… разве забытые сны могут возвращаться? Она вдруг вспотела и с отвращением почувствовала, как по бокам и груди стекают струйки пота. В голове появился низкий, вибрирующий звук.
Что со мной? — с ужасом подумала она. Не хватает только потерять сознание…
Пожилой мужчина отпустил руку жены, поставил чемоданы на конвейер и протянул паспорта улыбчивой девушке за стойкой. Кристина остановилась у желтой линии и сделала несколько глубоких вдохов.
И опять она выдержала. Через десять минут коляска и чемодан уехали в темный туннель в дальней стене. Остались рутинный контроль, металлоискатель и час ожидания в зале отлета. Она взяла Кельвина на руки и пошла к зоне проверки. Показала посадочные талоны коротко стриженному пареньку в белой рубашке с галстуком. Он приветливо кивнул, но талон задержал:
— Одну секунду. — Он улыбнулся и кивнул напарнику.
Тот подошел и внимательно изучил посадочные талоны — и ее, и Кельвина. Тоже улыбнулся и попросил ее пройти в другую дверь.
— Зачем? — спросила она.
— Это связано с вашей беременностью, — приветливо пояснил он и провел ее в небольшую комнатку с двумя столами и стульями у каждого стола. — Как вы и сами знаете, полет во время беременности сопряжен с некоторым риском, поэтому вы должны заполнить пару бумаг. Чистая формальность. Садитесь, пожалуйста.
Она присела на край стула и пересадила Кельвина на колени.
— А ваша сотрудница там, у стойки, ничего на этот счет не сказала… И когда я покупала билет, тоже никто ничего не говорил…
Он не ответил. Открылась другая дверь.
Она не сразу его узнала. А потом — в первые доли самой первой секунды — не могла сообразить, что он здесь делает.
И поняла все.
Он прокашлялся:
— Кристина Германссон… Ваш муж вчера был найден мертвым в своем доме на Муссеронвеген в Старом Эншеде. Вы задержаны по подозрению в убийстве.
Она закрыла глаза. Потом посмотрела на него и тихо сказала:
— Я понимаю… Да, вы совершенно правы… Мне очень жаль, что я была вынуждена вам лгать.
— Теперь это неважно… — так же тихо сказал инспектор Гуннар Барбаротти.
Глава 46
Эбба Германссон Грундт внимательно посмотрела сначала на мужа, потом на сына:
— Мне кажется, я кое-что поняла за последние дни.
— Было нелегко, — сказал Лейф Грундт. — Нам всем было нелегко.
— Я поняла, что мы должны считать Хенрика погибшим. — Эбба словно бы и не слышала его замечания. — Он погиб. Мы не сможем жить дальше, если будем воображать что-то иное.
— Я тоже так считаю. Думаю, ты совершенно права.
— И я, — сказал Кристофер.
Эбба обхватила ладонями чашку и некоторое время наблюдала за мужем и сыном.
— Это был жуткий год… но с сегодняшнего дня мы попытаемся… мы сохраним память о Хенрике.
— Это правильно, — сказал Лейф Грундт, — а ты как считаешь, Кристофер?
— Правильно… — эхом отозвался Кристофер и откинул челку, чтобы видеть сразу и мать, и отца.
— На том и порешили. — Эбба вздохнула. — Тебе надо постричься, Кристофер. Как твоя практика в Упсале?
Кристофер покосился на отца:
— Спасибо, хорошо. Но дома лучше.
— Я тоже так считаю. Попробуем смотреть вперед, а не назад.
— Не повредит, — сказал Лейф Грундт.
— Мог бы рассказать и поподробней, — сказала Эва Бакман.
— Мог бы… но я не спал больше суток, так что, если ты не против…
— Значит, нож…
— Нож. Девять ножевых ранений в спину, шесть последних были не нужны — он уже умер.
— И она сразу призналась?
— Даже просить не пришлось.
— А он?..
— Убил Хенрика Грундта.
— Она сказала почему?
— Мне надо над этим подумать.
— Что?!
— Я сказал, мне надо над этим подумать.
— Я слышала. Что значит — подумать?
— Тут особый случай… У меня хватает доказательств по поводу обоих убийств — и Хенрика Грундта, и Якоба Вильниуса. Но есть и куча, так сказать, избыточной информации… никакой роли она не играет, так что я не знаю, стоит ли ее вообще использовать…
— Не понимаю.
— Конечно не понимаешь. Позволь мне сформулировать так: истина — переоцененный бриллиант.
— Где ты это вычитал? В каком-нибудь комиксе? Ты же больше ничего не читаешь…
— Иди к черту, Эва Бакман… что ты вечно ерничаешь? Могла бы поздравить меня с успешно завершенным следствием.
— Считай, что поздравила.
Эва Бакман повесила трубку.
Уснул он не сразу.
Ему потребовалось не больше минуты, чтобы отыскать этот самый переоцененный бриллиант.
— Неужели вы не понимаете, — спросил он, — что я не могу удовлетвориться вашим объяснением. Если у вашего мужа не было никакой причины, чтобы убить Хенрика Грундта, я обязан придерживаться версии, что убийство совершили вы. Может быть, вместе с вашим мужем. Мне нужна причина.
Она ответила не сразу:
— Я и есть причина.
В первую секунду он не понял. Но только в первую. Потом никаких сомнений не осталось.
Даже минуты не потребовалось.
— А как вы избавились от тела?
— Там был противопожарный балкон… с лестницей.
Он решил не выяснять, где они закопали убитого Хенрика. По крайней мере, пока. Это уже было не важно.
Куда важнее, как поступить с этой «избыточной» информацией, как он назвал ее в разговоре с Эвой. Кристина и Хенрик. Тетя и племянник перешли границу дозволенного. Если выражаться красиво. А если прозой — пьянство и похоть. За этим последовали смерть и разрушение… но надо ли крушить все до конца? Надо ли это знать матери Хенрика, к примеру?
Хороший вопрос… Тайна известна четверым — ему, Кристине, Кристоферу Грундту и его отцу. Зачем посвящать остальных? Чтобы причинить боль?
А как же с истиной? Нет, ему не хотелось выволакивать наружу всю истину. И сейчас, лежа в мягкой гостиничной кровати, с задернутыми гардинами и ощущением решенной задачи, он решил задать этот вопрос Богу.
Но не успел. Баланс очков остался прежним — сон подкрался на мягких лапах и навалился на него, как огромный и ласковый плюшевый мишка.
Розмари Вундерлих Германссон сидела в баре в аэропорту Малаги.
Прошло уже два часа, как приземлился самолет, на котором должны были прилететь Кристина с Кельвином. Она выпила три бокала сладкого вина и потеряла счет телефонным звонкам — пыталась выяснить, что же случилось. Совершенно непостижимо. Избалованная девчонка — могла бы позвонить и сказать, что прилетит следующим рейсом. Или на следующий день. Не так уж много от нее и требовалось.
Сначала позвонила и с бухты-барахты ошарашила — я ушла от мужа и лечу к вам.
И не прилетела. Передумала, должно быть. Вернулась к своему Якобу — и начисто забыла, что мать ждет и волнуется.
Она могла бы попытаться получить информацию у кого-нибудь из персонала — списки пассажиров и все такое прочее… но ее английский настолько плох, что вряд ли из этого что-то получится. К тому же… а вдруг она каким-то образом подведет Кристину? Дочь… обещала и не приехала… они наверняка подумают, что кто-то из них сошел с ума. Розмари устала от событий. Она хотела только покоя.
Следующий самолет из Стокгольма приземлится через полтора часа, она уже проверила. Через Копенгаген… какая разница? Все равно Карл-Эрик играет в свой гольф, а до их поселка добираться почти час на такси, так что лучше подождать… Тем более что Кристина не может звонить с борта самолета.
Ушла и ушла… Она всегда недолюбливала зятя. Что-то в нем было ненадежное. Когда Кристина повесила трубку, Розмари была почти счастлива — от мысли, что рядом с ней будут дочь и внук.
Розмари Вундерлих Германссон глубоко вздохнула и попросила принести еще бокал вина. Хотя она знала еще очень мало слов, ей нравилось говорить по-испански. Красивый язык.