— Ни фига себе! — поразился он. — А я-то думал, что я самый маленький из наших парней. Не считая Москита, конечно. Но он хоть орать громко умеет.
— И ты сумеешь, если захочешь.
— Орать?
— Конечно. Это как с ростом!
— По-моему, голос и рост — не одно и то же.
— Не одно и то же, но сходство есть. Ты вот думал про себя, что самый мелкий, — мелким по сути и оставался. А захотел подрасти — и подрос. Разве не так?
— Ну, вроде…
— Вроде в огороде, а ты реально подрос. Та же история и с голосом.
— Да откуда он появится?
— А вот и появится! То есть, может, даже останется прежним, но все, кому нужно, тебя начнут слышать.
— Ты в этом уверен?
— На все сто.
— И звери таежные?
— Ну, насчет зверей точно не скажу… — Степан хмыкнул. Вспомнил, видно, про глотку своего бати. — Но зверям твой голос и не надо слышать. Мы ведь не для них стараемся, верно?
— Не для них, — согласился Гриша.
— Вот и не переживай. Будешь стараться, и голос прорежется, и уважения в классе прибавится.
— Как-то легко у тебя все.
— А ты в зеркало на себя глянь. Физиономия красная, волосы всклокочены, — по тебе не скажешь, что легко.
Гриша шагнул к зеркалу, нервно пригладил на голове волосы. Потом привычно ссутулился, пугливой дугой изогнул рот, и самому стало противно. То есть таким он как раз и был — еще совсем недавно. А вот кем стал, в этом следовало еще основательно разобраться. Гриша с натугой распрямил плечи, поднял голову, несмело попробовал улыбнуться. Отражение в зеркале получилось более пристойным, а вот внутри немедленно зародилось неудобство. Все равно как у собачки, вставшей на задние лапы. Только для собачки вертикальная походка и впрямь неестественна, а человек к ней за тысячелетия привык.
Из груди Гриши вырвался сокрушенный вздох. Вывод напрашивался неутешительный: выглядеть сереньким гномом для него было куда нормальнее, чем прямоходячим «гомо сапиенс».
— Может, мне это… Татуировку еще зафигачить? — с надеждой в голосе предположил он.
— Какую татуировку?
— Ну… Пострашнее какую-нибудь. У Лешего на плече тигр. А Костяй самоль натовский наколол. И черепок рядом — в виде облака.
— Вот и ослы твои Костяй с Лешим.
— Почему это ослы? — удивился Гриша.
— Потому и ослы, — Степан поморщился. — Чего им не хватает? Внимания чужого?.. Ну а с черепушки этой что? Уважение появится?
— Не знаю… Вообще-то Лешего боятся.
— Ага, из-за тигра!.. Только басни мне не рассказывай! Сведет он этот череп — и что? Уже завтра бояться перестанут?
Гриша помотал головой.
— Вот и не мути воду. Татуировки, прически, фенечки… Ерунда все это, Гринь.
— Так, может, они это… Для девок стараются.
— Вот я и говорю: ослы. Будто девкам вашим самолеты с черепами нужны.
— Я думал, это всем нравится, — пробормотал Гриша.
— Ага, в особенности нашим мамам. Между прочим, их тоже «девками» когда-то называли.
Гриша совсем увял. Спорить со Степой было сложно. А друг и не собирался щадить, продолжал теснить и напирать:
— Выходит, тебе хочется нравиться?
Вопрос был задан настолько в лоб, что Гриша даже от зеркала отшатнулся. Чтобы не встречаться глазами со Степой. Умел все-таки друг загонять в угол. И ведь не выдумывал каких-то особых приемов, — просто называл вещи своими именами. В классе у них больше юлили, городили огород вокруг да около, а Степа говорил, как рубил.
— Может, ты и в красавчики метишь? Чего молчишь-то?
Не зная, что ответить, Гриша облизнул нижнюю губу, потянулся по старой привычке к подбородку, но вовремя отдернул руку. Не рассказывать же про Ульяну! А уж про то, что он окружность бицепсов стал измерять, да еще талию с плечами, Гриша и сам вспоминать стеснялся. Но ведь в самом деле хотел понять, может ли он такой, какой есть, нравиться девчонкам. А если нет, то что в первую очередь нужно исправить? Даже с рисунками вон как не просто. А ведь там подтереть можно, подкрасить. В жизни все получалось стократ сложнее. Каждый день начинался набело, а заканчивался полной мазней. Даже, экспериментируя с фотографиями, Гриша вконец запутался. В одном случае красота пропадала вместе с глазами, в другом — вместе с улыбкой. Ну никак не получалось угадать единую зависимость. Сантиметры там или килограммы — легко фиксировались. Даже, говорят, хранились где-то в банковских ячейках в виде эталонных образцов. С красотой все представлялось туманным и совершенно необъяснимым…
— Ладно, — сжалился Степан, — красивыми тоже не всегда рождаются. Захочешь измениться, — изменишься… Давай лучше тригонометрией заниматься.
— А поиграть успеем?
— Поиграть, хмм… — Степан хоть и пытался выглядеть невозмутимым, все же бросил беспокойный взгляд на часы. — Ну, если не будешь ворон считать, может, успеем полчасика.
Гриша довольно улыбнулся. Все-таки нашлась у Степы своя ахиллесова пята. «Глупая игра в солдатики» зацепила этого взрослого недоросля. И как зацепила! Должно быть, трехлетние мальцы глазеют так на кукольный театр, как взирал Степа на его пластмассовых солдатиков. А простенькие Гришины самоделки приводили его в настоящий восторг. Он их и в лапищах своих крутил, и к глазам подносил — чуть не причмокивал от удовольствия…
Но, увы, поиграть не получилось. Синусы и котангенсы в Гришиной голове уложились довольно быстро, а вот с английским все неожиданно застопорилось. Если с произношением дифтонгов и переводами они худо-бедно разобрались, то на грамматике споткнулись, точно на мине, установленной хитрым сапером. «Прошедшее продолженное» усваивалось тяжело. Гриша то и дело ругал учебники, Степа порывался за них заступаться, но было видно, что и сам не прочь выдать затрещину составителям. Оба были солидарны в одном: если родным языком дети овладевают безо всякой грамматики, зачем учить иностранную? И это при том, что той же свободы речи им все равно не добиться. Так, бубня правила с глаголами, ребята и дождались прихода родителей.
Все-таки не зря Гриша удерживал Степу. Даже приход тети Веры не спас положения, и на маленькой кухоньке разразилось подобие маленькой бури.
— Образование! — клокотал отец. При этом обращался в основном к Степану. — Меняют программы, как карты в колоде, учебники заставляют покупать каждый год.
— А теперь все одноразовое, — поддакивали мама с тетей Верой. — Шприцы, учебники, пакеты…
— Вот-вот! А то, что леса гектарами изводим, это мелочь! Раньше, помню, призы выдавали за аккуратное состояние учебников. Самые лучшие по эстафете передавали младшим классам. И что? Дураками вырастали? Да ничего подобного! Вон они наши троечники, — в кого ни плюнь, все сплошь директора да президенты компаний. Кто здесь, а кто за рубежом. И в Силиконовой долине работают, и в столичных универах, и в НАСА.
— Да и ты, если б не кризис, мог бы в начальники выбиться, — говорила мама.
— Да причем тут я! Петька Коренев — и тот директор концерна. А тройбаны с двояками только так хватал. А дружок мой Макушев Вася? Тоже вечно в кляксах ходил, четверочный аттестат едва-едва наскреб, а потом в медицинский легко поступил и теперь, пожалуйста! — лучший хирург города!..
Ложка нервно постукивала о дно тарелки — отец хлебал борщ, точно продолжал доказывать свою правоту. Школьная записка лежала возле хлебницы, заводя родителя до нужного градуса, и уже дважды отец тыкал в нее пальцем.
— Вот, Степ, полюбуйся? Додумались — родителей на снегоуборку звать! Заметь, со своими лопатами и метлами! Я понимаю, в садик приглашали — горку там залить, лабиринт построить, а тут-то зачем цирк устраивать? Мы и лыжню им протаптывай, и инструмент дворницкий чини… Вот увидишь, скоро на уроки будут приглашать, чтобы учителей подменять.
Степа незаметно подмигнул Грише.
— И снегу, как назло, навалило.
— Это уж как водится! — подхватил отец. — Только неужели сложно вывести тех же охламонов из восьмых-десятых классов во двор, сунуть им скребки и организовать массовый субботник! Деточки… Ничего себе — деточки! Выше меня на полголовы и ноги сорок пятого размера. А нет лопат, так на уроках труда самим же и напилить. Придумали, понимаешь, проблему — выращивают барчуков!
— Если бы у тебя спина не болела… — попыталась вмешаться мама, но отец отмахнулся.
— Да причем тут спина, мне не спину жалко, а этого вот, — он указал на Гришку. — Им, может, в охотку было бы поработать. На той же физкультуре не пылью в зале дышать, а со снегом потрудиться, так нет, тащат родителей. Мол, детей — это они-то дети! — не положено по закону…
— Но ведь и детям свой выбор делать не запрещается, — возразил Степа. — Мало ли что прописано в законах, возьмем и придем.
— Что? Куда придете? — ложка с борщом зависла в воздухе, отец взглянул на Гришиного друга.
— Я говорю: возьмем и придем, правда, Гриш? — Степа толкнул товарища в бок. — Надо почистить снег — завтра и соберемся. А вы дома сидите, зачем спину студить.
— Да леший с ней — со спиной… — отец перевел взгляд на сына, какое-то время переваривал услышанное.
— Вот и договорились, — подытожил Степа. — Я завтра подрулю пораньше к Гришиной школе. Потолкуем с завучем, выпросим пару лопат. Авось, управимся с нормой.
— Хмм… — отец, кашлянув, переглянулся с мамой и тетей Верой. — Пожалуй, и я сумею отпроситься с работы.
— Ты? — мама даже рот прикрыла в ужасе.
— А как же спина? — ахнула тетя Вера. И обняла маму за плечи.
— Ничего, переживет спина… — отец пристукнул ложкой по столу. — А что? Нарочно зайду. В глаза им глянуть. Чтобы стыдно стало!..
Не сказать, что это была первая пятерка в его жизни, но эту первую Гриша заработал честно и уверенно — у доски. Пусть вызвали — не сам поднял руку, — но каково же это было выходить, зная, что понимаешь спрошенное, наперед предвкушая победу. То есть полной уверенности он не ощущал, и все-таки брезжило впереди что-то радостное. Все равно как приближающийся праздник.
В классе стоял всегдашний гул, учитель Иван Максимович поглядывал на бредущего ученика с обычной всезнающей скукой, но сам-то Гришка понимал: сейчас он крупно всех удивит. И преподнесет сюрпризец, какого не ждут. То есть для Аллы или Дашки это, может, являлось обычным делом — выйти, почирикать мелом по доске и вернуться с пятеркой, но у Гриши-то подобные номера не проходили. Потому что мялся у доски под гогот галерки, лепетал несуразицу, да еще от препода выслушивал кучу радостей… Однако сегодня все вышло иначе. Жаль, Степа не видел, как он отвеч