Степа кивнул.
— Ну вот. А сегодня вот угадали. Хитрые, верно?
— Ага…
— А в общем, как она тебе? В смысле, Алка…
— Ничего, красивая.
— Красивая. Только воображает о себе много, — Гриша почувствовал, что в этой ситуации может и должен помочь другу. Хотя бы добрым советом.
— Леший тебе, конечно, не соперник, а вот с Доном будет сложнее.
— С Доном?
— Ага. У него же тачка! И дача за городом. Скоро на права сдаст, сможет возить кого захочет. И у Алки шнурки богатые. Сам знаешь, таким легче спеться.
Степа вяло кивнул.
— А почему его Доном зовут?
— Дона-то? — Гриша удивился. — А как же еще?
— Ну имя-то у него есть?
— Есть, конечно… — Гриша смутился. — Денис. А фамилия Дормидонтов. Его к доске так вызывают.
— А вы, значит, Доном зовете?
— Ну… Привыкли.
— Да я уж понял, что привыкли. Все у вас с кличками — Саймон, Леший, Дон…
— Зато у девчонок свои имена остались, — постарался оправдаться Гриша. — Алка вот Алка и есть. И Даша с Катькой, и Уля… Да нет, Алка — она неплохая. Избалованная только, но это все из-за родителей.
— Избалованная… — Степа усмехнулся.
— Ну да! Они ведь каждое лето куда-нибудь летают. То в Испанию, то на Мальдивы с Карибами. Потом приезжает, альбомы показывает. А там одно и то же — море да Диснейленды. По мне — так скучища полная, разве не так?
И снова Степа скучновато кивнул.
— Не сидится, понимаешь, дома. Ездят и ездят. А один самолет — вон сколько керосина сжигает! Пролетело пять «боингов», и готова озоновая дыра… — Гриша собрался было объяснить, что на «деревенское происхождение» богатенькие родители тоже могут посмотреть косо, но промолчал. Зачем было огорчать друга…
— Зато отучились! — преувеличенно радостно напомнил он.
— Да, снова выходной, — пробормотал Степа. — Есть, значит, немного времени.
— Пойдем ко мне?
Степа мотнул головой.
— Не могу.
— А что? Уроков нет, до родителей часа три-четыре, в солдатики успеем сыгрануть!
Степан остановился, в упор взглянул на Гришу.
— Уезжаю я.
— Уезжаешь? — Гриша захлопал глазами.
— Ага. Завтра и уезжаю. Отец тебе ничего не рассказывал?
— Не-ет…
— Наверное, тоже не в курсе. Операцию-то Василий Аркадьевич провел.
— И что? — Гриша сжался, боясь услышать страшное.
— Ничего. Отец вчера уже попробовал подняться. А сегодня вовсе сбежал.
— Из больницы? — ахнул Гриша.
— Точно, — Степа вздохнул. — Ему лежать и лежать, а он у соседа одежку выпросил и рванул. Адреса ведь толком не знал, а добрался. У подъезда на лавке свалился от усталости, я его на спине наверх занес.
— Обалдеть! — только и протянул Гриша. — Но ведь это опасно — вот так сразу после операции!
— Конечно, опасно. И Василий Аркадьевич вчера приезжал, уговаривал, убеждал, чуть не поругались.
— Не уговорил?
— Какое там. Я же говорил: батя — псих полный! И домой рвется, как не знаю кто. Душит его город. Невмоготу, говорит. Каждый час — как пытка, — Степа усмехнулся. — Ты думаешь, он лежит? А вот фига! По комнате бродит, в окошко глядит, вещи собирает. Весь в бинтах, а про больницу слышать не хочет. Говорит, на всю жизнь належался. К тому же — должок спешит отдать.
— Какой должок?
— Это он про врачей. Не любит, говорит, когда должен кому-то, а тут все ему помогали чем могли, а он только лежал и лежал. Вот и рвется домой, чтобы рыбалку там или охоту организовать. Будет подарки придумывать.
Гриша не знал, что и сказать. Во всяком случае, понятно стало, почему Степа выглядел таким смурным. Даже с Алкой толком не поболтал.
— Может, как-то уговорить еще?
— А ты уговоришь бешеного слона? — Степа зябко повел плечами. — Хотя, сказать по правде, он и нас заразил. Мы ведь тоже соскучились. Сколько уж времени деревни своей не видели. Там, небось, все по крышу занесло. И лес белый, и тишина кругом. Возвращаешься, и уже издалека видно — крыши, дымки над трубами, речка меж холмов вьется…
Лицо Степы непривычно разгладилось, а в глаза точно капнули по капельке черной блесткой смолы. Гриша даже позавидовал. Он вот и не знал, смог бы скучать по родному городу или нет. Одно дело — родители, студия с Альбертом Игнатьевичем, Ульяна, и совсем иное — каменные одинаковые дома, заполненные машинами улицы. Ни тишины, ни леса. Разве что дыма с копотью всегда с избытком. И труб заводских.
— Значит, поедете?
— Ага, — Степа вздохнул. — Я уже и документы из школы забрал, и Альберта Игнатьевича предупредил.
— А билеты?
— Билеты — не проблема. Завтра и купим. И до вокзала как-нибудь доковыляем, всего-то пара кварталов, — Степа виновато пожал плечами. — Ты это… Родителям своим объясни как-нибудь, передай от нас спасибо огромное. Я понимаю, по уму надо самому забежать, но боюсь.
— Ты? Боишься? — поразился Гриша.
— А ты что думал — легко вот так срываться с места? Если бы я сам решился, то, конечно, все бы спокойно подготовил. И попрощался бы по-людски, и дела все закончил. А когда папаша такие фортеля выкидывает… Нет, ты не думай, он тоже жутко признателен. Только трудно ему. Он же гордый. Да еще псих. Так что не удержишь.
— И что же теперь… Значит, не поиграем больше?
— Ну почему? Не на Дальний Восток уезжаю, — в Михеевку. Это ведь рядом. Так что и на выставку приеду, и вообще буду заглядывать…
У Гриши стиснуло горло. Как-то запоздало до него дошло, что все и впрямь серьезно. А все утешения — они так, для проформы.
— А те холмы… Помнишь, ты говорил про полеты?
— Помню, конечно.
— И как же теперь?
— Да так же — выберем время, соберем твоих однокашников, и свожу. Ты, главное, не скучай, — Степа протянул широченную ладонь. — Можем письма друг другу писать. Если хочешь, конечно. И Алле я что-нибудь черкну. Передашь ей письмецо?
— Само собой, передам, — Гриша встрепенулся, вспомнив об оловянном солдатике. В последнее время он оставлял его дома все чаще. Уже не нуждался, как в прежние времена. Да и зачем? Его талисманом давно стал Степа… Он испуганно провел рукой по бедру, — солдатик, по счастью, оказался на месте. — Слушай, тогда вот… Это тебе. На память.
— Ого! Наш главный часовой?
— Ага.
— Не жалко?
— Конечно, нет!
— Спасибо, — Степа подставил руку, и металлический солдат перекатился к нему в ладонь. — Хорошо, что напомнил. Я ведь тоже принес подарочек. Тебе и отцу твоему… — Степа достал из пакета небольшую книжку. — Это Николай Шилов, стихи. То есть они вроде бы детские, но так написаны, что и взрослым помогают. Здоровские, в общем, стихи.
Гриша взял книгу.
— Вроде бы все, — Степа поморщился. — Давай, что ли… Не могу я, Гриш, долго прощаться. Не умею… Еще в дорогу собрать многое нужно. Удачи тебе!
Он хлопнул Гришу по плечу, неловко развернувшись, зашагал прочь. А Гриша смотрел ему вслед и чувствовал, как стремительно темнеет небо, как жизнь его скручивается, тлеет и покрывается морщинками. Словно осенний, сорванный с ветки листок.
О поезде Степы Грише сообщила Алла. Как она узнала об этом, оставалось только гадать. Но именно ее звонок вырвал подростка из комнаты, заставив быстро натянуть куртку с шапкой, кубарем скатиться по лестнице. А еще через полчаса они стояли на сером бетонном перроне и провожали глазами исчезающую вдали электричку. Чувствуя, как потянуло отовсюду холодком, Гриша уныло глядел на вокзал, на лишенное глубины городское серое небо. Неловким движением попытался повыше поднять ворот — шарф он в спешке забыл дома.
— Опоздали, — произнесла Алла, и Гриша удивленно разглядел, как по щекам ее одна за другой скатываются аккуратные капельки. У нее и плакать получалось красиво. Слез она не утирала, позволяя им растворяться в густом мехе ворота.
— Он не мог, — сказал Гриша. — Не мог остаться. У них же там дом, хозяйство, отец после операции…
— Знаю, — кивнула Алла. — Он сам сегодня звонил. Попрощаться хотел.
Стало, по крайней мере, понятно, откуда она узнала про поезд. Но что-то с ней было не так, с этой Алкой. Да и с ним, с Гришкой, все тоже было неладно. Хоть и жил он с новостью об отъезде Степы уже сутки. То есть думал, что жил, а оказывается, доживал. Последние часы и минуты, пока в городе еще находился его единственный друг. Человек, с которым было хорошо и надежно, с которым и сам Гришка впервые ощутил себя человеком. Сейчас, глядя на Алку, он даже ощутил нечто похожее на ревность. Он-то думал, что горевать будет в одиночестве, а оказалось, есть другие, кому также плохо и одиноко. Хотя про Алку он все же не очень понимал. То есть она-то когда успела запасть на Степу? В солдатики она с ним не играла и рефератов не писала. Но ведь в самом деле разнюнилась!
— Он не мог остаться, — тускло повторил Гришка. — Но ты не думай, он вернется. Еще и в лес сводит.
— Когда это будет… — откликнулась Алка.
— Ну, может, весной.
— А может, летом. Или вообще никогда…
Гришка хотел возразить, но почему-то не осмелился. Сложно было тосковать, даже с лицом его творилось неладное. Перед Алкой-то он пыжился, и шагать старался тверже обычного, но все было пустое. Мир потяжелел, и злосчастного дейтерия — того самого, о котором когда-то рассказал Степа, в нем явно добавилось.
Покинув вокзал, они брели неведомо куда. И расставаться почему-то не решались. Гриша вдруг понял, что вдвоем легче горевать. Словно и впрямь делили пополам общую беду.
— Он говорил: холмы у них особенные, — неожиданно припомнила Алла. — Прыгаешь по ним — и словно летаешь. Здорово, правда?
— Ага, — Гриша улыбнулся. Конечно, Степа и ей успел рассказать про скалы Петра Гронского, и что тут такого? Не такой уж секрет. Они ведь собирались взять туда кого-нибудь из класса. Вот и поедут вчетвером — Степа, Алла и они с Ульяной. А может, кого-нибудь еще прихватят. Дона, например. Если будет себя хорошо вести. Пусть тоже попрыгает, у него должно хорошо получиться, спортсмен все-таки. Да и с громогласным Москитом будет веселее. Уж он-то сумеет поаукать, если кто заблудится. Хотя… Лучше с этим не спешить. Этак наприглашают народа и устроят тарарам на весь лес. Для начала пусть будет небольшая экспедиция. Из самых проверенных и надежных. Изучат местность, составят карту, и Степа им все спокойно покажет-расскажет. А уж потом можно звать остальных…