День четвертыйЧетверг
«Хэмпшир кроникл», 20 февраля 1996 г.
Продолжается расследование убийства, открытое после того, как в минувший понедельник в семь часов вечера в управление полиции Хэмпшира поступил вызов в частный дом на Миллмур-уэй. Соседи забили тревогу, увидев выходящего из дома ребенка, с ног до головы перепачканного в крови. Войдя в дом, оперативники обнаружили двух местных жителей, братьев Гэри и Маркуса Кинов, жестоко зарезанными в собственных спальнях на втором этаже.
Ребенок девяти лет, имя которого не разглашается по требованию закона, не пострадал и теперь находится под опекой социальных служб.
Полиция еще не выпустила официального пресс-релиза, но заслуживающие доверия источники заявляют, что насильственный характер смерти обоих братьев полностью подтверждается. Также ходят слухи, что оба тела были обезображены — в частности, у них отсутствовали гениталии, отрезанные убийцей.
Оба брата, безработные, были хорошо известны в районе благодаря своим предположительным связям с преступными группировками наркоторговцев и педофилов.
По подозрению в совершении этого преступления пока никто не арестован, и в розыск в связи с этими двумя смертями никто не объявлен. Однако наш анонимный источник в правоохранительных органах настойчиво подчеркивает, что нет причин поднимать тревогу и что общественности абсолютно ничего не угрожает.
Глава 28
Гриффин смотрит пресс-конференцию на экране компьютера в штабной комнате. Видит реакцию Кары, когда прозвучало прозвище убийцы. Пересмешник. Понятно, что, как бы они ни пытались скрыть его, дело сделано — оно уже разлетелось по миру.
Ему не нравится подобное развитие событий, и, насколько может судить Гриффин, Каре и Маршу оно тоже не по вкусу. Придуманное журналистами прозвище придает преступнику чувство собственной значимости. Позволяет ему разделить дурную славу с другими душегубами из прошлого — Сыном Сэма, СПУ, Убийцей с Грин-ривер…[29]
Гриффин замечает, как другие детективы посматривают в его сторону.
— Я не хочу, чтобы хоть кто-то здесь употреблял это прозвище, — объявляет он всем присутствующим. — Слышали меня?
Коллеги кивают. Но он знает, что все его требования совершенно бесполезны. Полиция любит такие клички почти так же, как и пресса.
— Детектив-сержант Гриффин? — отвлекает его чей-то голос.
Единственное, чего он сейчас хочет, — это чтобы его хоть ненадолго оставили в покое. Гриффин волнуется за Джесс, особенно с учетом того, что произошло вчера вечером, и ему нужно собраться с мыслями. Попытаться не думать про Миа. Но этот детектив-констебль уже неуверенно подходит к нему, маячит за спиной.
— Просто Гриффин, — поправляет его Нат. — Что такое?
— Детектив-констебль Тоби Шентон, сержант. — Парень присаживается. — Я тут кое о чем подумал — насчет вашего случая, вообще-то говоря, и хотел… Я просто…
— Давай ближе к делу, — бурчит Гриффин.
Шентон выкладывает на стол три фотографии. Нат бросает на них взгляд.
— Я знаю, как это выглядит, Шентон. Я сам был там.
— Да, но… по-моему, это УЗШ[30].
Гриффин смотрит на него. Шентону впервые удается полностью завладеть его вниманием.
— УЗШ?
— Убийца из Золотого штата. Приговорен по тринадцати эпизодам убийства первой степени и тринадцати случаям похищений людей, но считается, что он совершил более пятидесяти изнасилований и более сотни краж со взломом в Калифорнии в период между одна тысяча девятьсот семьдесят четвертым и восемьдесят шестым годами. — Вид у Шентона теперь более уверенный. — Подробности вашего… нападения на вас соответствуют убийствам супругов Лаймана и Шарлин Смит. Убийца проник в дом через окно ванной комнаты и связал их шнуром от занавески. Он… — Шентон на секунду примолкает. — Ее он изнасиловал, а потом забил обоих до смерти поленом из дровяного сарая.
Шентон нерешительно мешкает, потом смотрит на Гриффина.
— Не думаю, что вы должны были выжить, сержант.
Гриффин с трудом сглатывает. Смотрит на информационную подборку, которую Шентон положил перед ним на стол. Вспоминает вдруг ослепивший его яркий свет, а потом — ствол пистолета, сунутого ему под нос. Вспоминает свою полную беспомощность, когда лежал связанный и слышал крики жены из соседней комнаты.
— Но есть и одно отличие.
Гриффин кое-как ухитряется прокашляться.
— Какое?
— Обувь. В случаях других изнасилований при вторжении в дом следы обуви на месте преступления соответствовали старым кроссовкам «Адидас», уже снятым с производства, с рисунком в виде шестигранников, — таких же, как у УЗШ. Но те, которые нашли под окном вашей ванной комнаты… Они совсем другие.
Гриффин напрягается.
— Вы нашли соответствие?
— Пока нет. Но вы не думаете, что именно такие отпечатки оставили нарочно? Или что убийца допустил ошибку?
— Займись этим, выясни. И сообщи Эллиотт, — говорит Гриффин. Шентон поднимается, чтобы уйти. — Откуда ты вообще столько про это знаешь?
Он замечает, как Шентон слегка краснеет.
— Я изучал это в университете.
Гриффин поднимает брови.
— У меня магистерская степень по криминологии и бихевиоральной психологии. Тема моего диплома — последствия сексуального насилия в детстве как предпосылка появления серийных убийц.
Гриффин делает глубокий вдох.
— Про это тоже скажи Эллиотт, — произносит он наконец.
Глава 29
Кара вставляет ключ в замок входной двери и прислушивается. Изнутри слышны пронзительные вопли, визг, завывания… Она резко толкает дверь. В доме полный разгром. По полу в гостиной рассыпаны игрушки, телевизор по-прежнему включен, на экране мечутся персонажи «Лего Ниндзяго»[31]. Ной устремляется вслед за ней, закрыв за собой дверь.
Шум доносится сверху, и она идет на него. В ванной комнате потоп, по полу разбросаны полотенца. Кара подхватывает джемпер дочери, потом собирает остальную одежду.
— Мамочка! — Тилли высовывает голову из-за двери, а потом мчится к ней. Кара наклоняется к дочери, когда та врезается в нее, обхватив ее обеими руками.
— Ты дома! — бубнит ей Тилли в живот. — Ты почитаешь нам сказку?
Потом выглядывает вбок, замечает стоящего у нее за спиной Ноя и издает вопль восторга.
— А Ной почитает нам сказку?
Кара улыбается. Она знает, что будет отодвинута на задний план, едва они завидят Ноя. Еще при первом знакомстве с Дикином Кара, к своему полному удивлению, выяснила, что нет такого акцента, который он не сумел бы передразнить. Он вообще был просто мастер изображать всякие забавные голоса. Восхищенные дети буквально лопались со смеху, когда он в последний раз читал им их любимую книжку.
Тилли хватает Ноя за руку, тащит его в спальню. Кара пока оставляет их, убирает разбросанные детские вещи в бельевую корзину, берет полотенце и собирает им разлитую по полу воду. Остальные складывает и вешает на поручень.
Поворачивается, когда слышит мягкие шаги, поднимающиеся по лестнице, — удивленная тем, что Лорен все еще здесь.
— Спасибо, что осталась, — говорит она ей.
Лорен улыбается.
— Нет проблем, у меня все равно не было никаких планов.
Кара кивает. Две женщины секунду стоят друг перед другом в коридоре. Лорен заталкивает свои светлые волосы за уши, и Кара чувствует себя немного неловко. Хочет сказать ей, чтобы шла домой, — она предпочла бы провести время с семьей без посторонних, но боится обидеть Лорен, которая сегодня по собственному почину пришла им на помощь.
Обе слышат голос Ноя, доносящийся из детской спальни. Джесс улыбается, когда тот передразнивает выговор кокни[32], а потом переходит на лающий шотландский акцент. Открывается дверь, и к ним выходит Ру.
— Опять выгнали? — спрашивает Кара, и муж улыбается ей.
— Как всегда. — Приобняв ее за плечи, он легонько целует ее в лоб. — Как день прошел?
— Лучше тебе не знать.
Кара обнимает мужа, наслаждаясь хихиканьем дочери и смехом сына из-за двери. Представляет себе их, скучковавшихся вокруг Ноя на кровати Джоша, чистых и теплых в своих мягких пижамках.
— Как Тилли? — спрашивает она.
— Больше не тошнило, съела кусочек тоста с чаем, так что все вроде ничего. Пойду подавать ужин, — говорит Ру. — Ты остаешься? — спрашивает он у Лорен.
«Скажи, что нет, скажи, что нет!» — молча молит Кара.
— Спасибо, но мне уже пора, — отвечает Лорен. — Лучше завтра приду и помогу вам прибраться.
Кара слышит протесты Ру, когда они обе спускаются вниз, — что, мол, ей нужно малость передохнуть и расслабиться. Я плачу́ этой девчушке явно недостаточно, думает Кара, ощущая знакомый укол вины.
В спальне Ной сидит на кровати Джошуа, ее сын пристроился рядом с ним, рассматривая по ходу повествования картинки в книге. Тилли сидит на полу, и Кара присоединяется к ней, поджав под себя ноги и притянув к себе дочь.
Наклоняется вперед и ворошит носом волосенки дочери, пахнущие клубничным шампунем. Тилли пьет молоко и не сводит глаз с Ноя, полностью поглощенная сюжетом сказки.
Кара поднимает взгляд на Ноя. Впервые за весь день у него улыбка на лице — он и сам наслаждается чтением книги, получая безраздельное внимание от ее детей. Это тот момент, который всегда удивлял ее в Ное — эта его мягкая, отцовская сторона. Она была бы очень рада, если б Ной наконец нашел себе кого-нибудь, влюбился.
Вот уже и вторая сказка подходит к концу — Ной встает, обнимает обоих детей перед сном, желает им спокойной ночи и оставляет Кару с ними наедине.
— Ну что, пора баиньки? — произносит Кара, и вот наконец после некоторой возни друг с другом дети укладываются под одеяла — Тилли идет в свою собственную спальню по соседству с комнатой брата. Кара обнимает сына, целует его на ночь. Выключает свет и задерживается в дверях, различая лишь его силуэт в темноте и чувствуя, как волной накатывает любовь.
Слышит щелчок замка входной двери, когда уходит Лорен, а потом шаги, когда Ру поднимается по лестнице и идет пожелать спокойной ночи Тилли.
Ради своей семьи она готова на все. Интересно, думает Кара, не стоит ли бросить эту полицейскую работу, заняться чем-нибудь более стабильным, типа как от девяти до пяти, а потом отметает эту мысль. Она знает, что никогда на такое не пойдет, и думает: чего ей тогда не хватало бы?
Ру выходит из спальни Тилли и присоединяется к ней в коридоре.
— Все тихо, — шепчет он.
Кара кивает, и муж заходит пожелать спокойной ночи Джошуа, в то время как она заглядывает к Тилли.
Та уже задремывает.
— Мамочка? — произносит дочь, когда Кара уже идет к двери.
— Хм? — Кара оборачивается, свет из коридора окутывает Тилли золотым сиянием.
— Ты победила? Этих монстров?
Кара вздыхает.
— Стараюсь изо всех сил, — отвечает она наконец. — Давай-ка спи, птичка.
Закрывает за собой дверь и ненадолго задерживается в коридоре. Снизу ей слышно раскатистый смех ее мужа, потом к нему присоединяется Ной. Даже в такой обстановке семейного счастья Кара чувствует тяжесть во всем теле. Она понимает, что на данный момент до победы еще далеко. Ой как далеко…
Стол в кухне уже накрыт, из духовки начинают разноситься соблазнительные запахи. Ру стоит у плиты, шинкуя морковь, — за лезвием даже не уследить, так быстро он орудует ножом. Кара останавливается в дверях.
Покончив с шинковкой, ее муж сгружает овощи в кипящую воду, а потом замечает наблюдающую за ним Кару. Подбрасывает нож в воздух. Тот делает один оборот, и Ру ловко ловит его за рукоятку.
— Сколько тебе? Двенадцать? — подкалывает его из-за стола Дикин. — Выделываешься перед своей девчонкой?
Ру протягивает ему нож.
— Хочешь попробовать? — говорит он.
— Дикс, я не повезу тебя с включенной мигалкой в больницу с порезанной рукой только потому, что ты пытаешься что-то доказать моему мужу, — говорит Кара, и Ной поднимает руки.
— Сдаюсь! — смеется он.
Звучит сигнал духовки, и Ру подходит к ней, раскладывает из нее еду по тарелкам. Это довольно экстравагантный набор: каннеллони со шпинатом и рикоттой в томатном соусе, нежные кусочки говядины по-веллингтонски, картофель по-французски — все остатки из ресторана. Вот еще одно преимущество, когда муж у тебя шеф-повар, работающий по странному расписанию, — блюда, за которые обычно платишь двадцать или тридцать фунтов, совершенно бесплатно подаются в твоем собственном доме.
Все принимаются за еду. Дикин набрасывается на поданные яства, словно он с голодного острова, и Кара гадает, что Ной обычно готовит себе, если вообще готовит. Ру рассказывает им про недавно принятую к ним на работу повариху-соусницу, деликатную девушку-француженку, которую в первый же час его коллеги довели до слез.
— Вот поработала бы с нами денек, тогда у нее действительно были бы поводы разрыдаться, — замечает Дикин с набитым ртом.
Ру смотрит на Кару.
— Я видел тебя в новостях. — Пауза. — Это серийный убийца?
Кара медленно кивает. Отпивает глоток из бокала, стоящего перед ней на столе.
— Похоже на то. Нат обнаружил закономерность.
— Как он? Надо было с ним поздороваться, когда я был там…
— Цветет и пахнет, как обычно, — саркастически произносит Ной.
Кара хмурится на него.
— Он в порядке. Снова с нами — по крайней мере, на данный момент. По мне, так лучше уж пусть путается у меня под ногами в отделе, чем киснет в своем подвале.
Услышав откуда-то сверху приглушенный детский голосок, она поднимает взгляд. Ру отодвигает тарелку в сторону.
— Я схожу, — говорит он. — А вы ешьте.
Ной провожает его взглядом, а потом бросает взгляд на Кару.
— Ну что? — спрашивает она.
Он опускает взгляд в тарелку, опять отправляет в рот полную вилку. Наконец спрашивает:
— А у Лорен есть парень?
Кара сдвигает брови.
— Нет, не думаю. А что? Интересуешься? — Ей не совсем понятно, к чему он клонит.
Ной отпивает пива из горлышка.
— Просто кажется, что она… — он примолкает, — ведет себя с Ру несколько фамильярно.
— Они уже очень давно знакомы.
— Знаю, просто… — Он насупливается. — Ладно, проехали.
— Выкладывай, Дикс.
— Когда они выходили из машины, я заметил, как она взяла его за руку. И не отпускала… ну не знаю, слишком уж долго. И как только увидела, что я смотрю, то быстро отдернула.
Кара мотает головой:
— Все это ерунда, Дикс. Я знаю, из-за чего это у тебя. Если мы с тобой и сталкиваемся каждый день со всяким дерьмом, то это вовсе не означает, что все поголовно в нем измазаны. У Ру и Лорен примерно такие же отношения, что и у нас с тобой.
Ной замирает и смотрит на нее. Выдерживает ее взгляд чуть дольше положенного, и она отводит глаза.
— Ты права. Забудь, что я сказал, — произносит он наконец.
Ужин они заканчивают в молчании. Ру возвращается со второго этажа и усаживается за стол.
— Все в порядке? — спрашивает он, недоуменно переводя взгляд между обоими.
Кара выдавливает улыбку.
— Конечно.
Ной в последний раз приникает к почти опустевшей бутылке с пивом. Подбирает тарелки и несет их к раковине — Кара следует за ним с остальной посудой.
— Мне пора, — говорит он, стараясь не встречаться с ней взглядом.
— Нет, Ной, посиди еще, — возражает она, но он мотает головой.
— Прости, просто жутко вымотался.
Ру обнимает его и по-мужски похлопывает по спине, и Кара провожает его к двери. Дикин распахивает ее, подхватывает свою куртку, после чего оборачивается.
— Кара, забудь то, что я сказал; зря я вообще завел этот разговор, — бормочет он. Охлопывает карманы, вытаскивает свою обычную пачку сигарет. Засовывает одну в рот.
— Дикс, давай я тебя отвезу, — настаивает Кара. Льет дождь, на дороге уже лужи. Она знает, что Ной в момент промокнет, но он опять мотает головой, прикуривая сигарету.
— Все нормально. Мне нужно прогуляться.
— По крайней мере, возьми дождевик!
Кара снимает с вешалки один из дождевиков Ру, Дикин берет его, надевает и быстрым шагом устремляется по дороге, прикрывшись от дождя поднятым капюшоном. Она припоминает свой разговор с Либби в баре, теряясь в догадках, что происходит между ней и Ноем, какие чувства он к ней испытывает.
Чувствует, как Ру обнимает ее за плечи, и приваливается спиной ему к груди.
— Что тут было? — спрашивает он.
Кара поворачивается у него в руках, тянется, чтобы поцеловать.
— Просто это расследование… уже всех нас вымотало. — Она утыкается лицом ему в джемпер, когда он закрывает дверь. — Было здорово увидеть тебя сегодня за работой, — добавляет Кара, на секунду прикрывая глаза.
— Я всегда боюсь потревожить тебя.
— Нет, это классно, когда тебе напоминают о чем-то хорошем в жизни.
Ее муж на секунду прижимает ее к себе еще крепче, и Кара чувствует, как он целует ее в макушку. Потом поднимает на него взгляд.
— Ну что, в постельку? — спрашивает она.
Ру улыбается, явно не испытывая никаких сомнений относительно того, что ему предлагают.
— В постельку, — с готовностью откликается он.
Глава 30
Гриффин является домой. Громко хлопнув дверью, бросает рюкзак на стол, достает из картонной коробочки две капсулы и закидывает их в рот.
Джесс сидит на диване, поджав под себя ноги. У нее был скучный день. Спала, приняла душ, оделась. Пообедала. Выходить на улицу не осмеливалась, зная, что все ее ищут.
— Что случилось? — спрашивает она.
Гриффин быстро поднимает взгляд, потом хмурится.
— Ничего, — отвечает он. — Вообще ничего.
— Что-то наверняка…
— Совсем ничего! Хорошо?
Джесс вздрагивает от его крика, и он видит ее реакцию. Сжимает челюсти. А потом добавляет, уже тише:
— Просто куча рутинной полицейской фигни, Джесс. Ни одной зацепки. Мы ничуть не ближе к этому гаду, чем раньше.
А потом, больше не произнеся ни слова, опять начинает рыться в рюкзаке и вытаскивает мобильник.
— Вот, это тебе. — Запускает его к ней по столу.
Джесс берет аппарат и с вопросительным видом разглядывает.
— Типа как одноразовый, — объясняет он. — Неотслеживаемый. Я тут подумал, что тебе захочется позвонить дочке…
Ее охватывает внезапный восторг. Она смотрит на телефон, нажимает на экран, пробуждая его к жизни. Мобильник простенький, только с самыми основными функциями, но это хоть какая-то связь с окружающим миром.
Джесс долгим взглядом смотрит на Гриффина.
— Спасибо, — говорит она, расплакавшись.
При виде этого выражения благодарности тот явно испытывает неловкость.
— Ладно, было бы за что… Только постарайся покороче. Я уже скрыл номер, но кто его знает…
Джесс встает из-за стола, отходит в сторонку, садится на диван. Смотрит на телефон в руке, затем по памяти набирает номер мобильного матери. Дыхание у нее перехватывает, когда слышатся гудки, а потом включается автоответчик. Она набирает еще раз.
— Алло? — наконец слышится голос ее матери, полный беспокойства, неуверенный. Джесс опять не может удержаться от слез. — Кто это? — повторяет мать.
— Мам? — наконец ухитряется каркнуть Джесс.
— Джесс, это ты?
— Да, это я, ма, но давай, пожалуйста, потише.
— Где ты? Как ты? — Голос матери переходит на драматический шепот. — Езжай домой, хватит уже болтаться неизвестно где!
— Мам, прости, у меня нет времени для споров. Можно мне поговорить с Элис?
Хорошо слышный вздох.
— Ты всегда была жуткой упрямицей, — говорит мать, как будто Джесс нагрубила учительнице, а не скрывалась от ареста за убийство. — Сейчас.
Какое-то шуршание, еще перешептывания. Потом голосок, высокий и на грани слез.
— Мамочка? — произносит ее дочь.
— Да, сладенькая. Ты в порядке?
— Где ты, мамочка? Где папа?
— Я… — Джесс примолкает. — Я скоро буду дома. Мне пришлось ненадолго уехать, но бабушка с дедушкой присмотрят за тобой.
— Хорошо. А мы сможем посмотреть «Холодное сердце»[33], когда вернемся домой?
Джесс опять шмыгает носом. Нет уже ни дома, в который можно вернуться, ни диска с «Холодным сердцем».
— Мы какое-то время не сможем вернуться домой, сладенькая, — говорит она. — Но бабушка поставит тебе «Холодное сердце».
— Обещаешь? — спрашивает Элис.
— Обещаю. Люблю тебе, лапушка. Можешь передать трубку бабушке?
— Тоже люблю тебя, мамочка.
Опять шуршание в трубке, когда передают телефон.
— Ма? Ты ей еще не говорила про Патрика? — спрашивает Джесс.
— Я… — начинает мать. — Я подумала, что это дело ее собственной матери. Что ты должна быть рядом, когда она узнает.
Джесс кивает, сглотнув.
— Спасибо, ма, — ухитряется произнести она перед тем, как отключиться. Не может заставить себя попрощаться.
Джесс чувствует, что глаза опять полны влаги, а потом ощущает нарастающий гнев. От всех этих эмоций — от всех этих слез, пусть даже и оправданных, — толку все равно ни на грош. Она только что дала дочери обещание. Обещание скоро вернуться. Вот на этом и надо сосредоточить усилия.
Джесс встает, и Гриффин, щелкнув пальцами, тут же показывает на телефон. Она передает ему его; он открывает заднюю крышку, вытаскивает сим-карту и ломает пополам.
Видит, какими глазами Джесс смотрит на него, когда обломки крошечного кусочка пластика, способного облегчить ее страдания, исчезают в мусорном ведре.
— Хочешь, чтобы тебя отследили досюда? — спрашивает Гриффин, и она мотает головой.
Он подходит к кровати и тяжело ложится на спину, заложив руки за голову. Джесс наблюдает за ним.
В очередной раз она теряется в догадках, что же привело ее сюда. В эту квартиру, к этому человеку. И к этой безумной ситуации. Надо уходить. Нав прав, ей нужно сдаться полиции. Это было бы совершенно разумно — но когда слово «разумный» было к ней применимо? И что-то тянет ее к открывшейся перед ними загадке, некая невидимая нить, на другом конце которой — гибель и разорение… Джесс всегда находила отдушину в темных сторонах жизни — все эти сериалы, посвященные реальным преступлениям, все эти убийцы и подонки помогали ей чувствовать себя меньшим отклонением от нормы. Вся ее жизнь была борьбой за стремление быть нормальной. Обрести некую цельность, чувствовать то же самое, что и остальные люди. Но теперь, когда все покровы ее жизни сорваны и она осталась одна, Джесс уже не чувствует необходимости изображать из себя какого-то другого человека. Впервые за всю ее жизнь беспросветный мрак смерти обретает для нее некий извращенный вид смысла. И Гриффин — часть всего этого.
— Проголодался? — спрашивает она.
— Нет.
— Устал?
Он мотает головой.
— Такое чувство, будто мне больше уже никогда не заснуть. Просто… — Вертит рукой над лицом, неотрывно глядя в потолок. — Одно и то же все кружится и кружится в голове. Постоянно хочется что-то сделать…
Джесс ничего не говорит, но медленно встает с дивана. Встает возле его ног на конце кровати. Чувствует, что краснеет, — нервничает после того, что произошло в прошлый раз. Но ощущает также и возбуждение.
— Что тебе хочется сделать? — спрашивает она.
Он открывает рот, чтобы заговорить, но останавливается, когда Джесс снимает футболку и джемпер, одним быстрым движением. Приподнимается на кровати на локтях, глядя, как она, извернувшись, вылезает из джинсов, пока не стоит перед ним в одном нижнем белье.
— Так что ты хочешь сделать? — спрашивает она еще раз.
— Джесс…
— Гриффин! Заткнись и раздевайся.
Тот мгновение медлит, но она уже видит, что что-то сместилось между ними. Сейчас он ее не отошьет. И вправду: решение принято, он снимает рубашку и джинсы. Джесс снимает с себя остальную одежду, потом забирается на кровать и садится на него верхом.
Гриффин тянется к ногам и одним быстрым движением стаскивает свои боксеры. Потом замирает, встретившись с ней взглядом.
Его руки поднимаются по ее бедрам к талии, и она чувствует легкое прикосновение его пальцев к спине. Никто из них не двигается, в комнате полная тишина. Джесс слышит, как за окном льет дождь, журчит вода, стекая в люки на тротуаре. Выдерживает его взгляд.
Слегка отодвигается назад, пока он тянется к тумбочке, быстро открывает пакетик с презервативом и натягивает его. Потом приподнимается и насаживается на него. Видит, как Гриффин резко вдыхает, потом еще раз, когда она начинает двигаться. Его руки по-прежнему обхватывают ее за талию, но он позволяет ей делать то, чего она хочет, медленно двигаясь сам.
Но тут что-то переключается в нем. Гриффин больше не может сдерживаться. Переваливает ее через себя, поднимается — она обхватывает его ногами — и притискивает к стене. Спиной Джесс ощущает грубые кирпичи, знает, что это плохая мысль, но ей нравится это, и он все сильней толкает в нее.
Головой он уткнулся ей в шею, и она оттягивает ее назад, чтобы видеть его лицо. Хочет, чтобы он поцеловал ее. Хочет ощутить его губы на своих губах — напомнить себе, что они люди, что они живы. Но Гриффин вдруг замирает, словно засомневавшись в том, что они делают.
— Не останавливайся! — просит она его.
Целует его, и он опять входит в нее, на сей раз сильней.
Она слегка соскальзывает вниз, их поза меняется. Они перемещаются, по-прежнему не отпуская друг друга, и он усаживает ее на край большого деревянного стола, его пальцы впиваются ей в ягодицы. Она вцепляется ему в плечи, двигаясь вместе с ним. И больше ни о чем не думает. За исключением всего этого, за исключением его тела внутри и снаружи себя.
Ощущает его пот, его грубую щетину у себя на шее. Это как раз то, чего ей хотелось, думает она.
После они лежат в постели, передавая друг другу сигарету. В комнате холодает, Гриффин подтягивает одеяло, и Джесс смотрит, как тени и свет от автомобильных фар снаружи мелькают по потолку.
— Всегда используешь это как лекарство от всех проблем, — произносит он через какое-то время.
— Используешь что?
— Секс. Вот это. — Гриффин показывает сигаретой на ее обнаженную грудь.
Секунду она хранит молчание.
— Это ты жалуешься?
— Нет, — говорит он. — Вот уж хрен. Просто на каком-то этапе приходится найти способ привести себя в чувство без того, чтобы переспать с кем-нибудь. — Он примолкает. — Или без того, что ты сделала вчера вечером.
Ей не нравятся эти его слова, но его манера говорить, эта его прямота застают ее врасплох.
Гриффин перегибается через нее, тушит сигарету в пепельнице на тумбочке.
— Это не критика, — добавляет он. По-прежнему приподнявшись на локте, разглядывает ее во тьме. — Я не пытаюсь тебя судить. Ты мало чем отличаешься от меня. Выглядишь лучше, может быть, но внутри мы одинаковые. Просто пытаемся прожить очередной день.
Джесс таращится в потолок.
— Гриффин… — медленно начинает она. Ей нужно рассказать ему. Это ее долг перед ним, по крайней мере. Джесс делает глубокий вдох. «Он наверняка решит, что я какая-то ошибка природы, — думает она, — как это делают большинство людей, когда узнают про это». Но ей наплевать. По какой-то причине она доверяет ему.
— У меня состояние, которое называется врожденная нечувствительность к боли, — говорит Джесс. Гриффин поворачивается в постели лицом к ней, и она встречает его изумленный взгляд. — Короче, я абсолютно не чувствую никакой боли, — заканчивает она.
Он замирает.
— Вообще никакой?
— Я могу чувствовать тепло и холод. Могу чувствовать прикосновения, нажим. Но боль — нет.
Да, тот же зуд она все равно чувствует. Или щекотку. Но ни острой, ни тупой боли. По крайней мере, в физическом плане.
— Так вот почему… — начинает Гриффин, показывая на ее голову, и она кивает. — А что, по-моему, совсем неплохо, — добавляет он через секунду.
— Это не так.
Этот диагноз ей поставили только в шесть лет. К тому времени она успела откусить кончик языка, заработать больше переломов, чем могла припомнить, и личное дело в органах социальной опеки. Она могла прыгнуть с самой верхней ступеньки лестницы, беззаботно катясь кубарем до самого низа. Держать руку над зажженной свечой, глядя, как на обожженной коже появляются волдыри. Родители дошли до помрачения рассудка. До одиннадцати лет Джесс практически постоянно была в гипсе.
Когда дети в школе выяснили это, то стали щипать и пинать ее, чтобы проверить, что это правда. Позже ее реакцией стало давать сдачи — устраивать кровавые разборки, в которых она всегда побеждала.
Став старше, Джесс выяснила, чем это может быть чревато. Ей полагалось регулярно проверять каждый дюйм своего тела на предмет порезов и синяков, любых признаков каких-либо повреждений. Одним из главных поводов для беспокойства были внутренние кровотечения — ее грудь могла переполниться кровью, разрывая ее изнутри. Она могла умереть, прежде чем осознала бы это. Но Джесс всегда была слишком беззаботной для этого. Слишком бедовой и отчаянной.
Она объясняет все это Гриффину. Он лишь просто не сводит с нее глаз. Вроде как о чем-то думает.
— Так что откуда тебе знать, что у тебя нет кровоизлияния в мозг? — спрашивает он.
— Никак. Это врачи сказали бы.
— А вдруг?
— Нет.
Опять длинная пауза.
— Если ты откинешь коньки, мне придется выбросить твое тело где-нибудь в лесу, — произносит наконец Гриффин с едва заметной улыбкой. — Договорились?
Джесс кивает.
— Договорились.
Он перекатывается на живот, несколько раз бьет кулаком в подушку, потом плюхается на нее лицом и бубнит:
— Но вообще-то я серьезно. Тебе нельзя постоянно такое с собой вытворять.
Она слышит, как замедляется его дыхание, когда он проваливается в сон. Ей все это уже не раз говорили, но в устах Гриффина это звучит по-другому.
После происшествий с бритвенным лезвием муж обычно ее строго отчитывал.
— Не понимаю, почему ты постоянно это делаешь, — сказал он ей как-то раз. — Ты ищешь внимания? Или пытаешься покончить с собой?
Это не было ни то ни другое, и похоже, что Гриффин молча признал это. В отличие от Патрика. В день их свадьбы Джесс случайно подслушала один разговор.
— Она слишком хороша для тебя, — говорил его шафер. — Ты откусил кусок не по зубам.
Патрик тогда только рассмеялся. Это было уже под вечер, и от изрядной дозы алкоголя он стал не в меру речист.
— Иметь под рукой такую шикарную женщину никогда не вредно для карьеры, — отозвался Патрик. — И ты и понятия не имеешь, что она собой представляет, дружище. — Джесс увидела, как ее новоиспеченный муж крутит пальцем у виска. — Совсем того, — добавил он со смехом.
Ей стало обидно. Но она знала, что он прав.
Джесс никогда не упоминала мужу об этом разговоре. В тот день она дала себе слово исправиться, стать лучше. Но все становилось только хуже. Не помогала никакая психотерапия. Все оставалось по-прежнему.
Пока ее дом не сгорел дотла, а ее мужа не убили.
Все еще голая под одеялом, Джесс придвигается к Гриффину. Подсовывает под него ноги, прижавшись всем телом, и он что-то бормочет во сне, обхватив ее своей ручищей за плечи.
Может, гадает она, впитывая его тепло, может, ключ не в том, чтобы избавиться от безумия. Может, надо просто найти кого-то столь же потерянного и сломленного, кто все поймет.
Глава 31
В руке у него нож, клинком вверх. Нож большой и острый. Он медленно срезает кусок мякоти с яблока, съедает. Получает удовольствие от мысли, что на лезвии могли остаться следы крови — что, может, вместе с яблоком он потребляет сейчас останки каких-то своих жертв.
Здесь холодно. Он подвесил в углу комнаты единственную голую лампочку, но она еле теплится, и свет ее едва достигает пола самодельного земляного погреба.
Но он видит ее глаза, направленные на него. Два белых кружка с красным ободком, сияющие с грязного лица.
Вырыть яму под фундаментом было тяжелым и изнурительным делом, но он знал, что без этого никак. Яма совсем небольшая — около восьми футов в глубину — сырая, глинистая. Вчера ночью лил дождь, и на дне скопилось примерно на фут стоячей воды. Она опять начинает умолять его, стоя там в грязи. Говорит, что замерзла, — молит отпустить ее. Говорит, что позволит ему заняться сексом с ней; она сделает все, что он велит.
Эта мысль злит его. Он и так ее отымел бы, если б сам захотел, а не когда она скажет, что можно. Трахнул бы ее во все дыры, едва только притащив сюда. Даже со связанными руками она пыталась вырваться, умоляла, лягалась, но эти попытки лишь раззадоривали его; его удары ложились точно ей в лицо, заставив умолкнуть.
И обнадеженный вид после… Она думала, что это все. Что теперь он ее отпустит. Но надежда быстро слетела с ее лица, когда он приволок ее сюда и засунул в эту дыру.
Чтобы она окончательно заткнулась, он отыскал длинную доску и отделал ее ею. Просунувшись вниз в дыру в цементном полу, все бил и бил ее без остановки. Поначалу она пыталась уворачиваться, но как только он хорошенько угодил ей по голове и, ошеломленная, она съежилась в грязи на дне, ему удалось и в самом деле задать ей перцу.
Теперь ему хорошо видны все эти покрытые грязью синяки и ссадины, все еще кровоточащие и сырые корки засохшей крови. Он опять слышит снаружи шум дождя — глинистые стенки вновь блестят от влаги, скоро в яме еще прибудет воды. Отрезает еще кусок яблока и кладет его в рот.
Этот дом — как раз то, что надо. Он годами стоял пустым, отошедший после смерти отца государству и просто оставленный гнить. Во многом как и он сам, в том детском доме. Понемногу вокруг пустели и остальные дома. Никто не хотел жить рядом с местом двойного убийства, а уже тем более в доме, в котором это произошло. Никто, кроме него.
— Теперь уже недолго, — говорит он, и она опять умоляюще смотрит на него. Он бросает огрызок яблока в яму, и она бросается к нему — грязное изголодавшееся животное, каким на самом деле и является; ее цепи звенят, когда она барахтается в мутной воде. Он смотрит, как она находит огрызок в грязи и жадно съедает его, — и кривит губы от отвращения.
От этой он будет только рад избавиться. Она для него в данный момент не больше, чем какая-то вещь в его владениях, но реальность в виде ежедневного лицезрения этой вонючей, заполненной дерьмом ямы — вовсе не то, что доставляет ему удовольствие. Правда, может…
Он смотрит на шнур удлинителя с зачищенными концами. Может, эта часть и доставит ему удовольствие.
Берет провод за изоляцию, чуть повыше оголенных медных жил, а потом тянется и вставляет вилку в розетку. Подтаскивает ее за цепь поближе, и она все видит — и провод у него в руке, и металл, обмотанный вокруг ее запястий и туловища. Смотрит на воду у себя под ногами…
— Пожалуйста… — начинает она, но слова застревают у нее в горле, когда ее бьет током.
Она коротко вскрикивает, ее тело конвульсивно подергивается, а потом падает в воду.
Он улыбается. Да, пожалуй, эта часть и вправду ему удалась.