Суббота
Глава 40
Каре казалось, что проспала она от силы час, максимум два. Вернувшись домой и не желая беспокоить Ру, она легла в гостевой спальне, глядя в потолок. Думала про Либби, и слезы скатывались по лицу.
Просыпается она от разноголосого смеха в кухне. Встает, натягивает джемпер. Бросает взгляд на часы — восемь утра. Какая-то часть ее мозга отмечает, что сегодня суббота, но только не для нее. Это дело должно быть закрыто, и быстро.
Идет вниз. Там Лорен, готовит тосты, поторапливает детей, которым скоро в бассейн. За кухонным столом сидит Ру — редкое зрелище, означающее, что сегодня он вернется очень поздно. Он улыбается Лорен, и Кара припоминает слова Ноя, услышанные два дня назад. Лорен смеется каким-то его словам и передает ему кружку с кофе.
Кара чувствует себя лишней. Оторванной от этой маленькой сценки. Это ее семья, и никто по ней не скучает.
— Привет, соня! — говорит Ру, когда она входит. — А я и не слышал, как ты вчера вернулась.
Она садится за стол, без единого слова признательности берет кофе, который передает ей Лорен. Шепчет Ру:
— Он убил Либби.
Ру быстро поднимает взгляд, улыбка исчезает с его лица. Тянется к ней и берет ее за руку, но она выдергивает ее. Сразу же жалеет о своих словах — надо было действовать более деликатно. Ру знал Либби. Можно было пока придержать эту жуткую новость при себе, но ей хотелось поубавить ему настроения, остановить это интимное сюсюканье своего мужа с их няней.
— А детям разве не пора? — едва ли не рявкает она, и Лорен сразу начинает хлопотать, покраснев в ответ на тон Кары. Гонит детей в ванную чистить зубы.
— Ну зачем ты так? — шепчет Ру Каре.
— Тоже мне няня, — шипит она в ответ. — Лорен должна заниматься тем, за что ей платят, а не заигрывать тут с тобой!
— Это было не… — начинает было Ру, но останавливается, отворачивается и приканчивает свой кофе.
— Я в душ, — бурчит Кара, вставая и быстро выходя из кухни.
Не надо было спускать все это на них, думает она, поворачивая лицо под тугими горячими струями воды. Это не их вина, что этого типа не поймали раньше, а только ее собственная. Кара опять начинает плакать, опускаясь на пол в душе. По Либби, по тому, что подвела свою подругу, но также и от облегчения. Этот тип мертв. Кошмар закончился. Судмедэксперт наверняка это подтвердит.
Еще один день в отделе — и со всем этим будет покончено раз и навсегда.
Глава 41
Кара стоит перед группой: плечи расправлены, решительное выражение лица. Сразу ясно, кто здесь главный. Наводить порядок не приходится, обычного гомона голосов не слышно. Все прекрасно понимают серьезность ситуации.
— Последние несколько дней дались нам нелегко, но вчерашний просто не идет с ними ни в какое сравнение, — начинает она. — Можно с полной уверенностью сказать, что Либби выбрали целью намеренно, и наш долг перед ней — наконец закрыть это дело, и закрыть как следует.
Открывается дверь, и в комнату входит Дикин; прислоняется к стене на дальней стороне, сложив руки на груди. Выглядит он в точности так, как она себя сейчас чувствует, под глазами черные круги. Кара замечает, что Гриффина пока нет.
— Уормингтон, Сохал! — продолжает она, обращаясь к двум новым детективам-констеблям, работающим по делу. — Я хочу, что вы сосредоточились на камерах наблюдения. Отследите все вчерашние передвижения Шарпа: где он подобрал Либби, куда они отправились перед тем, как поехать в Солтернз-Хилл… А ты, Шентон, проверь все, что нам известно по этому случаю, на предмет сходства с Зодиаком.
— Так что, мы по-прежнему рассматриваем это дело под углом серийного убийцы? — спрашивает кто-то.
— Да, пока не выясним обратное.
Кара распределяет еще несколько заданий среди остальных членов группы, желая выяснить, чем занимался Шарп полгода, год назад.
— Плюс просмотрите отчеты из лаборатории со вчерашнего дня. Остальные занимаются старыми делами. Работаем!
— Исходим из того, что это дело рук Шарпа? — уточняет кто-то из прикомандированных из Западного Йоркшира.
— Он — наш основной подозреваемый. Но нам нужны доказательства. Я хочу окончательно в этом убедиться. Держите меня и своих непосредственных руководителей в курсе, — заканчивает Кара.
Группа рассыпается, и она замечает полисмена в форме, ожидающего у двери ее кабинета. Вид у него усталый, в руке он вертит блокнот. Когда Кара подходит, патрульный поднимает взгляд.
— Старший детектив-инспектор Эллиотт? — спрашивает он, и она кивает. — Констебль Кобб, шеф. Мой начальник сказал, что вы хотите поговорить с кем-нибудь, кто знал Майкла Шарпа.
— Да, — отзывается Кара. — Что можете мне про него сказать?
Коп усмехается.
— Обычная гопота. В смысле… — Он останавливается с несколько растерянным видом. — Далеко не семи пядей во лбу. Я задерживал его в две тысячи пятом. Домашнее насилие. Парень тогда здорово отделал свою подружку прямо у нас на глазах.
— Да уж, просто душка, — бормочет Кара.
— Ну да. Но мы и до этого его хорошо знали — торговля наркотой, драки… Короче, завсегдатай «обезьянника».
Полисмен умолкает, когда в кабинет входит Дикин.
— А когда вы в последний раз видели Шарпа? — спрашивает Кара, жестом предлагая ему продолжать.
Он на несколько секунд задумывается.
— Да, наверное, побольше полугода назад… Точно не готов сказать.
Кара благодарит его, и констебль уходит.
— Судя по всему, обычный тупой подонок, — объясняет она Ною, и тот насупливается. Бормочет:
— Чушь какая-то…
Кара понимает, что он имеет в виду. Как этот недалекий уличный отморозок, состоящий на учете в полиции, мог действовать настолько осторожно, чтобы не оставить никаких пригодных для опознания следов на месте всех своих жестоких, кровавых и хорошо рассчитанных преступлений? Не считая разве что единственного образца крови, который они обнаружили лишь каким-то чудом, да того пивного стакана, явно подброшенного в квартиру, чтобы подразнить полицию…
— Итак, каков план? — спрашивает Дикин.
— Вчера криминалисты закончили кое с какими уликами из двести четырнадцатой квартиры, так что я позвоню Гриффину — попрошу его съездить туда и забрать их, — начинает она. — А мы с тобой едем домой к Либби.
Кара смотрит на Ноя: лицо у того серое и осунувшееся, выглядит он ужасно, но она благоразумно предпочитает не спрашивать, все ли у него в порядке.
— Попробуем разузнать как можно больше про то свидание, на которое она отправилась. И мне нужен ее мобильник. Росс говорит, что ни при ней, ни в машине его не нашли. Ты ведь знаешь, где хранится запасной ключ, так ведь? — спрашивает она, и Ной кивает. — Тогда поехали.
Кара молча смотрит, как Дикин достает ключ из фальшивого камня в цветочном горшке возле крыльца.
— Я говорил ей, что это небезопасно, — произносит он. — Вот ведь ирония ситуации… Обращаешь внимание на всякую чепуху, пытаясь уберечься неизвестно от чего, а в итоге кто-то пристреливает тебя в грязи.
Кара кладет руку ему на плечо.
— Ну откуда ты мог знать? Это не твоя вина.
Ной дергает плечом, сбрасывая ее руку, и вставляет ключ в замок.
— Я повел себя как настоящая сволочь, когда между нами все кончилось, — бормочет он. — Так что все-таки моя.
Они толкают дверь, а потом задерживаются у входа, надевая пластиковые бахилы и перчатки. Заходят внутрь, и Кара поражена, насколько опрятно в доме. Кухня чистенькая, все поверхности стерильно пусты. Кровать в спальне заправлена, подушки аккуратно разложены, на кресле не оставлено никакой одежды.
Кара опять поворачивается к Дикину.
— Тут всегда так было? — спрашивает она, и он кивает:
— Всегда. Она шутила, что слегка помешана на чистоте, но, думаю, как раз поэтому Либби и была настолько хороша в своем деле. Из-за этого своего внимания к деталям, любви к порядку.
Едва войдя в гостиную, Кара сразу видит ее лэптоп. Открывает крышку, и на экране выскакивает окошко ввода пароля. Она смотрит на Ноя.
— Понятия не имею, — говорит тот.
Кара убирает компьютер в пакет для улик, наклеивает этикетку.
— Мобильника нигде не видать? — спрашивает она.
Дикин вытаскивает из кармана свой собственный телефон, чиркает пальцем по экрану. Через пару секунд из прихожей доносится чистая жизнерадостная мелодия.
Ной поворачивается, и Кара следует за ним, смотрит, как он роется в куртках и плащах, висящих в гардеробе. Вытаскивает из одного из карманов телефон и показывает его ей.
— Почему она его оставила? — удивляется Кара. — Это очень странно, особенно для Либби. Можешь в него залезть?
— Нет, нужен пароль. Или отпечаток ее пальца.
Кара нерешительно застывает на месте. Она знает, куда им нужно поехать, чтобы получить его.
— Я съезжу, — говорит Дикин, словно прочитав ее мысли, но Кара мотает головой:
— Нет. Наш долг перед Либби — разобраться со всем этим как можно скорее. Поедем вместе. И нам по-любому нужно узнать, удалось ли Россу выяснить что-нибудь интересное при вскрытии.
Они движутся к выходу, Кара несет с собой лэптоп.
— Давай вызовем сюда криминалистов, просто на всякий случай, — предлагает она. — Я не хочу что-нибудь упустить. Этот тип мог бывать здесь раньше.
Кара выходит из дома. Дикин следует за ней. Она смотрит, как он останавливается в дверях.
— Мне она вправду нравилась, — произносит Ной, оглядываясь на прихожую. — Я просто не смог бы… Ну не знаю… — Он аккуратно прикрывает входную дверь. — Дело было не в Либби. Дело было во мне.
— Я уверена, что она знала это, Ной.
Он мотает головой:
— Нет, не знала. И это то, с чем мне теперь придется жить. Еще кое-что, с чем придется жить до конца моей жизни.
Глава 42
Телефон будит их обоих своим зловещим гудением. У Джесс этот звук давно уже ассоциируется с дурными вестями; и впрямь, похоже, это сестра Гриффина, судя по его тону.
Закончив разговор, он возвращается в кровать, притягивает Джесс к себе, чтобы украсть немного ее тепла. Прижимает свои холодные пятки к ее ногам.
— Мне опять нужно в ту квартиру. Забрать кое-какие улики.
Она разочарованно кивает. Еще один день наедине с собой, в полном одиночестве. Но сегодня у нее есть план. Не особо разумный, не особо логичный, но это то, о чем она думала с того самого вечера, когда только познакомилась с Гриффином.
— Можешь подбросить меня до моего дома?
Он смотрит на нее, словно взвешивая все «за» и «против».
— Ладно, договорились, — произносит наконец. Бросает взгляд на часы. — Как только управлюсь с делами.
Они принимают душ, одеваются. Чистят зубы бок о бок перед умывальником. Эта почти семейная сцена вызывает у обоих некоторую неловкость. Джесс почти рада, когда они наконец выходят на улицу и забираются в старый «Лендровер».
Пока едут, в голове у нее вдруг возникает один вопрос.
— Гриффин, а кто такой Алан? — спрашивает она. — Ну тот толстяк в доме с убийствами под Мэнсона?
На секунду отрывая взгляд от дороги, он отвечает:
— Старший криминалистической группы.
— А почему он тебе помогает?
Гриффин фыркает.
— Он делает это не по доброй воле. Алан испортил кое-какие улики в одном из ранних убийств. Пропал отпечаток пальца — оригинальный образец и все, что с ним связано. Он умолял меня никому не рассказывать, и я согласился. Но когда меня отстранили, я понял, что могу использовать это в своих целях.
— Ты его шантажируешь?
Гриффин хмурится:
— По сути дела, да. Он ставит меня в известность обо всем, что представляет для меня интерес, плюс предоставляет мне доступ к местам преступлений, а я помалкиваю.
Обернувшись через плечо, он сворачивает вправо к какой-то облупленной многоэтажке.
— Приехали.
Парковка забита патрульными автомобилями и белыми фургонами. Джесс уже сомневается, насколько разумно поступил Гриффин, привезя ее сюда.
— Оставайся в машине, — приказывает он ей. — И не высовывайся.
Она смотрит, как Гриффин размашисто шагает к подъезду многоэтажки и что-то говорит стоящему там полисмену в форме. Перебрасывается парой слов с одним из криминалистов, а потом заходит внутрь.
Ожидая, Джесс размышляет, как часто Гриффин работает на грани допустимого, насколько легко он врет. Она и сама точно не знает, что думает о его явно теневом отношении к закону, но главное, что пока все это ей только на руку.
Джесс продолжает наблюдать за суетой вокруг дома, пока наконец не видит знакомую фигуру Гриффина, выходящего из подъезда. В руках у него большая картонная коробка, и он неловко придерживает ее на колене, открывая дверцу машины. Ставит ее внутрь, закрывает, а потом выпрямляется и, скривившись, потягивает спину.
— А что в коробке? — спрашивает она, когда он забирается за руль.
— Блокноты, видеокассеты.
— Это все его?
— Хм-м…
— И ты собираешься их все просмотреть?
Гриффин заводит мотор.
— Это часть работы.
— Но твоей ли работы?
Он ничего не отвечает, и Джесс тоже предпочитает промолчать. Они едут дальше, дребезжащий «Лендровер» пробирается по забитым транспортом улицам. Джесс так и не упоминает про фотографию его жены, которую нашла на столе. Хочет спросить его про нее, но сомневается, что стоит.
И тут вдруг замечает, где они.
Джесс не может поверить, что такое вообще возможно, но при свете дня это выглядит еще хуже. Теперь ничто не скрывает разорения. Пронесшийся сквозь дом огонь буквально выпотрошил его — стены почернели, окна выбиты, сад превратился в болото из жидкой грязи, истоптанной множеством грубых сапог. Она ожидала увидеть тут целую армию пожарных следователей — или, по крайней мере, хоть какую-то охрану, — но все вокруг как вымерло.
— А где все, Гриффин? — спрашивает Джесс.
— Думаю, они уже нашли, что искали, — мрачно отзывается он.
Свидетельства, уличающие ее, или вообще ничего? Она просто не может представить, чтобы что-то могло тут уцелеть.
Джесс выбирается из машины и идет по подъездной дорожке. Асфальт усеян всяким мусором, оставшимся от пожара, — под ногами какие-то обугленные деревяшки, гвозди, осколки стекла… Входная дверь опечатана, но, не обращая внимания на наклейку «Вход воспрещен», она толкает ее. Не заперто. В конце концов, красть тут уже нечего.
Внутри дома темно. Там, где остаткам крыши не удалось обеспечить хоть какое-то укрытие от дождя, стена совершенно отсырела. Джесс вытягивает руку и прикасается к ней. Пальцы сразу становятся черными от сажи.
От дома, в котором она недавно жила, практически ничего не осталось. Все пропало: разбито, сгорело или сломано. Джесс словно вся онемела — ее мозг никак не может постигнуть то, что она видит. Проходит через то, что некогда было кухней. Под ногами хрустят осколки стекла.
— Джесс!
Она поворачивается — Гриффин стоит у нее за спиной.
— Джесс, ничего тут для тебя нет.
Она опять обводит взглядом комнату. Обеденный стол валяется на боку, вокруг разбросаны сломанные стулья. Джесс подбирает один из них и ставит на ножки. Но так все выглядит еще хуже — когда что-то во всем этом разоре выглядит нормально и привычно.
Джесс чувствует, как Гриффин обхватывает ее за плечи и притягивает к себе. Она сознает, что плачет, и тоже утыкается в его черную куртку, судорожно всхлипывая и хлюпая носом. Но уже буквально через секунду зло вытирает глаза рукавом.
— Опять рассопливилась, — бормочет Джесс. — Вечно, блин, нюни распускаю…
Он смотрит на нее сверху вниз, его глаза серьезны.
— У тебя есть полное право плакать. Ты потеряла свой дом. Своего мужа.
— Все со мной будет в порядке. Бывало и хуже, — отзывается она. Хочет добавить: «И у тебя тоже», — но предпочитает промолчать.
— Так не бывает, Джесс. Как ни закрывай глаза, горе все равно никуда не денется, это не в твоей власти.
Она делает глубокий вдох и медленно выдыхает.
— Патрик как-то сказал: вот дом, в котором мы встретим старость. Но я никогда его так не рассматривала. — Джесс бросает взгляд на Гриффина. — Я до этого нигде больше двух лет не жила. С самого детства.
— Как так вышло?
— Мы очень часто переезжали. Из графства в графство. Из-за меня, — говорит она. — Это началось, когда меня отобрали у родителей. Из-за того, что не чувствую боли, я постоянно попадала в больницу, и врачи решили, что дома я подвергаюсь насилию. Мне тогда было всего пять лет, и никто не объяснил мне, что происходит, — меня просто отправили в детский дом. — Джесс смотрит на свои руки. — Я не понимала почему. Думала, что я сделала что-то плохое. Моим родителям понадобился месяц, чтобы вернуть меня назад.
Джесс шмыгает носом, вытирает его рукавом.
— А потом мы переехали на север. Решили начать все сначала. Вот только я была полным кошмаром. Меня выгоняли из одной школы за другой, за драки. Я никогда не могла нормально общаться с другими людьми.
— Просто не могу представить, каково это.
Джесс бросает взгляд на Гриффина. На лице у него едва заметная улыбка.
— Патрик был исключением. Он сказал, что исправит меня.
Пауза. Джесс слышит, как между стенами дома падают капли дождя.
— А может, тебя и не нужно исправлять, — негромко произносит Гриффин. — Может, у каждого из нас и должен быть какой-то изъян, хотя бы небольшой.
Она позволяет ему вывести себя из дома к «Лендроверу». Они залезают внутрь, и он прикуривает сигарету.
— Гриффин! — произносит Джесс.
Он смотрит на нее — сигарета свисает у него изо рта.
— Я нашла фото. Я знаю, что твоя жена была одной из жертв.
Гриффин отворачивается от нее, глубоко затягивается и выдувает дым в окно. Заводит мотор.
— Выброшу тебя возле квартиры. Мне нужно вернуться в отдел, — говорит он.
— Гриффин… — Джесс трогает его за руку, но он стряхивает ее. — Расскажешь мне про нее? — негромко спрашивает она.
— Да нечего там рассказывать.
Гриффин с треском втыкает передачу и под визг резины отъезжает от тротуара. Джесс прикрывает глаза, мысленно ругая себя за то, что подняла эту тему. У них не того рода отношения, говорит она себе, когда они едут обратно в квартиру. Она полная дура, что думала иначе.
Глава 43
— Без обид, но я был бы только рад больше никогда вас обоих не видеть.
Доктор Росс поднимает взгляд от трупа на секционном столе из нержавеющей стали, когда Кара и Дикин входят в прозекторскую.
— И вообще вы рановато, — добавляет он.
Кара показывает на телефон у себя в руке. По дороге им звонил Шентон из отдела: у них есть разрешение от ближайшего родственника.
— Нам всего лишь нужен отпечаток пальца, — говорит Кара, и взгляд Росса перемещается на ряд массивных металлических дверок в дальнем конце помещения.
Все трое подходят туда, и Росс выдвигает из одного из отсеков в стене поддон с телом. У Кары невольно перехватывает дыхание, когда он расстегивает молнию черного пластикового мешка и она видит лицо Либби. В холодильнике ее кожа приобрела голубоватый оттенок, и копна розовых волос выделяется на этом фоне чужеродно ярким пятном.
Росс вытягивает из черного мешка одну ее руку и держит ее, пока Кара надевает перчатки и достает из пакета для улик мобильный телефон. Она осторожно прижимает палец Либби к сенсору, и телефон открывается. Все секунду ждут, пока Кара отключает функцию автоблокировки.
— Вы уже провели вскрытие? — спрашивает Дикин.
— Да, и никаких сюрпризов, — отвечает Росс. — В нее стреляли пять раз, с относительно небольшого расстояния — по моим предположениям, прямо из машины, то есть примерно метров с десяти. Пробиты легкие, печень, одна пуля в позвоночнике. Но та, что причинила наибольший ущерб, попала в аорту. По первым прикидкам, пули соответствуют пистолету, обнаруженному на месте преступления — «Хай стандард» двадцать второго калибра[42]. Баллистики скажут точнее. — Он примолкает, опустив взгляд на лицо Либби. — Единственный положительный момент — это что она быстро скончалась от потери крови.
— Есть еще какие-то повреждения? — спрашивает Кара.
— Нет, никаких. И никаких защитных ран на руках или плечах. На всякий случай я взял соскобы из-под ногтей, мазки из носа и рта, ну и еще все, что полагается при подозрении на сексуальный контакт. Все отправлено в лабораторию вместе с пулями.
Кара понимает, что он рассчитывает найти. Место, где была оставлена машина, широко известно среди ищущих уединения парочек — Либби могла целоваться с этим типом, а то и зайти дальше, прежде чем он нацелил на нее пистолет. А поцелуй — это посторонняя слюна, которую можно идентифицировать.
Дикин поворачивается к трупу на секционном столе, пристально всматриваясь в мертвое лицо. Росс застегивает мешок и аккуратно заталкивает поддон обратно в стену.
— Так вы считаете, это и есть ваш убийца? Майкл Шарп? — спрашивает Росс, указывая на тело на секционном столе.
— Похоже, что да, — отвечает Дикин.
— Не желаете побыть здесь, пока я делаю вскрытие?
Они усаживаются на дальней стороне помещения. Стараясь не морщиться от пронзительного визга электрической пилы, врезающейся в кость грудины, Кара наблюдает, как Росс со своим ассистентом для начала вскрывают грудную клетку по срединной линии. Они методично изучают каждую часть тела, каждый орган, взвешивают, убирают в пакеты. По ходу работы Росс наговаривает свои наблюдения на диктофон, чтобы позже расшифровать и распечатать.
Гудит мобильник Дикина, и тот смотрит на него.
— Подтверждается, что автомобиль принадлежал Майклу Шарпу, — шепчет он Каре. — В тот вечер система распознавания госномеров зафиксировала его на трассе эм-двести семьдесят один в двадцать два пятьдесят шесть.
— А на записи видно, кто внутри? — спрашивает Кара, и Дикин мотает головой.
Она вновь переключает внимание на мобильный телефон Либби. Водит пальцем по экрану, не вынимая его из пакета для улик, прокручивает список приложений. Находит иконку «Тиндера»[43], жмет на нее. После нескольких неудачных попыток находит встроенный мессенджер.
В «истории» — несколько чатов, в основном оборванных, есть даже пара фоток половых членов крупным планом.
— Мужчины и вправду думают, что это действует? — спрашивает Кара, показывая одну из таких фоток Ною.
— О, я тебя умоляю, — отзывается он, передергиваясь. — Я не в курсе, я такую тактику никогда не пробовал.
— Выходит, ты использовал «Тиндер»? — удивляется она. Ей трудно представить себе, чтобы Дикин вдруг попытался назначить кому-то свидание даже по старинке, без всякого интернета.
— Совсем недолго, — отвечает он. — Как только женщины узнаю́т, чем я занимаюсь, то либо отваливают, либо проявляют чересчур уж большой интерес, если ты понимаешь, о чем я.
Кара вопросительно поднимает брови.
— Ждут, что на них наденут наручники и так далее — ну, понимаешь, всякую такую фигню.
— А это не твое? — спрашивает она.
— Только не при первом свидании, — с ухмылкой отзывается он. — Нашла что-нибудь?
Заглядывает ей через плечо, пока она пытается разобраться в приложении, потом забирает у нее телефон. Несколько раз проводит пальцем по экрану, а потом отдает его обратно.
— Вот самая последняя переписка, — говорит он.
Смотрит, как она читает обмен сообщениями. Безобидные поначалу шуточки становятся все более игривыми, с откровенно сексуальным подтекстом. И все это на протяжении нескольких дней. Есть несколько перерывов — наверное, из нежелания продемонстрировать излишнюю заинтересованность, — хотя оба уже явно созрели. Потом мужчина предлагает встретиться. Что-нибудь выпить — в том самом баре, в который Кара ходила с Либби всего несколько дней назад.
Она открывает свой собственный телефон, отправляет эсэмэску Гриффину. «Проверь записи с камер в „Оранж румз“. Это такой бар в городе. Там Либби встречалась с Шарпом».
Продолжает читать, пока последнее сообщение не притягивает ее взгляд. «Давай разыграем все по старинке, — говорится в нем. — Оставь свой телефон дома. Узнаешь меня в баре по экземпляру „Дракулы“ в руках».
Кара указывает на него, пихнув Дикина локтем. Он хмурится.
— Должно быть, ей и вправду понравился этот мужик.
— И теперь я вижу почему, — говорит Кара, переключаясь на его личный профиль. — Здесь буквально до мельчайших деталей все, что привлекает Либби. Словно кто-то создал мужчину специально для нее.
— Думаешь, именно в нее он и метил?
— Похоже на то. Но вот только как он сумел столько про нее разузнать? — задумчиво произносит Кара. Вновь прокручивает обмен сообщениями. — Те же музыкальные группы, которые она любит, телевизионные программы, которые смотрит…
— Он мог найти все это в «Твиттере», — отзывается Дикин. — Я был у нее в подписчиках, она не была скрытной.
Верно, думает Кара. Все мельчайшие подробности жизни Либби выложены на всеобщее обозрение в интернете. Если задаться подобной целью — ничего сложного.
При звуке металла, врезающегося в кость, Кара поднимает взгляд. Росс перешел к голове. Он уже стянул вниз кожу с лица Шарпа и теперь аккуратно спиливает верхний свод черепа. Потом ассистент забирает у него пилу, и Росс медленно снимает верхушку с головы трупа, как залипшую крышку с кастрюли. Хлюпнув напоследок, она остается у него в руках. Действо устрашающее, но почему-то просто не отвести глаз.
— Как бы там ни было, — продолжает Дикин, показывая на свой телефон и отвлекая Кару от этого зрелища, — только что пришли результаты криминалистической и баллистической экспертизы по убийствам «под Мэнсона». Все пальцевые отпечатки и образцы крови соответствуют жертвам. И тоже двадцать второй калибр.
— Тот же пистолет, из которого убили Либби?
Он кивает:
— Не исключено. Но где он его взял? Здесь тебе не Америка, нужно знать кого-то, кто может раздобыть ствол… А уж тем более «левый».
Кара вздыхает. Он прав.
— Из квартиры «под Дамера» пока ничего?
— Пока нет.
Ничего удивительного — лаборатория наверняка перегружена, а образцы, которые нужно изучить, только множатся.
Кара опять отвлекается от разговора, когда Росс отходит от тела к микроскопу на дальнем конце помещения, заглядывает в окуляры, а потом подзывает ассистента, чтобы тот тоже посмотрел. Оба оживленно что-то обсуждают, и Кара не находит себе места. Наконец они отворачиваются от стола с микроскопом, и Росс возвращается к трупу на столе.
— Что-то нашли? — спрашивает Кара.
— Очень любопытно, — начинает Росс. — Да, у него серьезное огнестрельное ранение головы. Но это вам и без меня наверняка понятно, — говорит он, показывая на склизкое месиво, некогда бывшее мозгами Шарпа. — Пуля прошла через нёбо, полностью уничтожив серое вещество на своем пути, прежде чем выйти в верхней части затылка, вот здесь. И на первый взгляд никаких других сопутствующих факторов, за исключением разве что вот этого.
Он оттягивает руку трупа, и Кара видит длинные ряды «дорожек» вдоль вен.
— Проверял качество своего товара, вне всякого сомнения, — добавляет Росс. — Пробы крови уже взяли, так что скоро будете знать больше.
— Так что? Все-таки самоубийство? — встревает Дикин.
— В другой ситуации я сказал бы, что да. Но когда стал присматриваться повнимательней, то заметил кое-какие странности. Температура тела была ниже, чем следовало, даже с учетом того, насколько холодно было вчера вечером. Причем внутриполостная температура оказалась заметно ниже температуры конечностей.
Кара хмурится.
— Микроразрывы в больших тканевых массах, равно как в сердце и печени. Характерные повреждения некоторых участков кожи… И еще вот это.
Он подзывает их к микроскопу, и Кара всматривается в окуляры. Может различить какой-то странный узор, но познания в биологии у нее уже не те.
— Увеличенное экстрацеллюлярное пространство и сужение клеток в результате значительного перепада температур, — говорит Росс.
— А если нормальным человеческим языком?
— Это тело замораживали.
— Что?.. — начинает Кара.
— Причем сразу же после смерти, поскольку не успел начаться ни один из процессов разложения, пока он не начал должным образом оттаивать в морге.
Кара смотрит на Дикина. Он вроде как столь же растерян, как и она.
— Так когда же он умер? — спрашивает она.
— Невозможно сказать. Может, несколько дней назад. А может, и месяцев. Но одно я знаю точно, — заканчивает Росс, опять поворачиваясь к трупу. — Майкл Шарп никак не мог вчера вечером застрелить Элизабет Робертс. Этот парень давно был мертв и хранился на льду. Ищите кого-нибудь другого.
Глава 44
Дикина так и трясет от гнева. Кара потеряла дар речи, почти в оцепенении. Все это была постановка. Вся эта чертова история с самоубийством оказалась лишь постановкой, и в голове у нее крутится только одна мысль: «Все еще не позади, все еще не позади…» Ясно одно: этот тип продолжит убивать, пока они его не остановят.
Обратно в отдел едут в молчании. Кара слышит шум из штабной комнаты, прежде чем даже успевает открыть дверь, — разговоры, шум компьютеров, но обычных шуточек и подколок, без которых не обходится даже расследование убийства, не слыхать. Смерть Либби заставила замолчать даже завзятых шутников, истребив тот черный юмор, к которому все уже давно привыкли.
Кара собирает группу и рассказывает детективам о результатах вскрытия. Видит их шокированные лица. Вопросов не следует. Приказывает всем вернуться к работе.
Она знает, что криминалисты все еще на квартире Шарпа и той, что по соседству, а еще в лесу, обрабатывают машину. Марш просовывает голову в дверь, потом опять исчезает. Вид у него совершенно подавленный, и она знает почему. Ему было велено назначить приоритеты касательно распределения ресурсов, но как? Они впервые столкнулись с делом об убийстве таких масштабов. Сверхурочные на глазах съедают бюджет. Никто и понятия не имеет, какое из направлений полицейской работы даст зацепку, какая из многочисленных улик в лаборатории укажет им в нужном направлении. Так много образцов крови, так много пальцевых отпечатков… Так много погибших людей.
Под дверью шумят журналисты. Постоянно названивают в отдел связей с общественностью. Но что им сказать? Полиция выпустила пресс-релиз, призывающий людей проявлять осторожность — на свободе опасный убийца, постарайтесь не появляться на улице в одиночку! — но этот тип может оказаться абсолютно где угодно. И понятно одно: если он сейчас и затаился, то совсем ненадолго.
Кара чувствует жжение в желудке. Вроде бы вот он, гад, прямо под рукой, — но всякий раз преступник оказывается на шаг впереди.
Ей нужно подумать. Кажется безумием, чтобы кто-то мог такое совершить, но она знает, что ошиблась бы, если б сочла такого человека сумасшедшим. Он явно знает, что делает.
Это человек холодный, расчетливый и организованный. Он хорошо изучил полицейскую процедуру и достаточно разбирается в криминалистике, чтобы не оставлять никаких следов, хотя в наши дни любой, у кого есть доступ в интернет и кто посмотрел хотя бы пару эпизодов «Места преступления», прекрасно знает, чего надо избегать. У него есть какой-то план, но какова его конечная цель? Кара не может себе этого даже представить.
В штабной комнате она видит Шентона. Тот уединился за столом в углу, обложившись папками с делами и составляя психологический профиль. Это может дать им что-то, говорит себе Кара. Хоть что-то, что угодно, с надеждой думает она.
Вскоре ей и самой находится занятие, когда возвращается Гриффин с коробкой для улик в руках и встает в дверях ее кабинета.
— Блокноты? — спрашивает она.
Он кивает.
— И видеокассеты. Не хочешь взглянуть?
«Нет, — думает Кара, — вообще-то не хочу». Но отодвигается вместе с креслом от стола и показывает на монитор.
— Чувствуй себя как дома, — говорит она.
К счастью, Гриффин догадался прихватить из квартиры и видеоплеер, и теперь он отправляет Шентона за нужными шнурами. Она ждет, перебирая содержимое коробки — каждый предмет в отдельном пакете. Вытаскивает несколько кассет, изучает этикетки.
— Что, по-твоему, это значит? — спрашивает Кара, показывая Гриффину какой-то номер из шести цифр, размашисто написанный на белой наклейке.
— Один из криминалистов сказал, что это может быть самодельная порнуха.
Шентон возвращается в кабинет с кабелем, и Гриффин подключает его к монитору.
— А цифры — это каталожный код, типа номера заказа.
— Неплохо это у них организовано, — отзывается Кара, нахмурившись.
Гриффин включает вилку видеоплеера в розетку на стене, и наконец аппарат с жужжанием оживает. Кара взмахом руки подзывает Дикина, и тот тоже присоединяется к ним.
— Закрой дверь, — велит она, как только Ной входит в комнату. Поняв, что им предстоит, он придвигает стул, чтобы сесть перед экраном рядом с Карой, которая замечает, что Дикин по-прежнему старается держаться подальше от Гриффина. Оба явно едва терпят друг друга, как и раньше.
Замечает Шентона, мнущегося у стенки.
— Тоби, тебе, пожалуй, пора идти, — говорит ему, и он плетется к выходу.
— Бедному ребенку надо с кем-нибудь подружиться, — бормочет Кара.
— Не такой уж он и молодой, — замечает Ной. — Я всего лишь на два года старше его, между прочим.
Она ухмыляется.
— А по виду и не скажешь.
— Да иди ты! Это не от хорошей жизни.
— Разве ты не работал с ним в отделе по борьбе с наркотиками?
— Совсем недолго. — Дикин бросает взгляд на Шентона через окошко в двери. — Тогда он был точно таким же.
Гриффин пропускает их перепалку мимо ушей. Надев перчатки, вытряхивает кассету из пакета для улик.
— Ну что? Начнем с этой?
— Да все равно.
Вынув древнюю кассету из картонной коробки, он вставляет ее в плеер. Кара уже сто лет не пользовалась такими аппаратами. Помнит, что высоким качеством изображения и надежностью они не отличались, и впрямь: картинка на экране зернистая.
Серый «снег» помех сменяется какой-то комнатой. Камера фокусируется на кровати. На ней на голом матрасе лицом вниз лежит обнаженная женщина. Длинные волосы разметались вокруг головы, руки стянуты за спиной широким скотчем, ладонями вместе. Она не двигается. Глаза Кары так и мечутся по экрану, но в комнате никаких узнаваемых черт — голые белые стены, ни окон, ни дверей. Матрас весь в каких-то пятнах, подошвы ног лежащей на матрасе женщины черны от грязи.
Гриффин и Дикин рядом с ней оба погрузились в молчание. Она слышит только свое собственное дыхание, которое в наступившей тишине кажется слишком громким.
Вдруг из динамиков доносится скрип — на экране открывается дверь, и в комнату входит мужчина. На нем нечто вроде серого спортивного костюма, лицо закрывает черная балаклава. Он поворачивается и подносит что-то к камере, чтобы было лучше видно. Это нож, длинный, сверкающий и острый.
— Ни хрена себе… — шепчет рядом с ней Гриффин.
Мужчина опять поворачивается к женщине. Свободной рукой теребит ее, и она слегка шевелится. Они слышат ее стон.
— Кара… — медленно произносит Гриффин.
Мужчина на видео перекатывает женщину на спину. Она совсем тощая, ясно выделяются ребра, выпирают бедренные кости. У нее ссадины на коленях и по всему телу, длинный красный порез на лбу. Теперь она вроде как очнулась. Каре видны ее глаза, смотрящие на мужчину, серебряная полоса строительного скотча поперек рта. Мужчина смотрит в камеру, а потом поднимает нож у нее над головой.
Дикин и Гриффин оба кидаются к видеоплееру, едва не сбив его со стола, — кабель выскакивает, и изображение пропадает. Но Кара все еще неотрывно смотрит в темный экран, приоткрыв рот. Потом медленно поворачивается.
— Это не просто порнуха, — наконец ухитряется выговорить она. Смотрит на коробку с кассетами. Их тут, наверное, штук десять-двенадцать, с такими же кодами на этикетках.
Дикин качает головой. Пытается заговорить, потом прокашливается.
— И это не постановка, — произносит он.
Глава 45
Джесс не может усидеть на месте. Вернувшись обратно в квартиру, делает себе кружку крепкого кофе, потом принимает душ. Она раздражена на себя за то, что спросила у Гриффина про Миа, — даже не может представить, что он сейчас чувствует.
Садится за стол и опять включает лэптоп Гриффина. Понимает, что нельзя, но просто не может удержаться. Входит в информационную систему полиции, как у нее на глазах уже много раз проделывал Гриффин, находит информацию про саму себя, а потом по делу о пожаре в своем доме. Гриффин говорит, что уже заглядывал туда, но так ничего ей и не рассказал. А ей очень хочется знать. Если вдруг найдется что-то, что укажет на ее непричастность, освободит от подозрений, тогда она сможет увидеться с Элис.
Гриффин не соврал — отчет следователей пожарной охраны уже выложен в Сеть, и Джесс прочитывает его, внимательно просматривая техническую информацию в поисках чего-нибудь важного. Заключение экспертов: пожар вызван намеренно, перед поджогом в прихожей был разлит керосин. Один погибший. При разборе пожарища на кровати спальни, расположенной на втором этаже по фасаду строения, обнаружены человеческие останки.
Закрыв окно с экспертным заключением пожарных, она находит архив записей звонков в службу «999». Выбирает нужный аудиофайл. Шипение помех, потом голос оператора. Его тут же перебивает женский голос, задыхающийся, торопливый. Оператор просит позвонившую говорить помедленней.
«О боже, там живет семья, с маленькой девочкой… — Женщина на записи делает глубокий вдох. — Из окон уже вырывается пламя, пожалуйста, приезжайте скорей!»
«Пожарный расчет уже в пути», — заверяет оператор.
Запись заканчивается. И вновь Джесс гадает: почему именно их дом? Почему именно они? Она сознает, насколько им с Элис тогда повезло. Если б не ее полная нечувствительность к боли, позволившая ей совершить тот отчаянный прыжок из окна охваченной огнем комнаты, обе они были бы уже давно мертвы.
Она закрывает и это окно на экране и тут же видит еще один документ, загруженный в систему. Это отчет о вскрытии, имя в шапке — Патрик Ричард Амброуз. Ее палец на мгновенье зависает над тачпэдом, прежде чем любопытство берет верх.
Отчет длинный, и Джесс пробирается через медицинские термины, отчаянно пытаясь уловить смысл.
Следы сажи в гортани, трахее и бронхах, явные свидетельства тепловой травмы слизистых оболочек. Обширные ожоги третьей степени с широкими эритематозными краями на 50 % наружной поверхности тела, не затронутая огнем кожа на вид полупрозрачная, с восковым оттенком. Повреждения кожных покровов свидетельствуют скорее о посмертных перемещениях тела, чем о прижизненных травмах.
«Что это может значить?» — гадает Джесс.
Ее глаза продолжают бегать по строчкам.
Положение тела на момент обнаружения (лежа, с руками, сведенными вместе над головой) указывает на то, что потерпевший был привязан к изголовью кровати до начала пожара. Во рту обнаружены следы тканевого материала, предположительно кляпа, наличествуют частично сохранившиеся фрагменты шнура.
Какого хрена? Джесс передергивает, глаза расширяются. Кто-то проник к ним, связал Патрика и засунул ему в рот кляп, прежде чем поджечь дом? Почему она ничего не слышала? Почему Патрик ее не позвал?
Оглушительные удары в дверь заставляют Джесс практически подпрыгнуть на стуле. Она замирает, чувствуя, как бешено заколотилось сердце. Опять громкий стук, а потом мужской голос, зовущий ее по имени.
Только через секунду она способна мыслить здраво и понимает, что это Нав.
Джесс вскакивает и открывает дверь. Нав облегченно вздыхает, увидев ее.
— Да черт возьми, Джесс! Я думал, тебя уже нет в живых.
Она отступает вбок и дает ему войти.
— Все у меня нормально.
Джесс рада видеть его, но настроена немного опасливо — пытается оценить его настроение после той ссоры, когда они виделись в последний раз.
— Так я тебе и поверил! — Нав оглядывает квартиру, потом вновь поворачивается к ней лицом. — Что-то ты вроде бледная… Как себя чувствуешь?
— Все со мной нормально, — повторяет она. — Я…
Ее взгляд невольно падает на компьютер, отчет о вскрытии по-прежнему на экране.
Он смотрит туда же.
— Это еще что?
— Отчет о вскрытии Патрика.
— Отчет о… — Нав таращится на экран, потом опять на нее. — Джесс, чем ты вообще занимаешься? Во что ты влезла? Я видел в новостях, в городе одно убийство за другим. И это… — Он показывает на экран. — Патрик тоже как-то с этим связан?
Джесс кивает:
— Гриффин считает, что да.
— Гриффин… — Нав умолкает. Тянется к ней и хватает ее за руки. — Джесс, это просто безумие! Тебе нельзя здесь оставаться! Тебе нельзя во все это впутываться!
— Я уже впуталась! — выкрикивает Джесс. Она рада, что он уже не злится на нее, и очень не хочет опять его расстраивать. Но она должна оставаться здесь и довести дело до конца. — Я теперь не могу все бросить.
Джесс видит, как он стискивает зубы и мотает головой.
Она понимает, что Нав уже много чего для нее сделал. В университете он сразу понял, в чем вся причина ее бед, и годами был голосом разума у нее за плечом. Напоминал ей о ежедневных проверках. Заштопывал ее, когда она в этом нуждалась. Джесс в курсе, что множество людей с ее патологией не доживают до старости или, по крайней мере, теряют руки или ноги из-за инфекции. Нав — это наверняка единственная причина, по которой она до сих пор цела и невредима.
Джесс наблюдает, как он подходит к компьютеру и смотрит на него — его глаза бегают по строчкам, которые она уже прочитала. Хочет что-нибудь сказать, чтобы как-то сгладить ситуацию, но совершенно не представляет, что именно.
— Ты тут все понимаешь, Нав? — негромко спрашивает она наконец.
Он медленно садится, открывает следующую страницу на экране.
— Господи, Джесс… — шепчет почти про себя. Его рука поднимается ко рту, и на секунду он отворачивается, крепко зажмурив глаза. Потом поднимает на нее взгляд. — Ты действительно хочешь знать?
Джесс кивает и присаживается рядом с ним.
Нав набирает полную грудь воздуха.
— Смысл в том, что Патрик был жив, когда огонь добрался до него. Кто-то его связал. — Он опять прикрывает глаза и пощипывает кончик носа. Джесс видно — ему с трудом удается справляться с эмоциями. — Чтобы он точно сгорел до смерти.
Нав тянется к ней и кладет ей руку на плечо.
— Но понимаешь, что из этого следует, Джесс? Кто-то заранее нацелился на него, кто-то нацелился на ваш дом. Ты очень сильно рискуешь. Пожалуйста, отправляйся в полицию. Там ты будешь в безопасности, по крайней мере. Очень тебя прошу!
Джесс видит в его глазах отчаяние. Но мотает головой.
Нав собирается сказать что-то еще, но оба оборачиваются, когда слышат, как в замке поворачивается ключ.
Гриффин распахивает дверь и тут же останавливается, когда видит Нава. При одном только взгляде на выражение его лица Джесс понимает, что оно не обещает ничего хорошего.
Он ничего не говорит, просто снимает куртку и бросает ее на диван. Проходит в кухню, вынимает из шкафчика бутылку водки, наливает в кружку щедрую порцию и одним махом опрокидывает в рот.
— Так, значит, ты и есть Нав, — ворчит он.
Тот медленно встает. Нерешительно подходит к Гриффину. Нав высокий и мускулистый, но его объемы — ничто по сравнению с габаритами Гриффина. Джесс видит, как он выпрямляется и расправляет плечи, пытаясь выглядеть крупнее.
Протягивает руку.
— Доктор Нав Шарма, — представляется он.
Гриффин смотрит на протянутую руку, потом пожимает ее.
— Что это вы смотрите? — Тут он видит фамилию в отчете. — Вскрытие Патрика? — Бросает быстрый взгляд на Джесс. — Тебе не стоит это читать.
— Так ты знал?
— Да.
Джесс в нерешительности. Если он это уже видел, тогда что еще он успел прочитать? Что еще ему известно? Она злится, хочет вытащить это из Гриффина — наорать на него, что ничего не рассказал ей, наброситься с упреками за его постоянную скрытность, за нежелание открыться ей. Но здесь Нав.
И она видит кое-что еще.
Джесс уже научилась замечать эту тьму у него в глазах и то, как он двигается в зависимости от того, чем пытался умерить боль. Правильное лекарство — и он свободней в движениях, развязней, спокойней. Неправильные — алкоголь, никотин, — и он вот такой. Едва может сдержать гнев. Боль лишь добавляет масла в огонь.
— Нав, — произносит она. — Тебе пора уходить.
Нав таращится на нее. Джесс видит, что опять его обидела.
— Я буду на связи, — добавляет она. — Обещаю. Напомни мне свой номер.
Нав бросает взгляд на Гриффина. Тот отвернулся, игнорируя их. Нав хмурится, после чего наклоняется к столу рядом с Джесс, пишет на клочке бумаги свой телефонный номер и передает ей. Она провожает его к двери. Открывает ее, и Нав ступает в прихожую.
— Мне это не нравится, Джесс. Совсем не нравится. — Он примолкает, оглядываясь на квартиру. И шепотом добавляет: — На чем это он?
— В каком это смысле?
— Наркомана я сразу вижу. Тремор, пот… У него ломка. Зрачки как черные дыры. Так на чем он сидит?
— На болеутоляющем, — шепчет Джесс. — Оксикодон.
— Он тебе совсем ни к чему, Джесс.
— А ты? — огрызается она в ответ.
Нав отшатывается. Она понимает, что окончательно его расстроила.
— Да, — отвечает он. — Видно, и я тоже.
Поворачивается и быстро поднимается по ступенькам. Вспышка света, когда Нав толкает дверь наверху, а потом опять темнота, когда он захлопывает ее за собой.
Джесс хочется расплакаться. Она не заслуживает такого хорошего человека, как Нав. Никогда не заслуживала. Лучше пусть все будет, как есть.
Закрыв за собой дверь, она подходит к Гриффину.
— Очень болит? — спрашивает у него, и он резко оборачивается, обжигает ее гневным взглядом. — Прими что-нибудь.
— Уже принимаю, — бурчит Гриффин, поднимая кружку и опрокидывая в рот еще одну большую порцию водки.
— В смысле, что-то, что действительно поможет.
Джесс подхватывает его рюкзак, роется в боковом кармане, протягивает Гриффину картонную коробочку. Он смотрит на нее, потом берет, вытаскивает из нее блистер и, показывая ей, говорит:
— Всего четыре штуки осталось.
— Так купи еще.
— Не могу. Мой врач хочет, чтобы я ходил в какую-то дурацкую группу для страдающих хроническими болями. Чтобы прописать мне что-то другое взамен. А у меня нет времени на всю эту фигню.
Гриффин вытаскивает одну капсулу, глотает ее, а потом осторожно опускается на кровать.
Она следует за ним, снимает с него ботинки, потом ложится рядом.
— Может, когда все это закончится, — бормочет он. — Может, тогда…
Они лежат вместе в молчании. День подходит к концу, сгущается тьма, но Джесс не включает свет. Думает про Патрика, про последние секунды его жизни. Про страх, который он наверняка чувствовал, про боль. Про его попытки освободиться, когда вокруг полыхал огонь. Она знает, что его последние мысли были про нее и про Элис, и слезы медленно скатываются по ее лицу.
— Я просто хочу, чтобы этот кошмар наконец кончился, — шепчет она, лежа рядом с Гриффином. — Я хочу увидеть дочь. Хочу вернуться к своей жизни.
— А сейчас она что — не твоя? — слышит она бормотание Гриффина.
Джесс лежит и ждет, когда мир вновь обретет смысл. И думает: а ведь и вправду — принадлежит ли ей отныне ее собственная жизнь?
Останется ли она здесь, в этой квартире, с Гриффином? Или уйдет — но куда?
Джесс ждет, пока квартира остывает вокруг них, пока тени ползут по стенам. Ждет ответа, который так и не приходит.
Глава 46
Кара сидит у себя в кабинете. Все уже разошлись по домам, даже Дикин. Но ей не хочется уходить. Она просто не может уйти, пока у нее не будет ясного понимания, на чем завтра сосредоточить расследование, а прямо сейчас у нее такого понимания нет, тем более ясного. Слишком много направлений, которые можно избрать. И тем не менее нужно принять какое-то решение.
Читает свежие отчеты членов группы. До сих пор, несмотря на всю жестокость изнасилований, избиений и убийств, преступник не оставил после себя ни единой улики. Ни единого следа. Настроение у Кары подавленное.
Чуть раньше она сидела с одним из прикомандированных детективов, изучая улики по одному из убийств, совершенному где-то в Западном Йоркшире. Вроде бы много всего, но ничего ценного.
— А это еще что? — спросила тогда Кара, показывая на заключительный документ в списке.
Детектив-констебль вызвал его на экран.
— Это отчет сельскохозяйственного ботаника. На одном из тел обнаружились следы какого-то растения. — Он пожал плечами. — Думаю, у них есть возможность зря палить бюджет, поскольку единственная странность, которую удалось обнаружить, — что это какая-то редкая трава, которую можно найти только на торфяных болотах.
Кара нахмурилась.
— И как они с этим поступили?
— Никак. — Детектив посмотрел на нее. — Хотя эта трава вполне могла оказаться зацепкой — например, этот тип мог жить в сельской местности. Или, — он принялся подсчитывать варианты на пальцах, — мог разок бывать там на отдыхе, или же намеренно принес ее на место убийства, чтобы заморочить нам голову, или же вообще сама жертва могла где-то с этой травой контактировать…
Кара все равно попросила записать это на доске. Но на данный момент все их главные зацепки — из двести четырнадцатой квартиры. Ее взгляд падает на коробку с видеокассетами, все еще стоящую на полу у нее в кабинете. Она наклоняется, задумчиво перебирает их. В желудке словно застрял кусок свинца. Технари из криминалистического отдела уже подтвердили, что записи старые, запечатленные на них убийства никак не соотносятся с нахлынувшим на них потоком имитаций, но это мало чем утешает. И Кара не может просмотреть их, просто не может себя заставить.
Но как только она готова выпрямиться, одна из кассет притягивает ее взгляд. Эта не похожа на все остальные — этикетка совсем другая. Кара вытаскивает ее из коробки.
«Хэмпширский опекунский совет, РДК (д/р 31.03.86), 1/2, 27.02.96».
Любопытство берет свое, и она опять включает видеоплеер в розетку и вставляет кассету в гнездо.
К ее большому облегчению, на экране какой-то офис. На столе игрушки — машинки, куклы, детальки конструктора «Лего» — и крупный, располагающего вида мужчина в маленьких круглых очках, сидящий справа.
— Ты знаешь, почему ты здесь, Роберт? — спрашивает он у кого-то. Тон у него участливый и ободряющий. — Ты помнишь, что случилось с твоим отцом, с твоим дядей?
Тот, с кем он беседует, не в кадре. Кара видит, как слева протягивается детская рука, возит по столу одну из игрушечных машинок.
— А можно мне домой? — слышится тихий голосок.
Вид у мужчины удрученный. Кара предполагает, что это социальный работник.
— Нет. Мне очень жаль, Роберт, но какое-то время тебе нельзя будет вернуться домой. У тебя есть еще какие-то родственники, к которым можно пойти?
Игрушечная машинка катается взад-вперед. Потом:
— Они зовут меня Робби.
— Кто зовет? Твой папа?
Пауза. Кара предполагает, что мальчик кивает. Мужчина на записи чешет лоб, потом перелистывает свои записи.
— Робби, можешь поподробней рассказать про то, о чем мы с тобой говорили вчера? Про твоих папу с дядей?
Кара видит, как машинка слетает со стола.
— Ты говорил, что они играли с тобой во всякие игры? — Мужчина заметно сглатывает, его кадык ходит вверх-вниз. — Какого рода игры?
— Не знаю, как объяснить.
Мужчина показывает на кукол перед собой. Здесь солдат в полном боевом снаряжении и кукла Кен.
— А можешь показать?
Над столом протягиваются две маленькие ручки, берут фигурки. У Кары пересыхает во рту. Невидимый на записи мальчик начинает со стуком сталкивать кукол друг с другом, после чего кладет одну из них на стол, а второй хлопает по ней сверху.
— Твой отец бил тебя?
— Да.
— А дядя?
На сей раз тише:
— Да.
Мальчик подхватывает одну из кукол и второй рукой стягивает с пластмассового солдата штаны — мужчина на видео бледнеет. Куклу Кена, которая гораздо меньше размером, отворачивает от нее лицом. Кара не может отвести глаз от маленьких ручек на экране — детских ручек, которые заставляют обе фигурки делать совершенно недвусмысленные движения. Не может думать о том, что это изображает, просто не может.
— Насильственное совращение малолетних.
Голос, донесшийся у нее из-за спины, заставляет ее вздрогнуть. В двери ее кабинета стоит Шентон, глядя на экран. Она быстро выключает запись.
— А я и не знала, что ты еще здесь, Тоби.
— Это из двести четырнадцатой? — спрашивает он.
— Да. По-моему, тебе пора домой… — начинает Кара, но Шентон делает шаг вперед в кабинет. Бросает взгляд на темный экран, а потом раскачивается на каблуках, сложив руки на груди.
— Сексуальное насилие в детстве — обычная вещь для серийных преступников. К сожалению, несмотря на то, как это любят подавать в СМИ, убийцами в основном становятся, а не рождаются.
— Ты думаешь, это как раз такой случай?
— Похоже на то. Хотя стоит добавить, что далеко не все жертвы сексуального насилия в дальнейшем и сами подвергают насилию других людей. И, естественно, очень небольшой процент их становится серийными убийцами. Но это очень распространенный предрасполагающий фактор.
Пока Шентон говорит обо всем этом — о том, в чем определенно разбирается, — Кара видит, как он приобретает все большую уверенность в себе: плечи выпрямляются, глаза становятся ярче. Наверное, потом ему стоит подумать о специализации, думает она. О переходе от общей полицейской работы к криминальной психологии.
— Как продвигается профиль? — спрашивает она у него.
— Завтра должен быть готов. Можете отправить мне фото с места преступления «под Зодиака»? У меня вроде нет доступа.
— Отправлю прямо сейчас, — обещает Кара. Потом добавляет: — Ты в порядке?
Он быстро поднимает взгляд. Выглядит Тоби вроде бледнее обычного, в резком свете люминесцентных ламп его кожа кажется почти прозрачной. Слегка прищурившись, он смотрит на нее, а потом опять опускает взгляд на собственные ботинки.
— Все нормально.
— Когда все это закончится, все получат отгулы, — говорит Кара. Но эти слова кажутся неискренними даже для ее собственных ушей. — А также психологическую помощь, если кому понадобится, — заканчивает она.
Шентон опять пристально смотрит на нее, потом молча разворачивается. Кара смотрит, как он уходит к своему столу. Психологическая помощь? Даже если бы кто-то и вправду знал, что это такое, когда у них будет время пообщаться с мозгоправом? Когда оно найдется у нее самой?
Кара открывает свою электронную почту и начинает прицеплять к письму обещанные файлы. Поступает по тому же принципу, что и любой другой, занимающийся полицейской работой: затолкай все накопившееся дерьмо в какой-то дальний уголок мозга, отгородись от него высокой стеной — и останешься целым и невредимым.
«Отгородись стеной, — думает она, когда нажимает на „Отправить“, — и молись, чтобы в один прекрасный день весь этот кошмар не сумел прорваться через нее».
Глава 47
Боль окончательно берет верх над всем телом. Теперь это не только спина — болит каждая мышца, зудит кожа. Гриффин чувствует, как быстро колотится сердце. Ему нужно принять что-то, что угодно, — он знает, что дальше будет только хуже. И теперь ему требуется гораздо больше, чтобы ощутить нужный эффект.
Возвращаясь домой из отдела полиции, Гриффин решил было сделать крюк. Он в курсе, где ошиваются наркоторговцы. Знает, что если ему позарез понадобится что-то — что угодно, чтобы снять боль, — то за определенную сумму наличными сумеет это раздобыть. Но при этом он и видел результаты подобных попыток обрести покой. Знает, где оказываются люди, давшие слабину, и не хочет там оказаться. Пока что.
И вот он наконец приходит к себе домой, а там этот! Хренов доктор Шарма со своими прилизанными волосиками и гладкой карамельной кожей! Гриффин помнит его еще с того раза в больнице — и вот он вам, выглядит даже еще лучше. Господи — вышиб бы его на хрен за дверь под зад коленкой, если б так мерзко себя не чувствовал, если б был в чуть лучшей форме!
Но тот наконец и сам убрался. А Джесс осталась. Гриффин не знает почему, но она лежит на кровати рядом с ним, пока он ждет, когда подействует одна-единственная капсула. Ждет хоть какого-то облегчения.
Раньше в этот день, когда Джесс произнесла имя Миа, ему показалось, что в него ударила молния. Он знал, что надо было дать хоть какое-то объяснение этой фотографии у него на столе, но ее имя, произнесенное вслух, буквально оглушило его.
Бо́льшую часть этого года лишь очень немногие осмеливались упоминать про нее. Люди ходили вокруг него на цыпочках, употребляя эвфемистические фразы вроде «ее больше нет с нами». Но теперь, после всех этих убийств, Миа буквально повсюду. Ее лицо на фотографиях, ее имя — там, в штабной комнате.
И это хорошо. Он некогда думал, что это уничтожит его — если говорить о ней, но из-за этого она кажется более реальной. А она и есть реальная — человек, которого он любил, человек, который любил его.
— Миа была моей женой, — шепчет он Джесс в темнеющей комнате. — Мы были женаты ровно один год и шесть дней, когда ее убили.
И начинает рассказывать.
Должно быть, час или два ночи. Гриффин совершенно сбит с толку; фонарик светит ему прямо в глаза, разбудив его. Он чувствует, как лежащая рядом Миа вздрагивает, всем телом прижимается к его спине, хочет укрыться за ним. Что-то твердое и холодное прижимается к его голове.
— У меня ствол, — шипит чей-то голос. — Встать!
Гриффин медлит, и этот человек сдвигается. Пистолет убран, но он слышит, как Миа рядом с ним испуганно ахает.
— Я целюсь твоей жене прямо в башку. Давай-ка без глупостей! — Произнесено это сквозь стиснутые зубы, злобно и жестко.
Гриффин медленно поднимает руки. Опускает ноги с кровати, оглядываясь вокруг. На нем одни только трусы-боксеры, и он знает, что на Миа лишь тоненькая ночная рубашка. В темноте ему видна разве что тень, некая фигура в лыжной маске с прорезями для глаз, стоящая рядом с его женой.
— Свяжи его!
Миа подходит к нему, и он протягивает ей руки.
— Нет, за спиной!
Он заводит руки за спину, как велено, и чувствует, как Миа обматывает шнуром его запястья. Руки у нее холодные, она вся дрожит. Он держит их слегка раздвинутыми, надеясь сохранить какую-то слабину в путах, но после того, как она заканчивает, чувствует, как их поправляют, крепко затягивают, так что веревка врезается в кожу.
— Что тебе надо? — спрашивает Гриффин. — Бери все, все что захочешь.
— О, это обязательно, — отвечает голос, приглушенный маской. — А теперь ложись на пол.
Гриффин опускается на колени на ковер, и крепкая рука толкает его вперед. Он тяжело заваливается на бок. Думает: подлови его, выбей ствол, врежь ему в рожу, он наверняка меньше тебя! Но одна мысль все крутится и крутится в голове: а что, если он выстрелит? А как же Миа?
Словно прочитав его мысли, этот человек рычит:
— Не двигайся, иначе я убью ее!
Он чувствует, как шнур обматывается вокруг его щиколоток, и вот его ноги уже туго притянуты к связанным за спиной рукам.
Что-то заталкивают ему в рот, какую-то тряпку — наверное, что-то из одежды. Кляп обвязывают вокруг головы, чтобы не выпал. Потом завязывают глаза. Гриффин пытается пошевелиться, но спутан он намертво — ноги надежно притянуты к запястьям. Опять пытается вырваться, но, похоже, лишь еще туже затягивает узлы.
Ему ничего не видно, но он по-прежнему все слышит. Удаляющиеся шаги, шлепанье босых ног Миа — неуверенное, спотыкающееся. Слышит шепот, но не может разобрать, что говорит этот человек. Предполагает, что они в гостиной, и тут дверь закрывается. Теперь не слышно вообще ничего — воображение рисует страшные картины.
Гриффин опять дергается в путах. Ругает себя, что позволил себе оказаться в таком беспомощном положении. Но он был в полусне, он и представить не мог…
Представить что? По-прежнему ничего не слышно. Но тут — голос Миа, умоляющий, упрашивающий. Она говорит: «Нет, не надо, пожалуйста, не надо!» Гриффин пытается крикнуть, но его голос никому не слышен, он лишь без толку мычит в кляп. Опять пытается освободиться, шнур врезается еще глубже. Трется головой о ковер, пытаясь стащить повязку с глаз, выдернуть кляп, что угодно.
Он слышит, как Миа визжит от боли. Слышит, как падает мебель, бьется стекло. Всхлипывания. Плач. Звуки, которые разрывают ему сердце на части. Слезы пропитывают повязку на глазах. Гриффин в беспомощном гневе извивается на ковре, слыша звериный вой жены, повторяющей его имя.
Теперь он уже не чувствует рук, шнур перекрыл ток крови. Но все равно не может освободиться.
Проходят минуты, потом часы. Он совершенно потерял представление, сколько пролежал так на полу. Изо всех сил напрягает слух, чтобы услышать, что происходит в соседней комнате. Время от времени оттуда доносятся крики, обрывки слов, шепот, потом тишина.
И тут щелчок. Открывается дверь. Кто-то рядом с ним в комнате. Гриффин опять рвется в путах и как-то ухитряется приподняться, встав на колени со связанными за спиной руками. Но, прежде чем успевает сделать что-то еще, чувствует, как что-то твердое бьет его в плечо. Потом в живот. Потом поперек лица. Чувствует вкус крови во рту. Нос сломан. Боль разрывает тело, и он падает на пол, но его руки вдруг свободны. Гриффин шарит онемевшими пальцами вокруг, однако удары быстро следуют один за другим, и все, на что он способен, — это попытаться защититься от них, выставив перед собой руки. Чувствует удар по предплечьям, слышит, как ломаются кости.
Нестерпимая мука. Но удары продолжают сыпаться. По спине, по голове. Кровь струится по его лицу. А потом наконец он теряет сознание. И все ускользает прочь.
Его голос в полной тишине звучит неестественно громко. Гриффин умолкает. Чувствует, как Джесс слегка пошевелилась, видит ее глаза в темноте.
— Перед этим были странные телефонные звонки последнюю пару недель. Звонили и вешали трубку, без единого слова. А однажды я заметил, что калитка оставлена открытой, но не придал этому значения.
Он мотает головой, ощущая привычный стыд от своего провала.
— Нельзя было позволять ему меня связывать! Но он приставлял ей к голове пистолет и говорил, что застрелит ее. Но, зная то, что я знаю сейчас, — то, что он потом сделал… — Голос Гриффина осекается, слова застревают в горле. Он прокашливается. — Лучше б он сразу ее застрелил.
Один-единственный выстрел — это не многочасовое садистское изнасилование. Он читал отчет о вскрытии. Просматривал фотографии. Видел переломанные кости, всю эту кровь. Разрывы и порезы на ее нежной коже. После жестокого избиения ее лицо превратилось в неузнаваемую массу.
Гриффин чувствует, как Джесс ворочается в кровати. Она кладет ему голову на грудь, протягивает руки, чтобы обнять его. Ее ноги переплетаются с его ногами.
Он понимает, что у него дрожат руки.
— Он ударил меня. Вот сюда. — Гриффин берет Джесс за руку и проводит ею по своему виску. Он знает, что там остался шрам и длинная узкая проплешина — волосы там так и не выросли. Сглатывает. — Сломал обе руки, вот здесь, — показывает на свои предплечья, — и четыре ребра. Пробито легкое, частичный перелом третьего поясничного позвонка. Я два дня провалялся без сознания. Я продал тот дом — просто не мог вернуться туда. Меня отстранили от работы как детектива, который не сумел раскрыть даже убийство собственной жены. И теперь я живу в подвале в обмен на то, что охраняю автомастерскую приятеля, и могу прожить очередной день только при помощи сильнодействующих лекарств с наркотой. Жалкое зрелище, не правда ли?
Джесс все еще держит его за руку, и теперь их пальцы переплетаются. Подносит его руку к губам, и он чувствует, как она целует его пальцы.
— Совсем наоборот, — шепчет Джесс.
Глава 48
Он стоит перед зеркалом, чистит зубы. Итак, они нашли его квартиру. Хотя это он сам привел их туда — знал, что это произойдет, так что это совсем не проблема.
Но он все потерял. Все свои пожитки. Все свои призы и сувениры. Так что нужно разжиться другими. При этой мысли его охватывает приятное возбуждение. Вообще-то он молодец. От столького отделался, и они ничего не знают… Он размышляет о том, что бы хотелось сделать дальше, кого взять за основу.
Банди, пожалуй. Этот мужик был, блин, натуральным пионером в своем деле! Можно состряпать что-нибудь в духе его проделок в студенческом сестринстве «Хи-Омега»[44], с четырьмя бабами за один вечер, — две из них убиты, одна оттрахана аэрозольным баллончиком. А у одной Банди даже отгрыз сосок. Правда, на тот момент он уже окончательно потерял контроль над собой. Если б у Теда хватило ума не кусать женщин за ягодицы, он и сейчас мог бы оставаться на свободе. Может, по-прежнему убивал бы…
Он сплевывает зубную пасту, наклоняется к крану, полощет рот. Улыбается. Нет, сам он таких глупостей себе никогда не позволял.
Теперь осталась всего пара дней, а надо так много сделать!
Он припоминает кое-что из читаного — про человека, который убивал своих жертв перед зеркалом. Накидывал шнур на шею, душил, затягивал, а потом вдруг ослаблял. Позволял им слегка вдохнуть, давал им пожить еще секундочку, а потом повторял все по новой. В буквальном смысле наблюдал, как они умирают.
Он чувствует, как твердеет член просто от одной мысли об этом. На что это может быть похоже — наблюдать за болью и страхом в глазах женщины, когда убиваешь ее раз за разом? Когда, уже потеряв связь с реальностью, она вновь приходит в сознание, чтобы оказаться на том же месте, с которого и начала?
Он вцепляется в себя еще сильнее, еще быстрей дергает сжатой в кулак рукой, пока в голове прокручивается этот сценарий, а перед глазами мелькают различные женские лица. Пожалуй, это слишком уж хорошо для какой-нибудь неизвестной. Перед мысленным взором вдруг застревает одно лицо, хорошо знакомое. И когда он представляет себе ее рот, ее глаза, ее муку и все, что он сделает с ней, то кончает, мощно и неистово; струя спермы летит в раковину.
«О боже, да!» — думает он, содрогаясь и переводя дух. Надо приберечь это для нее.
Только для нее.