1. «С природой одною он жизнью дышал»
О начальном периоде взаимоотношений человека с природой, с которого можно вести рассказ, не осталось письменных данных, и судить о нем приходится на основании археологического и в какой-то степени этнографического материала. Соображение, что все культуры проходят в своем развитии через сходные стадии, оправдывает привлечение материала ряда современных культур.
Общепринята точка зрения, в соответствии с которой само происхождение человека есть результат эволюции природы, а его становление шло через изменение им в процессе труда природной среды. Непосредственной же предпосылкой появления человека по некоторым современным представлениям были мутации у высших гоминид, обитавших в районах повышенной радиоактивности, т. е. определенное состояние среды обитания.
Развитие человека определялось, по-видимому, сложным набором внутрисоциальных и экологических факторов. Нас в этой работе будут привлекать преимущественно вторьте, а именно то, насколько природа и взаимоотношения с ней первобытного человека способствовали его становлению.
По мнению Б. Ф. Поршнева, «экологический анализ показывает нам колоссальную связанность палеоантропа со всем окружающим животным миром… палеоантроп… был абсолютно безопасен для всех зверей и птиц, ибо он никого не убивал. Но зато он как бы отразил в себе этот многоликий и многоголосый мир»{3}.
В качестве подтверждающего аргумента приводятся, в частности, современные данные о безопасном длительном проживании натуралистов в контакте с медведями, волками, позволяющие сделать вывод, что эти животные не имеют инстинкта нападать на человека, а, напротив, проявляют склонность к сотрудничеству, если только человек ведет себя так, как, вероятно, вел себя палеоантроп. Возможно, именно контактность палеоантропа с хищными животными позволила одомашнить одну из разновидностей волка — предка собаки. Есть данные, что в прошлом человек успешно одомашнивал и ныне дикие виды животных (кабанов, волков и даже крокодилов). Возможность активного воздействия на центральную нервную систему животных высокоорганизованным предкам человека давали, по Поршневу, особенности развития их высшей нервной деятельности. Эффективность дрессировки хищников подтверждает этот вывод, а их неодинаковая дрессируемость может свидетельствовать о степени их палеоконтакта с первобытным человеком.
Как бы то ни было, у нас нет оснований рассматривать первобытных людей непременно как суперхищников, которые оказались сильнее всех представителей животного мира и занимались их истреблением. Взаимоотношения первобытного человека с окружающим миром были гораздо сложнее, насыщеннее и многограннее.
Однако чем ближе к порогу собственно человеческой истории, тем больше данных о важной роли охоты в жизни первобытного общества. По мнению М. И. Будыко, экономической основой жизни человеческого общества в верхнем палеолите (40–15 тыс. лет назад), когда была создана его первая культура (правда, и представителя гоминид верхнего палеолита — кроманьольца не все ученые склонны считать человеком в его сформировавшемся виде с присущей ему речью, разумом, психикой), была охота на крупных животных.
Используя метод математического моделирования, Будыко пришел к выводу, что «окончание культуры палеолита в Европе, возможно, было в известной мере результатом неразрешимого противоречия между созданной человеком верхнего палеолита техникой массовой охоты на крупных животных… и ограниченностью природных ресурсов для этой охоты, которые через некоторый период времени оказались исчерпанными»{4}. Ряд исследователей считает в какой-то степени антропогенно обусловленным исчезновение мамонтов и других крупных млекопитающих. Главная причина данного экологического кризиса, по Будыко, в более высокой скорости эволюции человека по сравнению со скоростью эволюции преследуемых им животных.
Исследования Будыко ценны в том плане, что показывают опасность агрессивно-потребительского устремления по отношению к природе. Конечно, последнее в определенной степени требуется для существования человека в «сфере необходимости», но оно должно преодолеваться культурным прогрессом, который, например, в описанный период выразился в переходе от присваивающего к производительному хозяйству, к земледелию и скотоводству. Возможности для этого в самом человеке существовали; надо было, чтобы это стало реальностью.
Если экологический кризис верхнего палеолита действительно имел место, то он несомненно оказал в той или иной степени влияние и на эволюцию человека, по крайней мере способствовал развитию новых форм его отношения с природой.
Для единства первобытного человека с окружающей его средой характерно, что он не выделял себя из природы и не рефлектировал над своим отношением к ней. Имел место тесный контакт со средой обитания, который диалектически сочетался с борьбой с природой. Это дает основание заключить о непосредственности единства первобытного человека с природой, хотя, строго говоря, непосредственное единство живого со средой мы имеем на стадии первой сигнальной системы, когда внешнее раздражение вызывает определенный постоянный импульс. На стадии второй сигнальной системы, характерной для человека, возникает опосредование словом, которое тормозит рефлексы первой сигнальной системы. Такое опосредование возникает и при применении орудий труда.
Существует обоснованная концепция образования языка в процессе трудовой деятельности человека и социальной коммуникации, вызванной трудовой практикой. Не подвергая сомнению основополагающую роль труда, стоит здесь обратить внимание и на материал, демонстрирующий связь возникновения речи и образования языка с особой формой отношения к природе, которое А. Н. Афанасьев назвал сочувственным созерцанием.
Сочувственное созерцание природы наряду с двумя основными видами деятельности (трудовой и общения) определило специфическую форму опосредования взаимоотношений человека и природы речью, что позволяет говорить о речевом единстве человека с природой (психофизиологической базой его были особенности развития высшей нервной деятельности человека), поскольку творческий процесс наименования вещи позволяет раскрыть ее суть, заложенные в ней внутренние потенции. Своеобразием речевого единства человека и природы является то, что предмет природы только тогда начинает поистине существовать для человека, когда он назван и в самом названии усматривается суть данного предмета. Это связано и с особым мистическим значением слов для первобытного человека.
Причем интересно, что даже так называемые «отсталые» народы, у которых процесс развития языка в целом закончился давно, поражают этнографов и лингвистов совершенством своего языка. Вопрос о совершенстве языка малокультурных народов остается до сих пор одним из самых таинственных. По мнению французского ученого Ж. М. Дежерандо, богатая лексика и сложные грамматические формы соответствуют разнообразному и детализированному общению «дикарей» с природой и между собой.
Возникновение языка несомненно связано со словесным творчеством и, в свою очередь, ведет к становлению словесных и иных форм искусства. Перечисленные выше моменты, важные для развития языка, важны и для становления первобытного искусства, что подтверждается тем, что самые первые наскальные изображения представляют собой рисунки животных и выполняют ясно выраженную ритуальную функцию, необходимую при охоте. Отметим, что Поршнев обосновывал идею о том, что исходный психофизиологический механизм развития искусства тот же, что и возникновения речи — преодоление внушения со стороны других индивидов.
Древнейшие памятники искусства свидетельствуют об отношении человека к природе, которое можно назвать мифологическим. Немецкий философ Кассирер утверждал, что именно чувство единства с природой — самый сильный импульс мифологического мышления. Примитивный человек, по Кассиреру, способен делать различия между вещами, но гораздо сильнее у него чувство единства с природой, от которой он себя не отделяет, ощущение мистической всесвязанности.
Становление мифологических представлений накладывается на речевое единство человека и природы. А. Н. Афанасьев даже выводил мифологию из особен-костей образования языка и словотворчества. Творчество языка (видоизменяющееся в процессе смены орудий и способов производства), которое со временем иссякает и предается забвению, продолжается, по Афанасьеву, в новом виде творчества — мифологическом. Выскажем предположение, что речь была формой единства человека с природой в той мере, в которой имел место процесс словотворчества. С иссяканием этого процесса язык уже мог разделять человека и природу, и нужны были иные формы единства. Таковыми стали мифы и вообще первобытное искусство.
Каждый вид единства имеет свое качественное своеобразие, которое формируется на основе некоторых общих компонентов и существенных специфических особенностей. Так, мифологическое единство как бы объединяет речевое и трудовое (важное для всех стадий развития человека и само служащее основой периодизации в соответствии с используемыми орудиями труда на каменный, бронзовый и железный века), поскольку содержит в себе и языковой и трудовой аспекты. Но в мифе большое значение имеют особенности психологии народа и его своеобразных представлений о жизни и смерти, которые не всегда присутствуют в наличном языке.
Для мифологического единства, помимо сочувственного созерцания природы, о котором говорилось выше, значение имеет все более полно осознаваемая любовь к ней, которая, впрочем, занимает важное место и на стадии речевого единства, что подчеркивается, в частности, в древнейшем памятнике индийской культуры «Ригведе». При этом любовь понимается не как только специфически человеческое свойство. В соответствии с присущей мифологической стадии мышления параллели между природой — макрокосмом и человеком — микрокосмом сопоставления идут не только по линии у