На этот раз громкий протест не сработал, потому что, кроме Чжэн Бэнчжуна, поручать было некому, но разыграли прежний, уже хорошо знакомый сценарий: Чжэн Бэнчжуну не дали никакого назначения, никакого звания и никаких полномочий, однако потребовали, чтобы он нес ответственность за проектирование и строительство нового завода. Одного только не продумали: на этот раз Чжэн Бэнчжун не дал себя уговорить и отказался выполнять задание! Комично, что забил тревогу в уезде тот самый Ли, который так громко вопил и всячески оттягивал начало строительства, ничего не предпринимая, пока до срока завершения работ и — о ужас! — до созыва всекитайского совещания по газобетону на новом заводе осталось всего три месяца. После долгих совещаний и консультаций руководящие хозяйственники уезда с болью в сердце назначили «неперевоспитавшегося правого элемента» главным прорабом стройки. Зато «хороший человек» Ли, твердо стоявший «на позициях классовой борьбы», заставил Чжэн Бэнчжуна сократить свой сон наполовину, а то и на две трети, чтобы наверстать упущенное время, справиться в срок.
Скажем так, с 1973 года Чжэн Бэнчжун внес свой вклад на трех заводах. А много ли было таких строек в уезде Синьцзинь за все тридцать лет после Освобождения? Кажется, он доказал, что он не враг? Но нет. Даже когда в 1978 году ЦК КПК в циркуляре номер одиннадцать постановил снять ярлык по всей стране с каждого, кто был объявлен «правым элементом», истек тот год, но по-прежнему горстка должностных лиц продолжала мертвой хваткой держать Чжэн Бэнчжуна, боясь больше всего на свете, что в уезде Синьцзинь совсем переведутся правые элементы.
Чжэн Бэнчжун, пусть и с ярлыком «правого элемента», все равно старался ввести правила производственного распорядка, которые могли связать эту горстку по рукам и ногам. Он то и дело обвинял их в бездеятельности, мешал злоупотреблять властью. Ну а представьте, ярлык «правого элемента» с него снят… Беда! Его нельзя не использовать на ответственной работе; если же его использовать без ярлыка, то он сразу же станет с начальством на равной ноге. Такой технически одаренный человек, образованный и прекрасный организатор! Что же тогда будет?
Химеры бывают разные
При пересмотре дела в конце 1978 года, через месяц после снятия с Чжэн Бэнчжуна политического ярлыка «правого элемента», сочли, что в 1957 году его зачислили в «правые элементы» ошибочно. И он был назначен на должность заместителя директора завода газобетона.
Он стал ответственным работником с должностью и правами, но после столь крутой перемены в своем положении с удивлением обнаружил, что в борьбе со злом он по-прежнему беспомощен и бессилен. Его власть распространялась лишь на технические вопросы. Он попытался дважды исправить дело и потерпел полную неудачу; пришлось, воспользовавшись возможностью, уехать на политучебу, распрощаться с заводом.
Он последний раз прошелся по заводам: заводу газобетона и заводу стройдеталей. Здесь каждая установка была либо им спроектирована и изготовлена, либо им налажена и многократно отремонтирована. Он прежде думал, что все им сделанное по праву принадлежит трудовому коллективу. Но кто же в конце концов стал хозяином на заводах? Много ли прав имели рабочие на участие в делах заводского управления?
Руководители заводов прежде всего заботились о том, чтобы подобрать вокруг себя своих людей, чтобы увеличить свою власть и распоряжаться бесконтрольно. Ради этого шла и тайная и явная борьба. На работе вырывали друг у друга трибуну и подставляли друг другу подножки. Завод газобетона так и не вышел на проектную мощность. На заводе стройдеталей формовочная машина была спроектирована с дефектами и кое-как изготовлена, а потому многие организации возвращали кирпич и аннулировали заказы на продукцию. У рабочих не было никаких прав. Они видели бесчисленные недостатки и злобились, но не смели сказать слова поперек.
— Китайцы начисто лишены чувства совести, — возмущался Чжэн Бэнчжун теми, кто дрался за личную власть ради корысти и ставил ни во что интересы государства и рабочих. Конечно, таких людей меньшинство, и все же в современном Китае их наберется столько, что никакой историк не должен замалчивать их существование и деятельность. Например, секретарь Х. и секретарь Т. были руководителями завода потому, что были членами партии. Есть ли хоть что-нибудь коммунистическое в их личных качествах и в стиле их работы? Обладали ли они способностью руководить производством на заводе? И каков был их вклад в общее дело?
Чжэн Бэнчжун старался на заводе стройдеталей, но весь его труд в конечном счете пошел в заслугу, сделался политическим капиталом Дэн Сюэминя. Чжэн Бэнчжун на кирпичном заводе и на бетонном заводе отработал семь лет, но послужил укреплению должностного положения секретаря Т. и секретаря Х. «Доля» руководства в этих достижениях доказывает, что деятельность Чжэн Бэнчжуна только способствовала в объективном смысле тому, что у этих товарищей болезненно разрастались иллюзии и химеры на собственный счет.
Вспомним, что ганьбу Гу не пожелал чокнуться на банкете с «неисправившимся правым элементом». Откуда такое самомнение и высокомерие? Может быть, у него большие политические заслуги? Может, он боролся с Линь Бяо или с «четверкой»? Может быть, его трудами уезд Синьцзинь достиг небывалых в стране хозяйственных высот? Да ничего подобного! Если полистать личное дело этого вельможи за последние тридцать лет, то станет ясно: гордиться ему нечем, а его высокомерие и чувство превосходства над окружающими ни на чем не основаны.
Достижения, разве не они единственный критерий объективной оценки человека и даже его собственной самооценки? С тех пор как тень Чжэн Бэнчжуна отделилась от него самого, она двадцать с лишним лет господствовала над своим прежним хозяином, окутывала, помрачала, извращала, давила и попирала настоящего живого человека. А ведь было до очевидности просто понять и измерить его вклад — человек был у всех на виду!
Многие, многие годы политический курс в стране не принимал в расчет экономику; политика воспрещала полагаться на специалистов и на объективную оценку людей; надменные, высокопарные, трескучие фразы подавляли всякую деятельность, ни во что ставились реальные достижения; политические лозунги ценились выше научных и технических знаний, выше культуры вообще; живые люди заслонялись химерами, так что мираж не позволял человеку ни рассмотреть окружающих, ни составить верное представление о самом себе. Весной 1980 года Чжэн Бэнчжун и ганьбу Гу — оба обдумывали свое будущее.
— Уже год как меня перевели на работу в управление промышленностью, — мрачно говорил Чжэн Бэнчжун, сводя брови. — Никогда в жизни у меня не было на работе ничего подобного: безделье да скука.
Конечно, он не был совсем празден. Началось строительство еще одного завода стройматериалов — силикатного. Строительное управление проектировало его больше года. Чжэн Бэнчжун просидел над готовым проектом несколько ночей, обнаружил ошибки. Потребовалось проект переделать, что дало экономию в пятьдесят-шестьдесят тысяч юаней. Что ему еще надо? Может, ему хотелось пойти в научно-исследовательский институт и заняться научными разработками?
— Нет, — возражал он. — Практика — вот к чему я более всего пригоден, практика меня привлекает больше всего.
А ганьбу Гу досадовал, что работа становится для него раздражающе конкретной. Последние два года ему приходилось решать исключительно конкретные дела. Возьмем, к примеру, сельское хозяйство. Раньше как было? Установка «зерно всему основа» — как хорошо! Я требую сдачи риса — и все тут! План — в рисе, урожайность — по рису, закупки — тоже рис. Разослал всем циркуляр, получил отчеты — и подшил; работа кончена. Теперь же сплошное мучение: надо планировать сельскохозяйственное производство, исходя из местных условий, даже почв; надо внедрять многоотраслевое хозяйствование на земле, да еще надо поощрять хозяйственную самостоятельность. Да если они будут самостоятельными хозяевами на земле, как мне ими руководить?..
Гу сравнивал себя с теми людьми в уезде, которые теперь пошли в гору; сравнивал по партийному стажу, по рангу, по занимаемой должности, и горько вздыхал. Ему было тошно и душно. Он встал и распахнул окно кабинета.
Он любил проводить время у этого окна, смотреть на улицу. Как и раньше, оживленная улица была полна снующего народа, но краски уличной толпы стали другими: яркими и пестрыми. Из громкоговорителя неслась непривычная, раздражающая его слух, незнакомая мелодия. Строилось сразу несколько многоэтажных жилых зданий недурной архитектуры.
«Перемены», — думал он. В прошлом году в нем народилось смутное беспокойство, нарастающее где-то в глубине души, которое теперь терзало и мучило его. Это беспокойство усиливалось из-за нынешних газет, которые без конца мусолили «гарантированную чашку риса». Два дня назад пронесся неприятный слух, что предстоит проверка квалификации ответственных работников на предмет должностного соответствия…
Гу в сердцах захлопнул окно. Накопившаяся за долгие годы пыль взлетела с подоконника мутным желтым облаком и стала медленно оседать…
Пекин, июнь 1980 года
Перевел А. Желоховцев.
Лю СиньуЖЕЗЛ СЧАСТЬЯ
Было время производственной гимнастики, но в редакции ею по обыкновению никто не занимался. Кто-то громко рассказывал занятную историю, ее прерывали взрывы смеха. Тут мне позвонили по телефону, но расслышать голос в трубке никак не удавалось сквозь шум.
Я прикрикнул и махнул рукой. Смех и разговоры приутихли. Только тогда сумел я разобрать, что звонил Цао — секретарь партийной организации школы, где я прежде работал. С тех пор, как меня перевели три года назад в издательство, мы с ним виделись редко. Главная тому причина — наша занятость, а ведь, работая в школе, мы с ним были приятелями, каких нынче редко сыщешь.
— Цао, слушаю, у тебя ко мне дело? — прокричал я в трубку, прижав ее ко рту.