Он и сам не знает, сколько прошло времени до того мгновения, когда донеслись до него тихие женские всхлипывания. Что это за женщина? Святая богоматерь спустилась с неба или земная девушка попала в беду? Ши прислушался. Плач доносился из еле видного за высоченным бурьяном маленького домика, над входной дверью которого висела усеянная ласточкиными гнездами доска с надписью: «Павильон упоения литературой». Впрочем, тогда он не мог еще прочесть этой надписи, но знал, что находился там бывший кабинет князя. Но здесь, прежде чем продолжить мой рассказ, я полагаю, надо сделать небольшое отступление.
Нынешнее молодое поколение обычно полагает, что с началом Синьхайской революции 1911 года маньчжурская аристократия испарилась. В действительности же все было не так. Император Пу И Сюаньтун дотянул-таки всеми правдами и неправдами до февраля 1912 года и только тогда издал эдикт об отречении. Впрочем, эдикт этот поначалу мало что изменил в его быту. Как и до отречения, он продолжал жить в Запретном городе, где по-прежнему, словно ничего и не изменилось, наслаждался все той же роскошью.
К тому же в 1917 году произошел еще и монархический путч, организованный Чжан Сюнем, после которого на улицах Пекина вновь появилось немало недобитков феодального класса, разряженных в парадные придворные одежды и в головных уборах с шариками, указывавшими на тот или иной ранг. Только в 1926 году, то есть на пятнадцатый год республики, Пу И изгнали из Запретного города, и он отправился в Тяньцзинь, в особняк Чжанюань, доживать дни в изгнании. Но и там он вел себя как император, раздавая преданной челяди титулы и награждая особо угодивших ему. Уяснив себе это, уже не удивишься тому, как метко характеризует поговорка «Сороконожка и после смерти не валится с ног» историю семьи князя в описываемое нами время. В этой-то семье и родилась Цзинь Цивэнь. Мать ее была второй наложницей князя; умерла она от родовой горячки вскоре после рождения дочери. С детства девочке внушали мысль о реставрации монархии. Князь и княгиня (старшая жена князя) беспрестанно напоминали ей о ее княжеском происхождении, а домашний учитель, кроме чтения с ней «Биографий героических женщин», раз за разом излагал историю зарождения, расцвета и падения Маньчжурской династии, стараясь, чтобы девочка полностью осознала свое аристократическое происхождение и всем сердцем возненавидела тех, кто лишил ее семью привилегий. Но высокие стены княжеского дворца бессильны были устоять перед напором эпохи. Старший дядя Цзинь Цивэнь по материнской линии сделался революционером и впоследствии занимал какие-то посты в Бэйянском правительстве; двоим из троих ее старших братьев тоже удалось вырваться из дома: они порвали со старыми предрассудками, облачились в европейское платье, выучились иностранным языкам и даже сменили имена и фамилии. Так что волей-неволей, но взрослая Цзинь Цивэнь день от дня все больше начинала узнавать о том, что происходит за стенами дворца. Она, набравшись смелости, заявила отцу о своем желании поступить на учебу в европейскую школу. Старый князь расценил это как бунт против себя и, подстрекаемый старшим сыном, считавшим сестру соперницей в борьбе за наследство, подверг Цзинь Цивэнь опале. Как говорили тогда, «заточил в холодный дворец», то есть запер в Кабинет упоения литературой в заброшенном саду, предупредив, что не освободит ее оттуда до тех пор, покуда она не избавится от своих дурацких бредней.
Именно ее-то плач и услышал тогда в саду Ши Ихай. Но надо сказать, что и девушка в то же время, взглянув случайно в окно заплаканными глазами, увидела через порванную оконную бумагу стоявшего в тридцати шагах у колодца парня, голыми до колен ногами месившего ярко-желтую глину. Вначале она удивилась присутствию в княжеском саду постороннего, но тут же догадалась, что это, видимо, и есть слуга священников из соседней школы, о котором как-то упоминал в разговоре с отцом управляющий. На какой-то миг ей стало неприятно от мысли, что этот незнакомый парень мог слышать ее плач, но тут она заметила его искаженное мукой лицо, его странную позу, и сердце ее пронзила жалость. На память ей пришли строки из какого-то стихотворения: «Мы странники оба, в края неблизкие нам брести еще и брести; встретясь сегодня впервые, не ропщем, что прежде не знали друг друга».
В этот момент появилась Цююнь, последняя из служанок, еще остававшаяся во дворце князя. По договору в ее обязанности входило главным образом обслуживать мать и жену князя и лишь в свободное время оказывать мелкие услуги княжне, но она про себя решила делать все наоборот: кое-как выполнять приказания двух хозяек, а в остальное время прислуживать молодой дочери князя, относившейся к ней скорее как к подружке, нежели как к служанке. Тайком принесла она княжне по ее просьбе роман «Сон в красном тереме», и та, читая его, пересказывала Цююнь содержание. Они сравнивали себя с главной героиней романа Линь Дайюй и ее служанкой Цзыцзюань. Не раз и не два поздней ночью, когда кругом все затихало, при мерцающем свете лампады, под шорох и возню мышей на потолке, оклеенном бумагой, обе они, крепко обнявшись, жалели и утешали друг друга. А в тот день, о котором идет речь, Цююнь удалось наконец выкрасть ключ от домика, где взаперти держали Цзинь Цивэнь, и они, как давно уже обдумали, решили немедленно бежать к дяде княжны.
Цзинь Цивэнь, поддерживаемая под руку Цююнь, покинула пропыленный кабинет и, уже выходя из заброшенного сада, чтобы пройти в свою комнату, вдруг приказала Цююнь остановиться. Указывая в сторону колодца, она обратилась к служанке:
— Нельзя так измываться над человеком. Ступай развяжи!
Поняв госпожу, Цююнь отправилась к колодцу и сделала так, как ей велели.
Стоял тихий осенний полдень. Для нашей Вселенной и Земли то было мимолетное мгновение. Если судить с точки зрения современной истории, в данный день, в данный час не случилось из ряда вон выходящего события, достойного быть записанным, подвергнутым анализу и изученным, но для Ши Ихая это мгновение стало волшебным, он не забудет его до конца своей жизни и потом станет часто видеть во сне. Он всегда будет помнить, как Цююнь быстрыми шагами подошла к нему и решительными движениями развязала стягивавший пальцы шнурок. Изумленный, он торопливо поблагодарил ее, но Цююнь, показав рукой вперед, бросила: «Ее благодари!»
Сквозь слегка качающиеся, тонкие зеленые ветви плакучей ивы он различил фигуру Цзинь Цивэнь, стоявшую у куста бордового шиповника; влажными от слез глазами она смотрела на него, все лицо ее источало жалость… Две бабочки порхали вокруг ее тонкой талии, Несколько листочков гинкго, кружась, опустились на ее плечи… Ши Ихай стоял не в силах сдвинуться с места, не умея выразить госпоже переполнявшую его благодарность.
Пока он растерянно стоял, Цзинь Цивэнь и подхватившая ее под руку Цююнь исчезли. Во второй половине дня священник Хэ Айэр напился до положения риз и пришел в себя только к полудню следующего дня. К этому времени возвратился из поездки священник Дэ Тайбо, и поэтому Хэ Айэр не стал подымать шум по поводу самовольного освобождения Ши Ихая. Но когда Ши Ихай вернулся в свою комнатушку, на сердце у него все равно было тревожно, и тревожно не за себя, а за княжну, недавно еще совсем незнакомого ему человека.
Теперь перенесемся на несколько лет вперед и представим себе боковой вход во дворец князя. Медные бляхи-заклепки на створках ворот, способные выдержать удары сабель и мечей, оказались бессильными перед поступью истории. Князь с женой и наложницей умерли в отчаянии. Старший брат Цзинь Цивэнь продал миссионерской школе оставшееся имущество и заброшенный сад в том числе. А священник Хэ Айэр приобрел у него всю дорогую мебель, стоявшую в главных покоях дворца.
Итак, представьте себе боковой вход во дворец. В тот день перед ним царила необычная суматоха: сбившись в кучу, стояли три конных возка, которые предназначались для перевозки домашнего скарба злобного старшего брата Цзинь Цивэнь, возок — чтобы отвезти наследство, доставшееся уже замужней Цзинь Цивэнь, да еще и священник Хэ Айэр прислал Ши Ихая с ручной тележкой, чтобы забрать купленную им мебель. Муж Цзинь Цивэнь, который только и умел валяться в постели, курить опиум да гулять по непотребным домам восьми известных переулков в районе Главных врат, вцепившись в дверцу возка, громко ругается, обиженный несправедливым разделом наследства. За этой сценой, разинув от удовольствия рты, наблюдает толпа зевак. Сам шурин куда-то спрятался, а его жена, высунув голову из возка, визгливо отвечает беснующемуся родственнику. Наконец через какое-то время шум утихает, и три возка шурина отъезжают. Муж Цзинь Цивэнь отправился в трактир, не обращая ни малейшего внимания на возок, нанятый для своей семьи. Сидя в возке и стараясь, чтобы ее никто не увидел, Цзинь Цивэнь потихоньку плакала. Глядя сквозь слезы на кроны деревьев, видневшихся из-за высокой стены, она молча прощалась с домом, где прошло ее детство и юность. Но вот кучеру надоело ждать, он тронул поводья. Колеса покатились — и в этот миг Цююнь взобралась на подножку возка. Она держала чайный столик, обняв его обеими руками. Он входил в число мебели, купленной священником Хэ, но Ши Ихай, перевозивший ее, незаметно снял столик с тележки и передал Цююнь, тихо шепнув ей:
— У княжны горькая доля, оставь столик для нее.
Цююнь торопливо поблагодарила его:
— Еще до замужества княжны он стоял у изголовья ее кровати; бедняжка, всю жизнь никто ее не жалел, теперь она поймет, что свет не без добрых людей — жить ей станет немного легче…
Колеса возка оставляли на глинистой утрамбованной дороге едва заметные следы. Провожая глазами удалявшуюся повозку, Ши Ихай ощутил пустоту в душе, будто что-то главное вынули из нее…
А теперь давайте представим себе храмовый праздник. Здесь показывают раек: на картинках изображены иностранцы в смокингах, иностранки в пышных юбках, укрепленных на каркасе из китового уса; они прохаживаются у знаменитого озера Сиху, которое размалевано ярко-красными и зелеными красками, что лишает пейзаж естественности; раешник хриплым голосом что-то орет. Там в отдалении стоит подпертая тележка торговца болтушкой из пшенной муки — громадный медный чайник и медные заклепки на бортах тележки блестят; рядом под матерчатым навесом в пестрых заплатах орудует тучный старик, продающий пирожки с начинкой из свинины, говядины и креветок; кухонной лопаточкой он отбивает частую дробь по краю сковородки. Пройдем мимо места, где циркачи дают представление с обезьянкой, мимо круга людей, столпившихся около торговца пластырем, и, обогнув лавки галантерейщиков и торговцев готовой одеждой, посмотрим на купальницу и вечноцветущую бегонию, принесенные садовником на коромысле, полюбуемся волнистыми попугайчиками в клетках, доставленными торговцем птиц, и золотыми рыбками породы драконий глаз, плавающими в чане. Потом мы подойдем к главному здани