Нет ничего тяжелее унижения
Городское управление решило построить завод по производству кирпича из наносов, которые ежегодно намывала река. Ответственных работников по политической и административной линии для нового завода было сколько угодно, но не могли найти истинно красного и политически благонадежного технического работника. Пришлось, пораскинув так и сяк, поручить этот участок вечно не поддающемуся перевоспитанию Чжэн Бэнчжуну.
Чжэн Бэнчжун пришел на берег. Завод строился прямо на речных наносах. Он обошел стройку, взвешивая легшую на него ответственность. Он обучался электротехнике. На работе имел дело с механизмами. Здесь, на этой стройке, следовало разбираться в плотницких и столярных работах, химии, технологии высокотемпературных обжиговых печей — области все для него чуждые. Его не смущало, что придется овладеть несколькими новыми профессиями, но быть, по существу, начальником строительства, руководить людьми, и это в его-то положении…
Чжоу Яохуа тоже перевели на новую стройку. Она сразу же увидела на ней Чжэн Бэнчжуна. Рабочий день давно кончился. Он в полном одиночестве волочил рельс, который весил не меньше пятидесяти килограммов. Она подбежала помочь ему.
— Ты почему несешь один?
— Я звал, — горько усмехнулся Чжэн Бэнчжун, — но меня никто не слушает.
Чжоу Яохуа поняла и больше не задавала вопросов. Они понесли вдвоем. Рабочий день уже давно кончился.
— Пойдем и мы. Кончай работу, — вдруг рассердилась Чжоу Яохуа и потянула его за собой.
По дороге она не выдержала и нарушила данное себе самой обещание не говорить никогда о том, что может оскорбить или ранить его самолюбие.
— Директор и парторг посиживают в канцелярии и пьют чаек, — горько заговорила она. — Газеты читают, а в пять часов идут себе по домам. А ты, «дутый авторитет», «вечно нераскаявшийся», вкалываешь один. Ты же «вонючий интеллигент», который мечтает только о славе и доходах! Где же твоя слава? Не видать! А выгода где?.. Что, отказаться не можешь? Боишься? Чего ты стоишь? Вот и правильно, что рабочие тебя не слушают.
От ее обвинений на душе Чжэн Бэнчжуна стало потеплее. И раньше, случалось, ему выражали сочувствие, но она первая говорила искренне, страстно и горько.
«Если такая девушка полюбит, она способна пожертвовать собой ради любимого», — подумал Чжэн Бэнчжун с тоской, но вслух он сказал:
— Если я не буду вкалывать, то все равно останусь «дутым авторитетом» и «нераскаявшимся», но я не боюсь ничего. Я работаю, стараюсь сделать что-нибудь полезное, но у меня есть и своя причина — работа меня утешает. Она помогает рассеяться. Конечно, пройдет одна печаль, придет другая… Я завтра схожу к ним, поговорю.
Чжэн Бэнчжун пошел говорить с секретарем парторганизации.
Чжэн Бэнчжун: — У меня нет выхода. Вы возложили на меня большую ответственность. Вы говорите, что рабочие пассивны, что я за них отвечаю. А рабочие меня не слушают. Как мне быть?
Секретарь Т.: — Работать на социализм, работать на революцию, а не ставить условия.
Чжэн Бэнчжун: — Один я могу вкалывать сколько угодно, не в этом дело. Но вы допустили меня управлять работами, я должен организовать труд людей. Я выписываю наряды, а бухгалтерия их не оплачивает, потому что «правый элемент» не может наряд выписывать. Она не дает денег, рабочие не работают, как мне быть?
Секретарь Т.: — Работать на революцию: работать на социализм, а не выторговывать деньги.
Чжэн Бэнчжун: — Что значит ставить условия и выторговывать деньги? Походи сам по стройке и поучи меня, как работать на революцию и на социализм!
Секретарь Т.: — А ты не рычи! Не забывай, кто ты такой! Начнешь вымогать зарплату — не уйдешь от ответственности!
Чжэн Бэнчжун: — Ничего ты мне не припишешь, преступления не навесишь. Я рабочий, тридцать шесть юаней получаю. Если не будет сделано, как я сказал, сроки будут сорваны, а с меня какой спрос?
Вот так Чжэн Бэнчжун «прорычал», а в результате в конце года на разбирательстве его дела снова был сделан вывод: «нагл», «дутый авторитет», причина — «отсутствие раскаяния», следствие — «ярлык не снимать».
Ярлык не снимать, а работу выполнять.
Капиталовложения были крайне ограниченными. Нужно было учесть предварительно, сколько кирпича будут закупать разные организации. Управленческие расходы строго лимитировались, поэтому Чжэн Бэнчжун фактически исполнял обязанности инженера, проектировщика, начальника строительства и экономиста (конечно, только фактически, без назначения на должности, без зарплаты и без почета, зато с полной мерой ответственности). Ему все приходилось учитывать и прежде всего то, что основное оборудование было старым и нуждалось в ремонте.
Котел, например. Он нашел на заводе азотных удобрений списанный взорвавшийся котел. Потом пошел на завод-изготовитель, где ему сказали, что такой котел починить нельзя. Чжэн Бэнчжун им не поверил, потому что не мог поверить: не было отпущено денег на новый котел. Он поехал в Чэнду, нашел там мастера, которого звали в народе «королем котлов», и упросил его приехать в Синьцзинь посмотреть котел на месте. «Король» походил вокруг останков старого, не одно десятилетие отслужившего котла и погрузился в раздумье. Слава небу и земле, он наконец изрек:
— Починить можно. Нужен высококвалифицированный сварщик. Качество швов должно быть абсолютно надежным.
О, небо! Найти высококвалифицированного сварщика нетрудно, но за каждый день работы надо платить ему десять с лишним юаней зарплаты, а откуда взять деньги?.. Как ни крути, а задача выпала на долю самоуверенной, но серьезной девушки Чжоу Яохуа.
Чжэн Бэнчжун рассказал ей всю историю старого котла и требования к ремонтным работам:
— В шве нельзя допустить ни единого пузырька и никаких примесей. Справишься?
Чжэн Бэнчжун говорил очень серьезно, но почему-то каждый раз, когда говорил с ней, ему хотелось, чтобы она смеялась.
— Сварить-то сварю, — сказала девушка, — но я раньше не сваривала для высокого давления, боязно мне.
— Не бойся, ты вари, а я сам тебя подстрахую, если что.
«Оказывается, так…»
Раз сказано, надо делать. Они вдвоем подошли к разорванному котлу.
Это был котел вместимостью две тонны, диаметром метр сорок. Нагреватель разрушился, в днище образовалась трещина длиной в полметра. Надо было срезать остатки нагревателя с площади около двух квадратных метров и поставить новый из стали той же марки. При сварке трещины шов не должен был проступить на внутренней стенке котла. Условия работы были очень скверными: сварщику надлежало вползти в узкую тридцатисантиметровую щель под днищем котла и варить шов лежа у себя над головой.
Чжоу Яохуа вползла в щель и включила горелку. Щель наполнилась дымом и обжигающим жаром. Несмотря на прокладку из мокрой циновки, одежда тоже могла пострадать. Они договорились меняться каждые десять минут, но Чжэн Бэнчжун уже через пять минут не выдержал, отозвал ее наружу и полез в щель сам. Потом Чжоу Яохуа вызвала его. Каждый старался остаться подольше, чтобы дать другому передохнуть. Погасив горелку, они вылезали с трудом, потные, грязные, с докрасна воспаленными лицами, но между ними уже возникало то чувство братства, которое соединяет людей в бою.
Они ушли с работы после полуночи. Наутро стали проверять вчерашний шов и нашли брак. Пришлось шов отбивать, что остановило сварку на несколько часов.
Освободились от работы, когда весь уездный городок уже спал. Как-то само собой так случилось, что они пришли на берег реки. Свежий ветер обдувал воспалившиеся от жара лица и успокаивал взвинченные нервы. Ночная Янцзы, казалось, текла медленнее и спокойнее, чем днем; блики лунного света вспыхивали на волнах, в небе бежали тонкие, как пух, быстрые облака, а с того берега тянуло из горных ущелий ночной прохладой. Оба они размякли, расслабились, и все, что обычно хранилось на самом дне души, вдруг, как родниковая вода, выплеснулось наружу.
Чжоу Яохуа очень хотелось узнать про Чжэн Бэнчжуна как можно больше. Тот начал с детских воспоминаний и уже не мог остановиться: он рассказывал о себе как о ком-то другом, постороннем человеке, несчастном и одиноком, по полном сил и надежды.
Его долгий рассказ как бы открывал двери одну за другой и впускал девушку в чужую жизнь. О многом она слышала впервые, и иллюзии, впитавшиеся с детских лет, стали таять; Чжэн Бэнчжун умолкал, но она продолжала обдумывать только что сказанное им. В эти годы политической смуты многое, во что она прежде убежденно верила, обернулось миражем и ложью; люди и оборотни причудливо смешались, правда и ложь поменялись местами; и все это было напрямую связано с тем, что пришлось пережить Чжэн Бэнчжуну в пятидесятых годах. Она думала, мучительно думала.
Чжэн Бэнчжун рассказывал, как он сам и подобные ему растратили десять или двадцать лет, лучшие годы своей жизни, свою молодость, личное счастье на борьбу с грязными надуманными химерами; как его унижали и ранили, медленно, по капле высасывая кровь, чтобы погасить жажду жизни, и все это, как кинолента, проходило перед мысленным взором девушки и заставляло ее сердце болезненно сжиматься. Чжэн Бэнчжун спокойно и хладнокровно рассказывал, каким наивным, легковерным и глупым он был раньше, перечислял гонения ровным голосом, каким обычно читают надгробные речи над чужими могилами, не скрывая свой позор, и сердце Чжоу Яохуа билось все тревожнее и взволнованнее.
«Говорят, наше общество самое справедливое, — думала она. — Но почему же тогда хороший человек должен так страдать? Зачем выпали ему на долю такие муки? Кому они нужны?»
Душа ее разрывалась. То ей казалось, что рядом с ней идет несчастный ребенок, которого надо приласкать и утешить, как утешают матери и сестры, то ей казалось, что человек этот силен и смел, крепок и мужествен, закален и опытен, что он способен повести ее за собой и защитить ее в жизни. Все смешалось: любовь, сострадание, сочувствие, уважение…
Когда они ушли с речного