берега, Чжэн Бэнчжун вдруг осознал, что за десять с лишним лет он никому, даже родной сестре не рассказывал так подробно обо всем, что ему довелось пережить, а сегодня вдруг взял да и выложил все перед этой девушкой. Ну не странно ли?
«Что ж это я? Хочу добиться сочувствия? — думал он. — Нет, мне ее сочувствия не нужно. Мне не нужны чужие вздохи и слезы».
Но почему же тогда? И, только дойдя до дому, до своего опрятного, но убогого прибежища, он нашел ответ: «Она первая посочувствовала мне как равному, она первая, кому я небезразличен».
Может быть, это был не совсем искренний ответ самому себе. Подсознательно он избегал даже мысли об этом: «Потому, что это абсолютно невозможно».
Любовь
Когда старушке истории надоедают люди, цепляющиеся за ее ноги, она часто над ними смеется, а не кричит грубо: «Ступайте прочь!»
Чувство юмора этой старушки проявилось вовсю в Китае в начале семидесятых годов. Уезд Синьцзинь по своей инициативе строил два заводика для нужд жилищного строительства населения, что было насмешкой над официальным экономическим курсом с установкой «Сначала производство, а быт потом», практически полностью игнорировавшей народные нужды, или, что то же самое, над установкой «Сначала жена, а потом постель», отчего дети рождались, а дома не строились. Появление таких заводиков было знаком неуважения к государственным деятелям, к плановикам, которым как бы говорили: извини, браток, подвинься, мы сами все сделаем, обойдемся без вас.
Юмор старушки истории не миновал и такое ничтожество, каким был Чжэн Бэнчжун. Несуразицы, накапливавшиеся вокруг него шестнадцать лет, достигли прямо-таки комедийного масштаба… Политически он был никто, ни на заводе стройдеталей, ни на кирпичном заводе его не допускали ни на одно совещание, никогда не поощряли и не награждали. Ему разрешалось вкалывать, но не разрешалось ни болтать, ни свободно разъезжать. Но ни тот ни другой завод не могли без него обойтись. Это противоречие обычно пряталось за высокими заводскими воротами, а теперь стало достоянием улицы. Заводики стояли рядом, и каждый оспаривал Чжэн Бэнчжуна.
Если бы ответственный работник Гу хоть чуточку интересовался экономическим развитием подведомственного ему уезда и кричащим противоречием между непрерывно, уже двадцать лет возрастающим населением и ничуть не растущей жилплощадью, он бы заметил существование этих заводиков, которые стали привлекать внимание даже провинциальных учреждений. Гу мог бы, например, осмотреть их. Тогда бы он лично столкнулся с удивительным явлением: конфликтом из-за «правого элемента», которого каждый тянул к себе. Будь Гу серьезным работником, то замечательный человек в уезде Синьцзинь на пять лет раньше смог бы жить нормально.
Печально, очень печально. О заводе стройдеталей Гу в свое время высказался: «Все они отбросы общества, ну и плевать на них!» Что же ждать кирпичному заводу? Он дал ему обычную оценку:
— Из наносов кирпич лепить? Вот сумасбродство! Изобретатели доморощенные, ну и плевать на них!
История подает свои знаки скромно и незаметно, но эта старушка очень упряма: Чжэн Бэнчжун для нее песчинка, но и такую крупинку она водворяет на отведенное ей место.
Формовочная машина для кирпича, которая стояла на заводе стройдеталей, в свое время была «уворована» Чжэн Бэнчжуном. Он дважды посылал людей ее высматривать втайне от завода-хозяина. Потом он, Чжэн Бэнчжун, ее осматривал, писал свои расчеты на сигаретной коробке и всякими правдами и неправдами выхлопотал ее. Подошло время машину модернизировать, повысить давление — значит, опять понадобился Чжэн Бэнчжун.
Старые формовочные машины изготовлялись из отлитых деталей, тяжелых и крупногабаритных; для их обработки требовались станки, каких в Синьцзине и быть не могло. Чжэн Бэнчжун стал прикидывать, нельзя ли изготовить крупногабаритные детали по частям из стального листа, а потом сварить?
Идея была дерзкой и рискованной. Сваривать такие крупные детали — а кто поручится, что они не деформируются? Технические условия очень жесткие, как гарантировать необходимый уровень прецизионности?
Но в условиях уезда Синьцзинь ничего другого делать не оставалось. По экономическому расчету, такая машина по сравнению с прежней снизит стоимость производства кирпича на одну треть.
При утверждении проекта Чжэн Бэнчжуна установили крайне сжатые сроки. Чжэн Бэнчжун сам участвовал практически во всех рабочих операциях. Несколько дней подряд ему пришлось работать круглосуточно, не уходя из цеха.
Чжоу Яохуа теперь разбиралась в положении Чжэн Бэнчжуна лучше, чем он сам. Стоило кому-либо на заводе заговорить об «очкарике», так она сразу же подмечала, какое внимание уделяет провинциальное управление стройматериалов формовочной машине и как рабочие связывают свои надежды на дальнейшее развитие завода опять-таки с этой машиной, но положение самого Чжэн Бэнчжуна ничуть не улучшалось. Чжэн Бэнчжун попытался использовать случай и снова подал разработанный им проект системы управления производством, но Дэн Сюэминь опять положил его в долгий ящик. Девушка страдала и переживала из-за выпавшей на его долю несправедливости. Она умоляла его не глупить и не выходить на сверхурочную работу. Он в ответ только смеялся, она не могла на него сердиться и сама выходила работать вместе с ним.
— Такой уж ты человек заразительный… — пошутила девушка.
С работы они пошли вдвоем. Шли молча. Чжэн Бэнчжун был озабочен, а она не прерывала ход его мыслей. Наконец он замедлил шаг.
— Мы давно вместе работаем, — сказал Чжэн Бэнчжун. — С тобой мне легко говорить обо всем. Одно меня беспокоит, если так и дальше пойдет… — Голос у него дрогнул. Сердце у девушки забилось, ей хотелось услышать, что и как он скажет, и хотелось, чтобы он не торопился, говорил подольше.
Чжэн Бэнчжун остановился, закурил. Она уже давно не видела, чтобы он курил.
— Ни о чем таком я не помышлял и считал, что мне уж никогда не придется об этом думать. Даже сейчас я не уверен, говорить тебе или нет. Как тебя увижу, об этом думаю. Одно скажу — дальше откладывать разговор нам нельзя…
Чжоу Яохуа почувствовала: вот она, решающая минута. Сейчас он скажет, а ей — решать. Чжэн Бэнчжун сказал, что в его личной жизни было два несчастья. В институте ему нравилась девушка, но раз он был привлечен, все лопнуло; а в другой раз, когда он только вернулся в Синьцзинь, одна врачиха ждала его четыре года, но с него так и не сняли ярлык, и она с ним сама порвала. Сможет ли он перенести еще раз такой разрыв? Он больше не мечтает о любви и не надеется на взаимность, но ему просто необходима ясность. «Мне нельзя больше разочаровываться, потому что иллюзий не осталось никаких… Тебе нельзя принуждать себя. Если нет — так нет, но давай порвем пораньше, сразу же, тебе и мне будет лучше».
Чжоу Яохуа живо представила себе его мысли: «Все муки, уготованные человеку, уже выпали на мою долю». Дура она, дура, не сообразила, что среди этих мук была и мука отвергнутого чувства.
Ей самой раньше сватали военного, они тогда пару раз обменялись письмами. Но что такое любовь, она не знала. Ей хотелось быть вместе с Чжэн Бэнчжуном, она его уважала, сочувствовала ему, жалела и надеялась, что он когда-нибудь станет ее опорой… Может быть, это и есть любовь? В сердце ее был только он и больше никто: умный и несчастный, добрый и знающий, всего его она как бы взвешивала на безмене своего сердца, а вот мысли о том, что он принесет лично ей — свет и счастье или горе и муку, — у нее вовсе не было.
Из открытых окон дома на улицу донесся бой часов — пробило три.
— Значит, решено, — сказала она.
— Что? О чем ты говоришь?
— Успокойся, я буду с тобой.
— Правда?
— Правда.
Чжэн Бэнчжун схватил ее за руки и стиснул их. Он был вне себя от счастья, а она была смущена и даже испугана.
Когда они расстались на перекрестке, Чжоу Яохуа поддалась сомнению: а любовь ли это? Другие, когда любят, обязательно говорят сладкие, нежные слова. Она ничего такого не услышала, а порешила раз и навсегда, на всю жизнь.
Горькое счастье дорогой ценой
Кто сказал, что у нас в Китае плохо поставлена информация? Что новости медленно доходят? Кто сказал, что ганьбу не заботятся о счастье других людей? Через день после ночного разговора с Чжоу Яохуа секретарь парторганизации кирпичного завода Т. уже вызвала Чжэн Бэнчжуна на беседу.
Это не был разговор начальника с подчиненным или разнос «правого элемента», а просто личное предупреждение.
— Чжэн Бэнчжун, — сказала она. — Ты бы лучше не впутывал в свое дело Чжоу Яохуа!
А другой секретарь по фамилии Ли одновременно пригласил девушку и сделал ей серьезное предупреждение:
— Ты должна быть осмотрительнее и призадуматься! Нешуточное дело затеяла!
Что был за год, 1973-й? Такие понятия, как «счастье» и «любовь», давно уже были зачислены в лексикон ревизионистской терминологии, а уж о «личном счастье» и говорить нечего — оно просто испарилось из человеческой жизни под испепеляющими ударами таких лозунгов, как «прославим пролетариат, раздавим буржуазию», «политику на первое место», «продолжать революцию» и т. п. Поэтому, когда простая девушка действительно захотела связать свою жизнь с «правым элементом», весь уездный городок Синьцзинь, стар и млад, мужчины и женщины, естественно, только об этом и судачили.
К ней потянулись вереницей школьные друзья и подруги, прежние сослуживцы, дальние родственники, и все предупреждали, предостерегали, осуждали, советовали и попрекали.
Смысл всех разговоров был один: как ты могла полюбить «правого элемента»? Он же старше тебя на одиннадцать лет! Не поддавайся наваждению! Не позволяй ему сладкими речами дурить тебе голову!
Ван Баочуань покорила Сюэ Пингуя, английский король Эдуард VIII «ради красавицы отрекся от престола», белая американка вышла замуж за негра… Любовь Чжоу Яохуа стала таким же потрясающим событием и подняла со дна уезда Синьцзинь мутные волны, как и названные прецеденты в истории человечества.