Ц в е т к о в. Позвольте, а кто я?
Б а р м и н. Реалист. С неповрежденной головой. Мало били. (Пауза.) Впереди, возможно, война. Все деньги на счету. Я каждый день озабочен одним: дадут или не дадут достроить циклотрон? Что мы без него? Я люблю теоретиков, сникаю перед ними и проклинаю свою наклонность вталкивать, втискивать теорию в жизнь, в практику. А это в науке самое трудное. (Пауза.) Пока вы были в Москве, Игорь Евгеньевич Тамм, зайдя мимоходом ко мне, разговорился о том о сем и так, между прочим, в тоне легкой непринужденной беседы доказал, что если произвести взрыв еще неизвестно какого атомного устройства — выделится столь огромное количество энергии, что в радиусе ста километров исчезнет все живое. Великолепно! Выслушав эти откровения, горячий Харитоныч засел за расчеты, и вот, пожалуйста, — выкладки. Да, теоретики Перрен и Тамм правы. Надо иметь всего-навсего семь, понимаете, семь тонн урана — и опыт можно произвести. Фантастика! А у нас с вами нет и семидесяти граммов. С пробирочками работаем. При нашей бедности на большее рассчитывать нельзя. Будем работать. Под запретом, на положении поручиков Киже, а исследования не оставим.
Ц в е т к о в. Слава богу. Вот это мне прежде всего и надо было.
Б а р м и н. Это почему же?
Ц в е т к о в. Потому что, едва переступив порог института, я прежде всего услышал…
Б а р м и н. Что отступаем, сдаем позиции? Да?
Ц в е т к о в. Да.
Б а р м и н. Обидно. То-то вы и держались несколько необычно. Виноват, не понял.
Ц в е т к о в. Георгий Петрович…
Б а р м и н. Оставьте извиняющийся тон. Вы не меня обидели. Себя.
Ц в е т к о в. Я сомневался, но надеялся…
Б а р м и н. Хотите дальше со мной работать — ногами растопчите в себе малодушие и навсегда вышвырните эту дрянь. Отдайте ясный себе отчет — на что мы замахиваемся. И поймите, что во всем мире есть еще только с десяток людей, которые понимают, что и для чего мы делаем. С десяток людей. Еще пройдут годы и годы, пока до сознания всех дойдет, что запасы топлива на земле в конце концов иссякнут. Но мы, ученые, уже сейчас должны думать о новых источниках энергии и не ожидать, что наша тревога, наша назойливость встретит восторженное одобрение. С чего? Откуда? Кому охота думать о своей гибели? Кому могут понравиться наши пророчества о наступлении мрачной ночи? Рассудит только история. Возможно, уже после нас. Ну и что? Никакой трагедии в этом не вижу. (Пауза.) Зато смею утверждать, Юрий Семенович, что ваше имя, благодаря этой работе, из истории не исчезнет. А вы выдумали ныть. Отвратительно. Учил, учил…
Ц в е т к о в. Вы тоже поймите меня. Приезжаю…
Б а р м и н (в тон). Привожу открытие всемирного значения, а вместо лаврового венка — удар по загривку. (Другим тоном.) Отныне вы — ученый. Но в вас я все еще не вижу основного и главного качества мужа науки — бесстрашия.
Ц в е т к о в. Оно будет.
Б а р м и н. Отлично. Предлагаю опубликовать ваше сообщение.
Ц в е т к о в. Как? Где?
Б а р м и н. В Европе война, будь она проклята. Французам и англичанам сейчас не до науки. Опубликуем сообщение в Америке, опубликуем у нас. Ферми — голова, он поймет, что к чему. Согласны?
Ц в е т к о в. Я полностью доверяю вам.
Б а р м и н. Мне — мало. Вопрос серьезнее… Доверяете ли вы людям? Не спешите, ваш приоритет несомненен. Судя по сообщениям, еще нигде и никто не наблюдал столь отчетливую картину самопроизвольной цепной реакции. Создать условия для реакции в больших массах — вопрос только времени, средств и техники.
Ц в е т к о в. Затрудняюсь, что ответить.
Б а р м и н. Вопрос один — во что вы верите? Что открытие пойдет на пользу людям или во вред? Что возобладает — добро или зло?
Ц в е т к о в. Во что верите вы?
Б а р м и н. Верил и буду верить только в добро. Иначе мне нечего делать в науке. Иначе надо читать курс классической физики, предав анафеме Беккереля, династию Кюри и Планка. Итак?..
Ц в е т к о в. Не могу ответить. Не могу. Видите ли, Георгий Петрович, мы, по вашему совету, просто хотели узнать взаимодействие нейтронов. А когда я увидел, что получается как бы лавина, мне стало жутковато. Ее, наверное, можно и удержать. Правда, еще непонятно как. Но можно и не удержать, не остановить… И тогда мне привиделся хаос почище сотворения мира. В нем может погибнуть все. Страшная штука! Вспышка невообразимого количества энергии. Прикоснулся и… Не знаю. (Пауза.) Вероятно, надо идти дальше, до конца. Всем вместе. Одним не осилить.
Б а р м и н (как бы размышляя вслух). Если не видеть, не представлять ту или иную гибель мира от вечного холода или от неосторожного обращения с сумасшедшей энергией атома — до сути природы не добраться. Останавливаться нельзя. Итак, публикуем? Патриарх тоже за публикацию. Сегодня, сейчас он передаст сообщение каблограммой. Отношу? Да?
Ц в е т к о в. Да.
Бармин, взяв сообщение, уходит из кабинета. В дверь заглядывает В е р н о в а.
В е р н о в а (протягивая букетик цветов). Впереди у вас награды, венки, ученые степени, положение бессмертного, а я хочу одного, чтоб и тогда вы не забыли этот день и этот букетик.
Ц в е т к о в. Спасибо. Большое спасибо. Я не забуду. Вы понимаете, понимаете, Антонина Иустиновна… Собственно, что я хочу сказать… Забыть не придется. Не забуду. Потому что пришлось давать ответ на самую трудную задачу — верю я в людей, в добро или не верю.
В е р н о в а. И вы ответили — верю.
Ц в е т к о в. Да.
В е р н о в а. Иначе бы Георгий Петрович навсегда вас выставил из кабинета и распрощался навеки.
Ц в е т к о в. Я об этом не думал. Я чувствовал другое. Вдруг я стал как будто старым-старым человеком, в котором все умерло, потому что подведена главная черта всему, и осталось только одно: я буду работать, я должен работать, я должен работать, я должен работать…
З а т е м н е н и е.
Ноябрь 1941 года. Осажденный Севастополь. Одна из мощеных улиц Южной стороны. Стена складского помещения, исхлестанная осколками, с криво висящим почтовым ящиком. В центре — арка, ведущая в подвал, где устроено бомбоубежище. Прислонившись к углу арки, неподвижно стоит м а т р о с в бескозырке, приставив к ноге винтовку без штыка.
Ночное небо рассекают лучи прожекторов, видны зарева пожара. Орудийные залпы, вой самолетов, взрывы бомб.
М а т р о с (тихо). Вот, гад… Вот, гад, что делает. (Пауза.) Гибнет братва. Гибнет.
Из убежища выходит Б а р м и н. Он одет в матросскую форму — брюки, бушлат. В одной руке держит шапку без звездочки, в другой — полевую офицерскую сумку. Он идет, видимо не отдавая себе отчета, куда и зачем.
(Преграждая ему путь.) Назад!
Б а р м и н (молча пытается его отстранить). Что?..
М а т р о с. Назад!
Б а р м и н (остановился). Да, конечно… Извините.
М а т р о с. Не за что. Служба. (Пауза.) Может, спуститесь обратно? Гарантии пока нет.
Б а р м и н. Черт с ней, с гарантией. Не в первый раз.
М а т р о с. Конечно, в подвале сидеть тоже нелегко.
Из глубины арки тихо подходит Ч е р д а н ц е в, одетый так же, как и Бармин.
Б а р м и н. Не могу я сидеть без дела, не могу. Пойдемте, Алеша, к установке. Черт с ней, с бомбежкой. Вполне могли добежать.
Ч е р д а н ц е в. Георгий Петрович, что это, упрек?
Б а р м и н. Себе, себе… (Матросу.) И ему. (Ворчливо.) Негодяй, дал подножку. Ведь я мог себе все лицо расквасить.
М а т р о с. От этого красоты не убудет. Как мне было вас удержать? Вы ведь вон какой. А я вот какой. Свалил — одумались.
Б а р м и н. Потрясающая ясность мышления.
Ч е р д а н ц е в. Он прав.
Б а р м и н. Прав! (Захохотал.) Кто бы поверил, что меня, профессора, будут сбивать с ног на улицах Севастополя, чтобы мне же спасти жизнь, и затолкают в какую-то пропахшую рыбой дыру? Хватит отсиживаться. По-моему, тишает.
Близкий взрыв. Взрывной волной стоящих отбрасывает в глубь арки и валит с ног.
(Поднимаясь.) Экое невезение!..
М а т р о с. А ну, отправляйтесь в подвал.
По улице медленно идет маленькая ж е н щ и н а, повязанная платком. Она тащит за ручку брезентовый мешок для выемки писем из почтовых ящиков. Остановилась. Ее пошатывает. Бармин бросается к ней и помогает зайти под арку.
Б а р м и н. Что с вами? Вас ранило?
Ж е н щ и н а (стараясь объяснить). Последний обход делаю. Последний обход делаю…
Б а р м и н. Я слышу, голубушка, слышу. Что с ней?
М а т р о с. Не видите — оглушило.
Ж е н щ и н а. Закрываю ящики, чтоб напрасно в них письма не кидали. Люди будут надеяться, а они пролежат без движения. А письмо — святое дело. Спасибо. Мне идти надо.
Б а р м и н. Уговори ее немного обождать. У меня недописано письмо.
М а т р о с (кричит). Обождите, мамаша! Они сейчас письмо приготовят. Обождите. Вместе пойдем.
Ж е н щ и н а. Последний обход… Последний обход.
Б а р м и н. Алеша, вы будете писать?
Ч е р д а н ц е в. Вчера через командование отправил.
Б а р м и н. Хитрюга. (Устраивается писать.) Господи, вот еще выискался Нерон двадцатого века. Пишет при свете пожара. «Родная! Получается не письмо, а какие-то отрывки из дневника. Еще раз повторяю — жив, здоров, невредим. Командование, убедившись в пользе нашего дела, весьма благоволит к нам, не дает пушинке сесть на мой, как всегда, элегантный костюм…» Н-да… «Родная, мир надо избавлять от зверей и делать это, не допуская никаких ошибок. До встречи, в которую верую всей душой. Твой Георгий. Пятого ноября тысяча девятьсот сорок первого года». (Свертывает треугольник, надписывает адрес. Женщине.) Возьмите, голубушка, отправьте. Верю, у вас счастливая рука.