Человек и глобус — страница 11 из 115

М и х е й. Настанет. Мне прикажешь плакать? Все вы такие, матери, — жалостливые.


Стук громче. На площадке лестницы появляется  Л ю д м и л а, заспанная, в наброшенном на плечи старом халате.


Терплю, и ты терпи. Терпи!

Л ю д м и л а (простуженным голосом). Что вы орете, как черти? Оглохли? Не слышите, в ворота барабанят?

М и х е й. Виноват. Недослышу. (Идет к выходу.) Кого еще дьявол носит? (Уходит.)

Л ю д м и л а. Выспаться не дадут… (Спускается вниз.)

Е л е н а. Без крика не можешь?

Л ю д м и л а. По теплушкам да по базарам хорошие манеры растеряла.

Е л е н а. Никто не просит, не езди.

Л ю д м и л а. Жрать чего будем? Без меня давно бы с голоду подохли.

Е л е н а. Спасибо, доченька.

Л ю д м и л а. Оставьте… «Доченька»… Или на подачки Скворцова надеетесь? Так не смейте крупинки брать от него!

Е л е н а. Побойся ты бога. Человек от души, от доброты помогает, а ты… Не понимаю: что тебе надо?

Л ю д м и л а. Оно и лучше.


Входят  М и х е й  и  Г л а д ы ш е в.


М и х е й. Проходите, доктор. Каким ветром?

Г л а д ы ш е в (в старинной шубе с огромным воротником). Я запросто, по-соседски. Здравствуйте!

Л ю д м и л а. Здравствуйте. Перепугали нас.

Г л а д ы ш е в. Громко стучал? Опасно на улице. У своего дома, а знаете… (Снимает шубу.) В одну тысячу девятьсот двадцать втором году от рождества Христова ожидать милосердия от прохожих не приходится.

Л ю д м и л а. Не только от прохожих… Простите, я вас оставлю. Отдыхала с дороги.

Г л а д ы ш е в. Промышляли? Успешно?

Л ю д м и л а (поднимаясь по лестнице). Не очень, но и не с пустыми руками вернулась. (Уходит.)

Г л а д ы ш е в. Не женщина, а удивление. Действует вполне по-современному. Великолепная житейская цепкость… Здравствуйте, Елена Ивановна. Как здоровье?

Е л е н а. Здравствуйте, Степан Петрович. Заплуталась где-то моя смерть. Не доберется никак. Пока живу.

Г л а д ы ш е в. Крепиться надо. (Греясь возле печки.) Тепло, в самом деле тепло… Как поживает Любовь Михайловна? По слухам, с ней было несчастье?

Е л е н а. Чуть не погибла. Из леса дрова через реку вывозила. И вместе с лошадью в полынью попала.

Г л а д ы ш е в. Какой ужас! Зимой, в сорокаградусный мороз… Верная гибель. Организм у всех так истощен… Ну и что же?

Е л е н а. Нашелся добрый человек, спас.

Г л а д ы ш е в. Говорят, он у вас теперь… вроде квартиранта?

М и х е й. Зачем «вроде»? Настоящий.

Г л а д ы ш е в. Почему меня не позвали? Я бы с радостью помог.

М и х е й. Другой доктор лечил. Без приглашения явился.

Г л а д ы ш е в. Что делается?! Что делается?! До варварства, до дикости дошли… Девушек посылают рубить дрова!

Е л е н а. Внучка говорит — не посылали. Ездили добровольно, кто хотел.

Г л а д ы ш е в. Не верьте. У них, у этих комсомольцев, говорят, железная дисциплина. Удивляюсь — как вы разрешили?

Е л е н а. Разве молодых удержишь… Коль зелено — все сердцем велено. Ну, вы разговаривайте, а я самовар приготовлю. (Уходит.)

Г л а д ы ш е в (оглянувшись). А если бы вы знали, какой у них разврат царит! Для комсомолки считается позором, если она свою честь бережет. Да! Да!

М и х е й. Непохоже. Брешут.

Г л а д ы ш е в. Страшная жизнь. На какие ухищрения человек не идет, чтобы существовать! Только потому, что я гуманист и не могу служить товарищам, я, доктор, старый специалист, вчера — хотите верьте, хотите нет — делал одну галантную операцию коту. Принесли от Зазвоновых. В одном мешке — кот, в другом — четыре фунта муки. Взял. Ведь так погибнет вся русская интеллигенция. Вымрет и будет забыта… Вам не жутковато?

М и х е й. Почему? Пока урыльники да печки делаю. Другую работу поджидаю. Настоящая-то жизнь — ведь это когда строительство кипит, молотки стучат громче пасхального трезвона, от кирпича кругом красно, от известки только чихают.

Г л а д ы ш е в. Это теперь только сниться может. Далекие, милые воспоминания… (Пауза.) Да. Вот я к вам зашел с такой просьбой. Не можете ли сделать для меня (показывает на печку) подобное приспособление? Образец «технического прогресса», от цивилизации к варварству.

М и х е й. Топливо имеете?

Г л а д ы ш е в. Конюшню дожигаю. Потом за ограду примусь. К чему все? Частная собственность. (Пауза.) Завидую вам. Вез всякого багажа перекочевали из одного мира в другой. Легко.

М и х е й. Конечно. Душой не торговал, честный хлеб ел. Вот, к примеру, когда-то давно я с вами по-хорошему, по-соседски жил. Уважал вас. А потом перестал.

Г л а д ы ш е в. Михей Федорович, к чему это?

М и х е й. Прежде было бесполезно говорить. Ваша власть была. А теперь скажу. Видно, забыли причину? Михаил вроде как вас простил. Он ушибленный. Заклевали его человеки. Заболела Любочка — он чуть сам к вам не пошел.

Г л а д ы ш е в. И надо было. Вот я-то пришел.

М и х е й. Деваться, видно, некуда. Вот и встретились, будто ничего не было. Да. Если бы у человека столько смелости было, сколько лукавства… (Пауза.) Надежду, верно, помните?

Г л а д ы ш е в. Еще как!

М и х е й. Почему?

Г л а д ы ш е в (после долгого молчания). Дело прошлое. Роковой женщиной она оказалась для моего сына. Во имя чего он пошел в тюрьмы? Так и не знаю. Откуда у него могли быть революционные настроения? Милый, благовоспитанный юноша. В пятом году в последнем письме он меня проклял, проклял отца, всю нашу жизнь и просил не считать сыном. Не знаю, не знаю, кто ему внушил страшные, изуверские мысли…

М и х е й (с гордостью). Надежда. Дочь моя. Про которую какие только слухи не распускали, а она не сдалась, на своих ногах выстояла. Потаскухой не сделалась. (Задыхается.) Ох!

Г л а д ы ш е в. Вам нельзя волноваться.

М и х е й. Можно… Что вы про нее говорили?

Г л а д ы ш е в (визгливо). Она сына моего погубила…

М и х е й (грозно). Веселая барышня? Она в тюрьмах сидела, баландой утешалась. (Достает из кармана листки бумаги.) Вот первое письмо от нее дошло… Комиссаром работает.

Г л а д ы ш е в. Можно было ожидать… Гордитесь… Наверное, сама расстреливает таких вот несчастных, как я.


Заслышав шум, Л ю д м и л а  выходит на площадку лестницы, и продолжая расчесывать волосы, наблюдает со спокойным видом.


М и х е й. Благословляю… А когда-то вы человека убили…

Г л а д ы ш е в (вскипая). Я не позволю…

М и х е й (подступая к нему). Кто однажды не поехал помочь роженице? И она умерла… Кто? Побоялись доход потерять?


Входит  Е л е н а  И в а н о в н а.


Забыли это? Перед смертью в чем будете каяться? За это вас сын проклял. Убийца! Вон!

Г л а д ы ш е в (в ужасе). Вы с ума сошли! (Быстро одевается.)

Е л е н а. Михей Федорович!

М и х е й. Благодари бога, что одной ногой в гробу стоишь.

Г л а д ы ш е в. Мы оба старики.

М и х е й. Старики, да разные.

Г л а д ы ш е в. На что надеетесь, насильники? Прахом, прахом все кончится.

М и х е й. Прахом? Стращаешь? Вон!!

Г л а д ы ш е в. Он сошел с ума. (Скрывается за дверью.)

Е л е н а. Береги ты себя. (Уходит вслед за Гладышевым.)


Людмила, пробормотав, что-то вроде «Зрелище!», уходит.


М и х е й (один). Тяжела правда? Ехала бы ты, Надежда, скорее… Посмотреть бы на тебя… Помогла бы мне…


Входит румяная от мороза  Л ю б о ч к а.


Л ю б о ч к а. Дедушка, зачем ты человека обидел?

М и х е й. Собаку нельзя обидеть… Ты знаешь, что он…

Л ю б о ч к а (снимая шубенку и платок). Что, дедушка?

М и х е й. Ничего. Молода знать. Подрасти… Добра советская власть, добра, позволяет еще некоторым жить. А из них лопатами надо грязь выгребать, а то и вообще… в царство небесное прямым ходом. (Пауза.) Что так поздно являешься? Себя не бережешь?

Л ю б о ч к а (греясь возле печки). Что сделал Гладышев?

М и х е й. Поговорили по душам о старых делах… значит… про всякое. Посмотришь назад и не возьмешь в толк: или это быль, или небыль какая прожита? Говори лучше про свое, про новое. Чем порадуешь?

Л ю б о ч к а. Сейчас расскажу… Вот я слыхала, что прежде были дети, которых называли беззаконными. Правда?

М и х е й (растерявшись). Вообще… значит… мало ли что было…

Л ю б о ч к а. Не надо, не вспоминай… Слушай. (Пауза.) Через несколько лет мы будем жить прямо в сказочном городе… Тебе не снятся красивые, солнечные города?

М и х е й. Разве упомнишь. Вроде случалось.


Входят  Е л е н а  И в а н о в н а  и  О л ь г а.


Е л е н а. Выгнал заказчика…

М и х е й. Не мешай, мать. (Любочке.) Так, так. Предположим…


Елена Ивановна садится к столу. Ольга на цыпочках проходит в комнату.


Л ю б о ч к а. Вообразил? Так вот, в нашем городе скоро исчезнут халупки, кривые и грязные улицы. Красивые, красивые здания из стекла и железа встанут над рекой. От берега к берегу шагнут, точно из кружев, мосты. На широких проспектах будет много необычных деревьев, невиданных цветов. Люди станут чувствовать себя так, словно они живут в саду, а там, — ты только послушай, дедушка, — где бойня и мельница, построят огромный завод. По утрам, не дожидаясь гудка, люди будут спешить на работу, радостную, душевную, как ты говоришь. Да-да! Верь, дедушка, верь! В городе появятся трамваи, автомобили, а в домах всегда будет тепло, каждую ночь ярко будет гореть электричество. Другим, совсем другим станет наш город. Об этом нам сегодня в школе рассказывали. Я шла домой и прямо видела, где что появится, и мечтала, кем я буду, и не могла придумать… А ты, конечно, станешь каким-нибудь большим мастером. Ведь для тебя столько работы найдется…