. А что же ты?
Б а р м и н. Кира Федоровна, позвольте пригласить вас. (Танцуют.) Ты моя умница. Ничего не бойся. Я люблю тебя, потому что тебе больше всех достается. Но ты терпи, терпи и верь — все будет хорошо. Что поделать, занесла нас нелегкая… Смотри, а мы, оказывается, еще не разучились… Еще способны… Смотри, ноги сами скользят… Перестань плакать. Понимаю. Это от гордости. Ну до чего же мы еще молодые… Какие мы еще молодые…
З а т е м н е н и е.
Кабинет Гришанкова. Июль 1944 года. И в а н А ф а н а с ь е в и ч ходит из угла в угол, стараясь смирить свой гнев. Д и р е к т о р завода стоит неподвижно. У окна, спиной к разговаривающим, — Б а р м и н.
Д и р е к т о р. Значит, я туп, безмозгл. Занимаюсь вредительством. Отправьте меня лучше на фронт, там я хоть с пользой погибну, а погибать здесь…
Г р и ш а н к о в. И отправим.
Д и р е к т о р. Спасибо.
Г р и ш а н к о в. Молчать! (Пауза.) На основании ваших данных я позавчера сообщил наверх, что проблема решена. Чистый графит получен. А сегодня должен брать свои слова обратно? Я вам кто? Мальчишка?
Д и р е к т о р. Я был убежден…
Г р и ш а н к о в. В чем? В чем?
Д и р е к т о р. Наша заводская лаборатория дала анализ.
Г р и ш а н к о в. А-а… Правильно поступил начальник главка, отстранив вас от работы. Поделом. Я не стану за вас заступаться. Всех бездельников из вашей лаборатории надо послать не просто на фронт, а в штрафные роты. Кто вас за язык тянул? Захотелось поскорее бухнуть в колокола? Выгоним из партии, и поедете на фронт рядовым.
Д и р е к т о р. Это не страшно.
Г р и ш а н к о в. А что вам страшно?
Д и р е к т о р. Отвечать за непонятное, невозможное.
Г р и ш а н к о в (помолчав). Вы действительно ничего не понимаете или притворяетесь?
Д и р е к т о р. Действительно ничего.
Г р и ш а н к о в. Если правительство дает задание — значит, это нужно выполнять и не рассуждать. Нужно — и точка. Нужно потому, что важно. Дошло?
Д и р е к т о р. Я инженер. Строил и пускал завод. Но… Наше производство грубое, грязное. Электрод, даже самой высшей марки, не может быть без примесей. Равняться по чистоте алмазу! Образно говоря, от нас хотят, чтобы мы научились брать каждую отдельную молекулу графита, стерилизовать ее и чистенькую, умытую укладывать в блоки. Это абсурдно, непостижимо. Мы не способны. Да и зачем это? Зачем? Позвольте, товарищ нарком, на прощание сказать мне то, что я думаю.
Г р и ш а н к о в. Говорите.
Д и р е к т о р. Объясните мне, почему, обвиняя нас, вы безоговорочно верите неизвестным для нас людям? Кто они, эти заказчики? Допустим, ученые. Но мы их расцениваем как авантюристов. Полуголодным рабочим, которые выбиваются из сил, чтобы обеспечить оборонную промышленность, вот уже целый год предъявляют фантастические требования, бракуют сделанное имя.
Г р и ш а н к о в. Электроды не пропадают. Идут в дело.
Д и р е к т о р. Лошадей шоколадом не кормят. Им нужней и полезней овес. Да торбы побольше. Во имя чего это делается? Что, от этого станет больше танков, пушек? Наши люди терпеливы. Но прежде они знали, во имя чего они не выходят сутками из цехов. А теперь? Бросаем основное производство, бьемся на пределе, и все впустую. Невольно приходит мысль: а может, это кому-то надо, что это чей-то расчет? Я должен узнать правду и передать эту правду инженерам, рабочим, лаборантам. Не вините людей. Вините одного меня. Я не умею, не могу заставить верить их в полезность непонятного, а поэтому и нелюбимого дела, от которого каждый хочет поскорее отделаться. Устрашения здесь ни к чему. Люди все равно ходят рядышком со смертью.
Г р и ш а н к о в. Василий Борисович, обожди в приемной.
Директор уходит.
Б а р м и н. Вы меня приглашали… для этого? Тяжко…
Г р и ш а н к о в. Влип. Отрапортовал на свою голову. Вы-то убеждены в правоте своих химиков?
Б а р м и н. Убежден. Увы, уже поднаторели.
Г р и ш а н к о в. Неужели нельзя заменить чем-нибудь другим этот проклятый графит? Он же всех замучил. Бьемся, бьемся…
Б а р м и н. Заменить нельзя.
Г р и ш а н к о в. Одну минуту.
Уходит в соседнюю комнату и возвращается, неся небольшой железный ящик с двумя ручками. Ставит на стол, открывает, достает металлический цилиндр.
Вот, полюбуйтесь.
Б а р м и н. Что? Уже?
Г р и ш а н к о в. Уже. Первые образцы металлического урана.
Б а р м и н (обнимая). Иван Афанасьевич! (Любуясь слитком.) Вот он, двести тридцать восьмой! Хорошо!
Г р и ш а н к о в. Построили у черта в турках рудник, городок, коммуникации, наладили добычу руды. Освоили технологию извлечения и плавки. Пусть попробуют ваши химики придраться. А тут с графитом. Налаженное хозяйство… Не можем справиться с тем, что валяется под ногами. Действительно абсурд. Кстати, как его хранить?
Б а р м и н. Полагаю, с максимальными предостережениями. По нашей инструкции.
Г р и ш а н к о в (отнимая слиток). Так чего вы хвастаетесь?
Б а р м и н. А вы?
Г р и ш а н к о в. Авось не умру. Скажите своим архангелам — пусть забирают.
Уносит и возвращается.
Победа?
Б а р м и н. Победа. Впрочем, самая легкая. Главные трудности впереди.
Г р и ш а н к о в. Лучшего я от вас и не ожидал. Но вы помалкивайте. Докладом об уране, просьбами о награждениях отличившихся надеюсь смягчить удар за неудачу с графитом. Авось пронесет. А что будем делать дальше?
Б а р м и н. На заводе, прошу, никого не трогайте, не ругайте. Там все люди хорошие, старательные, верные. И директор хороший, честный. Дело не в миллионных долях примеси бора, а в головах, которые мыслят по-старому. Просто все они уперлись в этакий психологический барьер. Им надо помочь преодолеть инерцию прежнего мышления. Ну и, конечно, подбросить уточненную технологию. Одолеем, обязательно одолеем. Договорились?
Г р и ш а н к о в (помолчав). Видимо, у меня тоже барьер. Мне легче обеспечивать всю армию вооружением, боеприпасами, ежедневно направлять потоки в миллионы тонн, чем дать вам какую-то несчастную тысячу тонн графита. За год создать урановую промышленность, которую в мирное время я бы и за пять лет не одолел, и споткнуться на примесях бора? Непривычно, да как-то и неудобно терпеть поражение. (Рукопожатие.) Желаю успеха!
Б а р м и н. И я вам. Когда есть уран, задержка только в графите. (Уходит.)
Г р и ш а н к о в (в дверях). Василий Борисович!
Входит д и р е к т о р, прикрыв за собой дверь.
На фронт захотели? Я вам покажу фронт! В простачка играете? Легкой судьбы захотели? Вы у меня начнете алмазы из дерьма готовить. Молчать! (Другим тоном.) На завод — и ждите указаний.
Д и р е к т о р. Есть.
З а т е м н е н и е.
Голос Левитана, читающий сводки Совинформбюро о встрече советских и американских войск на Эльбе, о боях в Берлине.
В одном из пригородов Берлина, на ступеньках входа в старинный дом, сидят Б а р м и н и Д о р о х о в. Между ними на газете — бутылка коньяка, закуска, бокалы, взятые из буфета сбежавших владельцев.
Б а р м и н (без пиджака, выпитое не оказывает на него влияния). Хорошо, Родион Васильевич! До чего хорошо! Вот и не думал, а привелось поглядеть. (Окидывает взглядом окружающее.) Логово! Каждый дом — логово. Ах, идиоты, идиоты! Жили бы себе да жили. Так нет-с, ну вот и расплата. Удрапали. Русские всегда прусских бивали. Дожил ли тот морячок севастопольский? Кто это?
Входит Г р и ш а н к о в.
Д о р о х о в (встает, смотрит). Товарищ Гришанков.
Б а р м и н (идет навстречу). Ну, радуйте. Из самого пекла?
Г р и ш а н к о в. Да. Если сегодня ночью не доколотим, то завтра определенно — конец.
Б а р м и н. Родион Васильевич, пожалуйста, особый бокал. Самый большой. И не бутылку несите, а выкатывайте из подвала бочку. Да, да. За доброе известие. Разрешаю вино и елей.
Дорохов уходит.
Г р и ш а н к о в. Ну-ка, ну-ка… Интересно. Загуляли?
Б а р м и н. Оснований больше чем достаточно. Не хочешь, да загуляешь. Весна. Победа. Тризна.
Г р и ш а н к о в. А чего же расположились тут? Хоромы не нравятся?
Б а р м и н. Не глянутся. Пахнет там не по-нашенски. Буржуазией пахнет. Противно.
Г р и ш а н к о в. А как дело?
Б а р м и н. Сейчас мои спутники, вон в той вилле, заканчивают составление документов, которые я подпишу с огромнейшим удовольствием. Даже этакую лихую завитушку поставлю от радости. (Сухо, деловито.) Утверждаю, страхи оказались напрасны. Убедился во всем сам, своими глазами и руками. Немцы, по сути, даже близко не подошли к атомной бомбе. Застряли на замедлителе нейтронов. Не сумев получить чистого графита, разуверились в нем, а тяжелой воды не припасли. Сверхсекретное оружие оказалось блефом. Рады?
Г р и ш а н к о в. Нет.
Б а р м и н. Черт знает что такое! Иван Афанасьевич, так нельзя.
Г р и ш а н к о в. Союзники…
Б а р м и н. Кассандра!..
Г р и ш а н к о в. Они вряд ли откажутся от своей сокровенной цели — уничтожения коммунизма. И они могут попробовать это сделать, потому что из этой войны выходят с меньшими потерями, чем мы. А имея новое оружие, они обязательно захотят диктовать свои условия.
Б а р м и н. Иван Афанасьевич, побойтесь бога! Ведь пока мы с ними говорим, гибнут не только наши солдаты, но и американские и английские.
Г р и ш а н к о в. Гибнут.
Б а р м и н. Так не кощунствуйте. Извините.
Г р и ш а н к о в. Ничего. Обязан быть толстокожим. В Тегеране они молчали. В Ялте — ни единого слова. По рассеянности забыли?
Б а р м и н. А если им нечего было сказать? Понимаете — нечего. Ну вот как есть нечего. Не получилось. Еще не сделали. Вот у немцев же оказался пшик. А ведь головы.