Г р и ш а н к о в. В чем вы хотите меня убедить?
Б а р м и н. В миролюбии ученых.
Д о р о х о в приносит бокал и бутылку. Но его не замечают.
Г р и ш а н к о в. Где-то в самом ближайшем времени, думаю, снова соберется Большая Тройка. Возможно, где-нибудь здесь. В Германии. Предлагаю вам поездку в качестве эксперта. На всякий случай.
Б а р м и н. Поеду с огромной радостью. Если они честны до конца, во что я верю, с их стороны тогда тоже должны приехать ученые.
Г р и ш а н к о в. Не исключено.
Б а р м и н. Могут быть очень интересные встречи. Если приедут Ферми, Оппенгеймер или Кокрофт. Четыре года никаких связей. Заманчиво.
Г р и ш а н к о в. Дай бог, дай бог… И за коктейлем святые буржуазные ученые открывают святому советскому ученому все свои достижения, расчеты, выкладки. И вы их вместе предадите огню и выкурите «трубку мира».
Б а р м и н. Лично я с любой минуты готов бросить работы над бомбой.
Г р и ш а н к о в. Вот в это я верю. И побаиваюсь ваших взрывов, припадков идеализма. Извините.
Б а р м и н. Вы свои слова помните? Те, что были сказаны при моем назначении?
Г р и ш а н к о в. Помню.
Б а р м и н. А как, если я возьму да и потребую их выполнения?
Г р и ш а н к о в. Откажу. Что бы ни попросили. Откажу.
Б а р м и н. Иван Афанасьевич, ведь мы говорили не о сегодняшнем, не о завтрашнем дне, а о событиях, которые растяжимы на десятилетия.
Г р и ш а н к о в. Откажу. Давайте, куда ни шло, и я выпью. Ага. Французский коньяк? Трофеи? Спасибо, Родион Васильевич. Выпью не вообще, не только за нашу победу, а за тех, для кого войны никогда не кончаются. Ваше здоровье, Георгий Петрович…
Б а р м и н. Кассандра.
З а т е м н е н и е.
Потсдам. 22 июля 1945 года. Перед началом утреннего заседания Конференции руководителей трех великих держав.
Т р у м э н и Ч е р ч и л л ь вдвоем.
Ч е р ч и л л ь. Я позволю себе сказать, что вы несколько уступчивы по отношению к русским, к их требованиям. В частности, в вопросе о западных границах Польши.
Т р у м э н. Я читал документы Тегеранской и Ялтинской конференций, отлично помню, что там было записано. Вы считали, что Польша может продвинуться на запад, и если она при этом наступит кое-где на ногу Германии, то ничего не поделаешь. Вы тогда не возражали против отделения от Германии Восточной Пруссии. Разве это не ваши слова?
Ч е р ч и л л ь. Времена изменились.
Т р у м э н. Но документы остались.
Ч е р ч и л л ь. Я не отказываюсь от своих слов, сказанных тогда. Польша должна ослабить Германию, но укрепиться против России. Но какая Польша? Конечно, не та, какую хочет Сталин. Во главе с Берутом.
Т р у м э н. Вы хотите Польшу во главе с господином Миколайчиком?
Ч е р ч и л л ь. Прошу не забывать, что мы объявили войну Гитлеру, когда он напал на Польшу. Поэтому ее послевоенная судьба касается нашего престижа.
Т р у м э н. Вы не хотите сильную Германию. Но сильная Польша не по вашему рецепту вас тоже не устраивает. Чрезвычайно усложненная ситуация. Вопрос о западных границах Польши обсуждается на каждом заседании, и конца этому не видно.
Ч е р ч и л л ь. Конец должен быть. Положение серьезное. Русский солдат в центре Европы — это вам не страничка из Коммунистического манифеста, а нечто более страшное.
Т р у м э н. Берлин взят русскими, и мы сидим с вами в Потсдаме, по сути, окруженные русскими войсками, шагнувшими далеко на запад. Дальше, чем мы могли предполагать.
Ч е р ч и л л ь. Пора стукнуть кулаком. У нас появилось новое могучее оружие. Это новый решающий фактор. Во имя наших союзнических интересов вы должны им воспользоваться.
Т р у м э н. В Аламогордо взорвана первая и пока единственная, как мне сказали, бомба. Скоро будут еще две. Мы их намерены использовать против Японии. Нам надо закончить войну в бассейне Тихого океана, где гибнут американские солдаты, развязать себе руки для Европы, для выполнения нашей особой миссии.
Ч е р ч и л л ь. Пусть бомбы упадут на другие объекты.
Т р у м э н. Сейчас все симпатии народов на стороне России. Мы сражались с ней вместе под одним флагом. Этого нельзя не учитывать. Наши солдаты братались с русскими на Эльбе. (Пауза.) Вы убеждены, что на предстоящих выборах вы останетесь у власти и через несколько дней вернетесь в Потсдам вновь избранным премьер-министром?
Ч е р ч и л л ь. Политика Англии не изменяется от смены премьера.
Т р у м э н. Я понял вас. Благодарю. Я намерен сегодня сказать Сталину о нашем новом оружии. Мои слова подкрепят взрывы бомб над Японией. Он должен будет понять, что это означает. По словам Стимсона, русским понадобится самое меньшее двадцать лет, чтобы сравняться с нами. За этот срок могут и должны измениться симпатии народов и, вероятно, политическая карта Европы. Итак, вы не станете возражать против информации Сталина про атомное оружие?
Ч е р ч и л л ь. Я возьму на себя смелость от имени правительства его величества согласиться с вашим решением. Между союзниками-победителями не должно быть секретов.
Т р у м э н. Вот именно. Я только выполню долг.
Ч е р ч и л л ь. Но мы будем против сообщения русским каких-либо подробностей.
Т р у м э н. Я вас заверяю, что никогда никаких подробностей большевики от нас не узнают. Они их только могут испытать на себе.
Ч е р ч и л л ь. Я вполне удовлетворен нашей беседой.
Т р у м э н. Я тоже. Скоро начало заседания. Пользуясь правом председательствующего, я выберу наиболее подходящее время для короткой беседы со Сталиным.
Ч е р ч и л л ь. Согласен.
З а т е м н е н и е.
В перерыве между утренним и вечерним заседаниями.
В помещении Советской делегации. Г р и ш а н к о в и Б а р м и н.
Г р и ш а н к о в. Выходит, что при самых благоприятных условиях американцы делали бомбу четыре года…
Б а р м и н. Пять лет, считая с начала исследовательских работ в сороковом году.
Г р и ш а н к о в. Допустим, пять. Сегодня они начали свой атомный шантаж. Какое-то время мы выиграли. Нам приказано немедленно вернуться в Москву и форсировать работу. И ничего не жалеть. По сути, сегодня господин Трумэн объявил нам войну. Значит, мы обязаны рассматривать атомную проблему как длительную военно-политическую операцию. (Пауза.) Да-а. Георгий Петрович, для нас война не кончилась. Она перешла в другую, как мы и ожидали. Или мы позволим господину Трумэну снова играть с огнем, глумиться над могилами миллионов?
Б а р м и н. Какая мерзость! Какая мерзость! Сволочи! Демократы!
Г р и ш а н к о в. Мне было сказано: ответное оружие должно стать делом всей партии, всего народа. А нервы, кажется, у нас крепкие.
Б а р м и н. И у нас, ученых, не слабые. Кассандра!
Г р и ш а н к о в. Заказываю самолет.
Затемнение.
После вечернего заседания.
Т р у м э н и Ч е р ч и л л ь.
Т р у м э н. Дело сделано.
Ч е р ч и л л ь. Я издали внимательно наблюдал. Кажется, он не задавал вам вопросов?
Т р у м э н. У меня сложилось впечатление, он настолько был поражен сообщением, что утратил способность разговаривать.
Ч е р ч и л л ь. До сих пор я был убежден, что его чем-то смутить, вывести из равновесия абсолютно невозможно.
Т р у м э н. Он сказал одну-единственную фразу — выразил надежду, что мы сумеем как следует использовать свое оружие. Ему надо самому хотя бы немного представлять, что такое ядерная наука, а главное, иметь сведущих экспертов.
Ч е р ч и л л ь. Как мне объяснили наши ученые, когда-то у русских, до начала войны, были весьма знающие люди в области ядерной физики.
Т р у м э н. Что ж, пусть Сталин начнет их искать. (Пауза.) Все же Гитлер, надо отдать ему должное, хорошо похозяйничал в России. Много лет понадобится им на восстановление промышленности. Их экономике скоро не поднять атомную бомбу. Это посложнее и подороже, чем танки или самолеты.
Ч е р ч и л л ь. Если они это поймут, у них должно измениться настроение. Они должны стать более покладистыми. Судя по вечернему заседанию, они так же настойчивы и упрямы.
Т р у м э н. И все же двадцатому веку суждено жить под знаком американской деловитости.
З а т е м н е н и е.
Октябрь 1946 года. Комната в деревенской избе, та, что иногда называется чистой половиной. Дверь в кухню. Два запотевших окна, побеленные стены. Кровать, стол, несколько стульев. На столе слабый язычок пламени от семилинейной керосиновой лампы без стекла.
Б а р м и н сидит на табуретке возле стенки русской печи, обогревающей комнату. Он в пиджаке, в сапогах, напоминает обличьем уполномоченного средней руки.
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а, хозяйка избы, заглянув на минутку, чтоб узнать, как себя чувствует неожиданный гость, так и осталась стоять у дверей, поддавшись неудержимой тяге поговорить с приезжим человеком.
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Вы садитесь поближе к печке, поближе. Утром до работы топлю. Поди, уж совсем остыла.
Б а р м и н. Нет, еще теплая. Вы не беспокойтесь, мне хорошо.
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Не нагрянь гости, мы бы уж больше сегодня не топили. Так бы и спали.
Б а р м и н. Вы, пожалуйста, не хлопочите.
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Велики хлопоты — еще раз истопить печку. Чайник вскипячу, картошки наварю. Уж чем богаты… Других угощений нет.
Б а р м и н. Пожалуйста, не беспокойтесь. У нас с собой припас имеется.
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Теперь все, кто из города в деревню едут, припас с собой берут. Не так, как прежде. (После паузы.) В нашей степи, да еще в непогодь, заблудиться совсем просто. Свои, местные, случается, блукают, а чужие и подавно. Степь во все стороны одинакова. Деревенские огоньки теперь издали не увидишь, да и кто нынче вечерами с огнем сидит? Случается, бежишь в потемках из конторы, даже жутковато бывает. Стоят черные дома, словно вся деревня повымерла. Почему стекла перестали продавать?