Б а р м и н. Не знаю.
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Оборонялись ими, что ли, да все побили? Ни за какие деньги купить нельзя. В конторе в закрытом шкафу председатель два стеклышка бережет. Если расщедрится — даст, тогда посветлее будет.
Б а р м и н. Ничего, и так ладно. Нам бисером не вышивать.
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. И верно.
Б а р м и н. А как с хлебом?
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Пока сеем да убираем, тогда только хлеб и видим. Глазами. Картошка выручает. Вот и нынче весь урожай государству отвезли. Теперь для себя стараемся добыть. Прежде старатели так за золотом не гонялись, как мы теперь за зерном. Со света дотемна одни на полях колоски ищут, подбирают, другие, и я с ними, какой раз уже охвостья провеваем. Крутишь-крутишь эту веялку, аж в глазах темнеет и сердце заходится, а что бригадой отобьем — то одна баба в подоле унесет. Вот так и живем. Умирать не собираемся. (Обернувшись.) Маша, скоро там у тебя?
М а ш а (появляется в дверях, в старом, линялом платье, в валенках на босу ногу). Чайник почти готов. Картошка кипеть начинает.
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Подбрось еще. Иди.
Маша скрывается.
Помощница подросла.
Б а р м и н. Одна?
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Сынок есть. Помладше. В ремесленное отдала. Там хоть немного, да каждый день хлеб дают. Пусть. Казна вырастит. Специальность даст. Лучше так издали заботиться, тужить, чем его голодные глаза видеть.
Б а р м и н. А муж?
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Где все. Ушел на фронт, оттуда только бумажка вернулась. (Пауза.) Кабы знать, где его могила. Пешком бы туда сходила. Простилась бы. (После паузы.) А то в родительский день дождешься, когда все уже с погоста разойдутся, да над каким-нибудь чужим холмиком, будто над своим, поплачешь. (Пауза. Прислушивается.) Машина, однако, вернулась. (Уходит.)
Входит Щ е р б и н а. Он хромает. Вместо ноги — протез. В телогрейке, фуражке с черным околышем. Видимо, бывший танкист. Следом входит Д о р о х о в.
Д о р о х о в (виноватым тоном). Заблудились мы, Георгий Петрович.
Щ е р б и н а. Маленько не в ту сторону подались. Вам бы на Ключевую свернуть, а вы прямиком ударились. Щербина, председатель колхоза.
Б а р м и н. Очень приятно. Извините за беспокойство. Замешкались мы с Родионом Васильевичем. Хотели уток пострелять на озере. Убить ничего не убили, а вот заблудиться сумели. Остальные не стали нас дожидаться, уехали на станцию. Надо было бы позвонить, чтобы товарищи не беспокоились.
Щ е р б и н а. У нас нет телефона, только в сельсовете. А это еще десяточка два километров ехать. Если надо, могу дать провожатого.
Д о р о х о в. Съездить?
Б а р м и н. Нагоняя дадут?
Д о р о х о в. Как водится, как положено.
Б а р м и н. Тепло здесь. Тихо. Давайте заночуем. Грех на себя возьму. Остались.
Д о р о х о в. Пойду спущу воду из радиатора. (Уходит.)
Щ е р б и н а. Переночуйте. Другого лучшего в смысле квартиры нет.
Б а р м и н. Лучшего и не надо. Закуривайте.
Щ е р б и н а. Спасибо. Слыхал я, да и сам видел, какой уже месяц разные люди по округе разъезжают. Что-то высматривают, выбирают. Возможно, строить чего-то задумывают. Земля-то кормить перестает.
Б а р м и н. Много мужиков в колхозе?
Щ е р б и н а. Какие тут мужики! Главная опора — женщины. А мужики… Лучшие — вроде меня. Калека на калеке, калекой погоняет. Мало работников. Да и те почему-то слабость проявляют в смысле этого — невоздержанности.
Б а р м и н. Пьют?
Щ е р б и н а (подумав). Пьют.
Б а р м и н (помолчав). Запьешь.
Щ е р б и н а. Одна надежда — детишки подрастут, тогда, может быть, справимся. Но опять войной начинает попахивать.
Б а р м и н. Не будет войны. Не будет.
Щ е р б и н а. А случись — совсем амба. Шутка ли, американцы одной бомбой целый город могут выжечь. Но не верится, что мы им поддадимся. Должно и у нас что-то найтись.
Б а р м и н. Бог не выдаст, свинья не съест.
Входит Д о р о х о в, вносит вещи — плащи, полушубки, ружья, рюкзаки, чемоданчик.
Д о р о х о в. Прояснивать начинает. К утру подморозит.
Щ е р б и н а. Отдыхайте. Мне тоже пора.
Б а р м и н (провожая его до двери). Спокойной ночи. Извините за беспокойство.
Щ е р б и н а. Пустяки. Служба такая. (Уходит.)
Б а р м и н. Что у нас есть? Выкладывайте на стол.
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а (приносит миску с картошкой). Пожалуйста, горяченькая.
Ставит на стол и в продолжение дальнейшего разговора несколько раз приходит и уходит, принося уцелевшие разномастные тарелки, вилки, кружки, чайник.
Д о р о х о в. Хлеб.
Б а р м и н. На стол.
Д о р о х о в. Колбаса… Сыр… Масло… Сахар… Шоколад.
Б а р м и н. Это пойдет для Машеньки. (Прасковье Михайловне.) Прошу, вместе с нами.
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Что вы… Мы поужинали.
Б а р м и н. Без вас не сядем. Машенька, идите сюда.
М а ш е н ь к а входит, с испугом оглядываясь назад. Следом за ней появляется О х о т и н. Дорохов замирает по стойке «смирно».
Проходите, Аким Спиридонович.
О х о т и н. Устроили привал? Отдых?
Б а р м и н. Виноват.
О х о т и н. Ну, задали вы нам задачу.
Б а р м и н. Виноват. Указал не ту дорогу. Заблудились. Продрог. Решил заночевать. Собрались ужинать.
О х о т и н. Добро.
Б а р м и н. Утром приеду на станцию. Присаживайтесь за компанию.
О х о т и н. Вынужден уехать. Надо отменить тревогу. Капитан…
Д о р о х о в. Есть.
О х о т и н. Спокойной ночи.
Уходит. Дорохов за ним.
Б а р м и н. Ну что растерялись, садитесь.
М а ш а. Это генерал?
Б а р м и н. Хватай выше, Машенька. Сам фитьмаршал.
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. А кто ж тогда вы такой?
Б а р м и н. Я? Современный странник. Голодный человек. Накладывайте, Прасковья Михайловна. Остынет картошка. Я люблю горячую, с парком.
М а ш а (матери). Смотри, белый хлеб, сахар…
П р а с к о в ь я М и х а й л о в н а. Придет время, будет везде сахар. Кушайте, Георгий Петрович.
Входит Д о р о х о в с чемоданом.
Б а р м и н. Ну что, обошлось?
Д о р о х о в. Вручил свои припасы. Подстраховал.
Б а р м и н. Значит, можно и зазимовать.
За т е м н е н и е.
В темноте раздается сонный голос Дорохова.
Д о р о х о в. Георгий Петрович…
Вспыхивает лучик карманного фонарика. Это Дорохов, спящий на полу, осветил Бармина, сидящего на табуретке возле печки.
Б а р м и н. Спите.
Д о р о х о в. А вы почему не спите?
Б а р м и н. Не спится. Спите.
Д о р о х о в. За ужином плохо ели. Вам нездоровится?
Б а р м и н. Что тут в глотку полезет. (Пауза.) Когда переедем в зону, найдите Машеньку. Устроим к нам на работу. Выучим. (Пауза.) Это, парень, не сказание о земле сибирской, а плач на реках вавилонских.
З а т е м н е н и е.
25 декабря 1946 года. Помещение из бетона, освещенное несколькими большими лампами. Прямо — глухая стена, из которой выходят тщательно вделанные кабели. Они протянуты к пульту с измерительными приборами, что находятся справа и должны вот сейчас, в эти мгновения, отметить победу или поражение трехлетних усилий в овладении энергией атома.
Долгий, мучительный путь изысканий привел, как это часто бывает, к внешне простому открытию: удержать или выпустить из своих рук, из своей власти чудовищную силу природы можно с помощью весьма примитивного устройства — небольшой ручной лебедки с несложной системой блоков. Из-за солидного укрытия, поднимая или опуская лебедкой кадмиевый стержень, там, в недрах уранового котла, человек делается властелином. Этот барабанчик от лебедки прикреплен в центре стены. Тросик уходит куда-то за стену.
Возле щита с измерительными приборами — репродуктор, телефон, микрофон.
Слева стена имеет закругление, выход из помещения и начало узкого коридора, что ведет к спуску вниз, еще глубже под землю, где находится реактор. Возле приборов Ц в е т к о в, с черными от графита руками, с испачканным лицом, просматривает графики замеров.
Появляется Б а р м и н. Галстук у него опущен, воротничок почерневшей сорочки расстегнут. Лицо и руки хранят следы работы возле «котла», когда в азарте он сам не один раз принимался помогать рабочим.
Б а р м и н. По местам… Продолжим… (Скрывается.)
Входит м о л о д о й с о л д а т в форме войск НКВД. Он несет чайник и несколько кружек.
С о л д а т. Пожалуйста.
Ц в е т к о в. Спасибо. Поставьте вон на ту табуретку. (Отходит к приборам.)
Солдат, сгорающий от любопытства, остается стоять недалеко от входа. Появляется Б а р м и н.
Б а р м и н. Ты что тут, парень, притаился?
С о л д а т. Посмотреть хочется.
Б а р м и н. Женатый, холостой?
С о л д а т. Холостой.
Б а р м и н. Уходи, беги без оглядки. Не ровен час станешь на всю жизнь холостым. Беги, беги. Слушай репродуктор. Поднимется канонада — пляши.
Солдат неохотно уходит.
Получше уложили шестьдесят второй слой.
Ц в е т к о в. Теперь должна пойти.
Б а р м и н. Обязана. Или всех нас надо повесить.
Ц в е т к о в. Я почти спокоен.
Б а р м и н. Ну, если теоретик спокоен, то дерзаю — позвоню Гришанкову. (Набирает номер.) Иван Афанасьевич? Да, я. Пристрелка закончилась. Да. Кажется, Некрасов или Минаев. «Осторожность, осторожность, господа». Приезжайте. (Кладет трубку.)