Ему больше всех достается.
Идет к спуску. Навстречу медленно двигается Р а к и т с к и й.
Устроили своих зверушек?
Р а к и т с к и й (с трудом переводя дыхание). Устроил. (Пауза.) Экая преисподняя! (Пауза.) Пока выберешься — приходят очень разумные мысли. За зверушками надо вести непрерывное наблюдение. Их нельзя оставлять одних. Надо наблюдать за ними на расстоянии через приборы, с момента начала облучения и до конца. (Пауза.) Дайте мне двух-трех изобретательных людей, мы кое-что придумаем, сообразим.
Б а р м и н. У меня есть на примете очень способные парнишки. Отличные мастера по приборам. Робинзоны.
Р а к и т с к и й. Вот именно. Такие и нужны. Из обломков старья мастерить новое. Придется закладывать основу для дистанционного наблюдения за организмами. В любой среде. Я еще вернусь. Вас попрошу — не увлекайтесь. Должен возникнуть серьезный фон. Очень опасный. Ну-с, помните, что дураков и в алтаре бьют. (Уходит.)
Снизу идут один за другим н е с к о л ь к о р а б о ч и х, у которых на лице белеют только зубы и белки глаз. Среди них Ч е р д а н ц е в, такой же усталый и грязный.
Б а р м и н (рабочим, пересчитывая их). Передохните, товарищи, но отмываться не спешите.
Р а б о ч и й. А вдруг пойдет?
Б а р м и н. А вдруг не пойдет?
Р а б о ч и й. Ясно. Долгий перекур.
Б а р м и н. Все?
Р а б о ч и й. Все.
Рабочие уходят.
Ч е р д а н ц е в. Суммарно: графита четыреста пятьдесят тонн, урана — сорок пять.
Б а р м и н. Пронеси, господи!
Ч е р д а н ц е в. Все наверху, кроме несчастных собак и кроликов. Верные друзья человека.
Б а р м и н. Герой севастопольской обороны расчувствовался.
Ч е р д а н ц е в. Морды у них такие симпатичные… Понимающие глаза. Я ведь уходил последним. Попрощался.
Б а р м и н. По местам. Начнем.
Цветков и Черданцев возле приборов. Бармин присел к микрофону.
Слушайте. Всем занять свои места. Доступ закрыт. Повторяю — доступ закрыт. (Отодвинул микрофон.) Алексей Иванович, поднимайте аварийную.
Ч е р д а н ц е в. Есть. Аварийные подняты.
Б а р м и н. Время?
Ч е р д а н ц е в. Двадцать три часа тридцать одна минута.
Б а р м и н (подходит к лебедке). Помянем сэра Черчилля и его ласковую, миролюбивую речь в Фултоне. (Берется за рукоятку и медленно начинает ее вращать.)
Ц в е т к о в. «Зайчик» пошел. В темпе танго. Бразильского.
В репродукторе раздался тихий щелчок, и на пульте слабо мигнула неоновая лампочка.
Б а р м и н. Сколько?
Ц в е т к о в. Двадцать миллиметров.
Б а р м и н. Добавлю. Следите. (Медленно, едва заметно нажимает на рукоятку.)
В репродукторе раздается более сильный щелчок, сильнее вспыхивают лампочки.
Б а р м и н. Картина повторяется.
Ц в е т к о в. Сорок миллиметров.
Щелчок сильнее, сильнее — вспышка.
Б а р м и н. Картина повторяется.
Щелчки усиливаются и учащаются. Учащаются и усиливаются вспышки лампы.
Ц в е т к о в. «Зайчик» вступает в фазу веселого оживления. «Яблочко», или, скорее, гопак.
Ч е р д а н ц е в. Пятьдесят миллиметров.
Б а р м и н. Картина повторяется.
Щелчки напоминают автоматную стрельбу. И вдруг раздается необычный гулкий и громкий звук. Он действует на присутствующих, как удар грома. Все замирают, не обращая внимания на привычную трескотню. Бармин осторожно закрепляет положение рычага, опускает руку. Напряженное ожидание. И снова точно короткий удар грома. Волнуясь, Бармин достает сигарету, закуривает.
Картина меняется.
Курит. И снова удар.
Картина меняется.
Ч е р д а н ц е в. Пошла!
Ц в е т к о в. Пошла!
Б а р м и н (медленно подходит к пульту, бросает сигарету). Земля?
Ч е р д а н ц е в. Земля, капитан.
Снова удар.
Б а р м и н. Пошла… Реакция идет… Товарищи!.. Терпение.
Ц в е т к о в. Все ужасно просто. Начинаются серые будни. Совершенно не хочется смотреть на приборы.
Б а р м и н. Лицемеры… Снобы… Первые киловатты энергии!
Снова удар.
Ч е р д а н ц е в (сквозь слезы). Как пьяный барабанщик в оркестре.
Б а р м и н. Насладились. Объедаться нельзя, Алеша, спускайте аварийные.
Ч е р д а н ц е в. Есть.
Б а р м и н (подходит к лебедке). Опускаю рабочий. (Медленно двигает рычаг в обратном направлении.) Итак, атом в наших руках.
Замедляются, затихают щелчки, слабее мигает лампа.
Ура, черти! (Обнимает по очереди Цветкова, Черданцева.) Чумазые мои!.. Волшебники!.. Вот и все. Вот и все.
Учиняется невообразимая пляска.
Ч е р д а н ц е в. Интересно, что в конце концов Саваофа ухватили за бороду не руки ученого, а рабочего.
Б а р м и н. Алеша, вы произнесли верную историческую фразу. Но на кого вы все похожи! Я так же устряпался?
Ц в е т к о в. История умолчит. Вас опишут в белоснежной сорочке, в замшевых перчатках.
Ч е р д а н ц е в. Я мысленно наблюдал за незримо присутствующими здесь Нильсом Бором, Энрико Ферми. Вы их не заметили? Хотя они явились во фраках, у них был несколько растерянный вид. Я бы даже сказал — сконфуженно-виноватый.
Ц в е т к о в. Ну их всех к черту! Всемирное содружество ученых! Миф.
Б а р м и н. Мы еще сядем с ними за круглый стол. Помяните меня. (Берет микрофон.) Внимание! Все свободны. Отдыхайте, друзья. (Ко всем.) Теперь бы в баньку, на полок, да веничек…
Вбегает З у е в, в шапке, в бекеше.
З у е в. Георгий Петрович!.. (Обнимает.) С победой!
Б а р м и н. Богдан Артемьевич, ну что вы, что вы…
З у е в (не стыдясь своих слез). Не мог, не мог… Мерз-мерз и дождался. В конце концов, эту коробку я делал или нет? Юрий Семенович, позвольте обнять вас. (Обнимает.) Опять станете напоминать про генерала.
Ц в е т к о в. Я сегодня добрый, ручной.
Входит Г р и ш а н к о в.
Г р и ш а н к о в. Смотрю — глазам не верю: на улице, на морозе скачут бесхвостые черти. Какой отличный графит. Чистейший углерод.
Б а р м и н. Приближаться не рекомендую.
Г р и ш а н к о в. Я прежде всего чиновник. Этот шабаш…
Б а р м и н. Реактор заработал.
Г р и ш а н к о в. Двадцать пятого декабря сорок шестого года. Прямо в сочельник. (Пауза.) Насколько я понимаю в арифметике, в Москве вам, кажется, больше делать нечего.
Б а р м и н. Неужели не заработали небольшой отдых?
Г р и ш а н к о в. Два-три дня. Спасибо, товарищи.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Осыпанный снегом молодой, еще низкорослый сад. Обметенная от снега скамейка. На ней, в теплой шапке и зимнем, капитально сшитом пальто сидит мрачный, задумавшийся Б а р м и н. Подходит Ц в е т к о в, одетый более легко.
Б а р м и н. Отдохнули?
Ц в е т к о в. Отдохнул.
Б а р м и н (подавая руку). Садитесь. А почему вид какой-то встрепанный? Привидение встретили?
Ц в е т к о в. Нет. Только Антона Сергеевича, Игоря Николаевича…
Б а р м и н (в тон ему). Бориса Васильевича, Евгения Федоровича…
Ц в е т к о в. Да.
Б а р м и н. Обменивались мнениями?
Ц в е т к о в. Да.
Б а р м и н. Шалопаи. Значит, разговор будет короче. Вы, Юрий Сергеевич, частенько бываете злым, непреклонным, а нетерпеливы — постоянно. И это хорошо. Злость не ослепляет, как думают некоторые, а, наоборот, знаю по своему опыту, обостряет зрение. Придает особую зоркость. Позволяет видеть то, что полярно объекту ненависти. С этой минуты я прошу вас смертельно возненавидеть оружие, нашу будущую бомбу. Навсегда. До конца дней своих.
Ц в е т к о в. Но я хочу быть с вами.
Б а р м и н. Мы пойдем разными дорогами.
Ц в е т к о в. Это несправедливо. Я хочу разделить с вами все и до конца.
Б а р м и н. Отлично. Я вам доверяю и поручаю больше. Вы станете делать то, что я хотел делать сам. Свое дело отдаю, мечту. Займитесь реакторами для мирных целей. Помолчите. Не возражайте. Если вам мало своей злости — возьмите еще мою. После Хиросимы у меня ее с избытком. Но всю не отдам. Только поделюсь. Ищите, подбирайте людей. Самых талантливых. Создавайте свой институт. Благословляю. Пора.
Ц в е т к о в. Вы это решили своей властью?
Б а р м и н. Представьте, своей.
Ц в е т к о в. А шорохи жизни за спиной?
Б а р м и н (в тон ему). А костер Джордано Бруно? Полноте, Юрий Семенович! Не будем заранее драматизировать ход событий. Конечно, перевороты в науке дешево не даются. Костры и теперь бывают. Но модифицированные, соответствующие уровню цивилизации. Что о них думать! (Пауза.) Вы помните того человека, у которого любимая поговорка была: «Поставить вопрос на глобус»?
Ц в е т к о в. Помню.
Б а р м и н. А история взяла да и нас самих поставила на глобус. Вот ведь как! И никуда не денешься. Отступать некуда. Нет теперь для физиков тихих уголков, тихих кабинетов. Побегаешь для охлаждения мозгов по этому саду, а как любую дверь открыл — за ней все мировые события клокочут, заживо обваривают, обжигают. Надо отвечать за судьбу всего шарика. И не на словах, а на деле. Готовы?
Ц в е т к о в. Готов.
З а т е м н е н и е.
Голоса разных дикторов передают сообщения мировой прессы о речи Черчилля в Фултоне, о начале «холодной» войны, о последствиях взрыва бомб над Хиросимой и Нагасаки.
1947 год. Кабинет Гришанкова. В кабинете Г р и ш а н к о в и Б а р м и н.
Г р и ш а н к о в. Да… Не ожидал, не ожидал. До сих пор вы проявляли свою власть как ученый. И на тебе! Вдруг решили проявить свою власть как политик.