М и х е й. Не угомонилась? Все судьбу пытаешь?
Л ю д м и л а. Что же больше делать? Сама искала, сама себя под откос пустила.
М и х е й. Работать надо. Тогда для дури в голове не будет места.
Л ю д м и л а. Не смеши, отец. Работать! Из меня честного труженика не получится. Избаловали в молодости добрые люди. (Пауза.) В Омске на вокзале один проезжий рассказывал, что в Москве опять открылись рестораны, кафе. Женщины вспомнили, что надо прилично одеваться, быть нарядными. Будто, как прежде, носят бриллианты.
М и х е й. Эка радость! Одумайся. Смотри, какое вашему брату теперь уважение. Настоящее. Ценить надо.
Л ю д м и л а. Поздно.
Слышен стук. Л ю б о ч к а пробегает через комнату, торопясь открыть калитку.
М и х е й. Долго так не протянешь. Приструнят. Я еще поживу, посмотрю…
Л ю д м и л а. Мало радости.
Входят Л ю б о ч к а и пришедший с работы М и х а и л.
Л ю б о ч к а (отцу). Ты совсем не думаешь о здоровье. Раздевайся скорее. Грейся.
М и х а и л (снимая полушубок). Буран поднялся. Хлещет в лицо. Ноги скользят. Вокруг темнота… (Садится к печке, закуривает.) Шел и невольно вспоминал, как в молодости в такую погоду бегал на лекции и совсем не чувствовал холода, усталости. А теперь бредешь, бредешь…
Л ю д м и л а. Продрог, труженик. (Подходит к буфету, достает бутылку самогонки.) Выпьешь? Первач.
Л ю б о ч к а. Папа не будет. Ему нельзя.
М и х а и л. Можно, дочь, но воздержусь.
М и х е й. Зря отказываешься. Составь ей компанию.
Л ю д м и л а. Другие охотники найдутся. Предлагаю, жалея тебя, горемыку.
М и х а и л. Разве я на что-нибудь жалуюсь? Ищу сочувствия?
Л ю д м и л а (поставив бутылку обратно). Заквас добрый. Хоть юшка из носу льет и на земле давно лежишь, все равно кричи: «Моя берет!»
М и х е й. Перед дочерью пора стыдиться.
М и х а и л. Зачем, отец, эти разговоры?
М и х е й. Нет своего ума — займи, да дойми.
Л ю б о ч к а. Папа не виноват. Я знаю.
М и х а и л. Ты, отец, знаешь, как долго и злобно мне мстили, как отняли радость любимого дела, как сделали лишним в мире человеком. Зачем об этом вспоминать? Время мое ушло. А-а… другое… Одну Веру я любил, и больше мне никого не надо. Ее убили, убили и меня. И прошу больше не говорить об этом. А ты, дочь, не слушай.
Л ю б о ч к а. Папа, я взрослая.
М и х е й. Я тебя, Михаил, никогда не упрекал. Но дальше-то как быть? Уж коли ты все еще любишь жену — люби. Но чтобы живые, глядя на тебя, радовались да гордились. Чтоб им тепло на душе становилось.
Е л е н а (в дверях). Должно быть, Алексей Семенович стучит.
Л ю б о ч к а. Я открою. (Уходит.)
Л ю д м и л а. Пойди предложи свои услуги. Я и то собираюсь тряхнуть жизнью, ухватить кусочек по душе…
М и х а и л. Кому предложить? Кто знает, что я когда-то был учителем? Сколько раз я пытался вернуться в школу! Как я могу говорить об этом на пороге старости, когда многое забыто, и я просто не знаю, смогу ли…
М и х е й. А ты очнись, попробуй…
Л ю б о ч к а (распахнув дверь). Папа! За тобой приехали!
М и х а и л (удивленно, почти с испугом). За мной? Кто?
Входит Е в г р а ф П л а х и н, одетый кучером.
Е в г р а ф. Добрый вечер! За тобой, Михаил Михеевич. Собирайся!
М и х а и л. Куда?
Е в г р а ф. В губисполком. К начальнику по народному образованию.
Л ю б о ч к а. Папа! Ты слышишь?!
Е л е н а. Слава тебе господи! Понадобился!
М и х а и л. Не понимаю. (Пытаясь шутить.) Кроме вреда, от начальства никогда ничего не видел… Как же я поеду в таком виде?
Е в г р а ф. Там насчет костюмов и прочего этикета не смотрят. Сойдет и так.
Л ю б о ч к а. Папа, не думай об этом. Не заставляй ждать.
Е в г р а ф. Поспешайте. Мне еще на вокзал приказано ехать. Встречать какое-то новое начальство.
М и х а и л. Ну что ж, если приглашают… Посмотрим зачем. (Начиная волноваться.) Мама, достань мне что-нибудь поприличнее. Доченька, где черный галстук?
Втроем уходят.
Л ю д м и л а. Сколько суматохи… Как живешь, Евграф? Кучеришь?
Е в г р а ф. Куда я без лошадей! Когда их реквизировали, и я попросился, чтоб вместе, заодно. Так и живу реквизированным.
М и х е й. Прямо оборотень.
Е в г р а ф. Как разобраться.
Л ю д м и л а. Давай лучше выпей, неудачный родственничек. Ведь это ты мне женское образование преподал. (Достает бутылку, наливает стакан.) «Буфф», Интимный театр, тройки… А? С твоей легкой руки. Держи. Пей, крутись.
Е в г р а ф. Жизнь нас, видать, обоих вкрутую сварила. Кручусь. (Пьет.) Что твоя смирновская или шустовская! Эх, Людмила Михеевна, а есть что нам вспомнить, есть!
Входит М и х а и л в форменном сюртуке, но на ногах по-прежнему подшитые валенки. За ним — Е л е н а и Л ю б о ч к а.
М и х а и л (поправляя галстук). Поехали… Ах, как страшно пахнет нафталином! Будет так неудобно!
Е в г р а ф. Пожалуйста.
Л ю б о ч к а (помогая одеться отцу, всем). Не провожайте нас. Я прихлопну калитку.
Е л е н а. С богом, с богом!
Евграф, Михаил, Любочка уходят.
М и х е й. Значит! (Стараясь скрыть волнение.) Ты, мать, того… крепись. Оно не сразу все на место встает… Дело не ремонтом пахнет. Тут латками да шпаклевкой не обойдешься… Значит! (Уходит.)
Л ю д м и л а. Почему я никому не нужна?
Е л е н а. Шла бы ты замуж… Ведь любит тебя Алексей Семенович.
Л ю д м и л а. Еще бы! С ним все покончено. Не пара он мне. Он чистенький. Для него жизнь — подвиг. За революцию кого угодно к стенке поставит, а любит, как гимназистик. Как слепой. Воображает меня неземным созданием. Ему святую разиню надо. И что за жизнь он мне сулит? Борьба да испытания, испытания да борьба. Начнет расписывать свое счастье, а у меня на душе одна тоска. Будто тащишься ночью по раскисшей дороге, и конца-краю не видать этой муке. Просто тащись, мерзни, мокни, голодай и жди — когда-то, может быть под самую старость, тебе что-то дадут приятное. Счастье! Велика радость быть женой военного! Пошлют его к черту на кулички, а ты сиди жди, вздыхай, гадай… Бирюк я, мама. Это такие идейные, как Ольга, могут по десять лет ждать.
Е л е н а. И прежде себя берегли.
Л ю д м и л а. Дуры. Умные время не теряли. Одни слова: брак — святыня. Много святого в лавочке. Кто кого в дураках оставит… Теперь, слава богу, свобода. Хочу — люблю, не хочу — проходи, милый, не заглядывайся. Боюсь только, что не повезло мне с этой свободой… Кажется, ребенок будет.
Е л е н а (поникнув). От него?
Л ю д м и л а. Других знакомых не было… Признаешь внучонка или внучку?
Е л е н а (после молчания). Отцу отвечу. Ему скажу.
Л ю д м и л а. Не смей!
Е л е н а. За такую ли свободу люди гибли, чтобы стыда и совести не знать…
В соседней комнате слышится шум.
Л ю д м и л а (подходит к двери, толчком раскрывает; спокойно). Проходи. Никак через забор махнул?
Входит С к в о р ц о в в расстегнутой шинели, шапке, сдвинутой на затылок.
С к в о р ц о в. Да. Очень спешу. Уезжаю. (Обнимая Людмилу.) Вернулась, упрямая? Заждался я тебя. Елена Ивановна, стаканчик бы чаю.
Е л е н а. Сейчас, моментом. И чай и ужин подам.
Уходит, а затем время от времени появляется, собирая на столе немудреный ужин.
С к в о р ц о в (сбросив шапку и шинель). У тебя долгие будут сборы? Времени у нас в обрез. Отряд уже грузится в вагоны. Через час отправляемся.
Л ю д м и л а. Далеко?
С к в о р ц о в. В Среднюю Азию. Басмачи зашевелились. Не дают жить спокойно.
Л ю д м и л а. Далеко.
С к в о р ц о в. Спеши, Люда. Настало время быть тебе боевой подругой. Помоги собрать мне вещички, потом за твои возьмемся. Ну!
Л ю д м и л а. Какие у тебя глаза варнацкие! Дай насмотрюсь на прощание.
С к в о р ц о в. Ты не поедешь? Не хочешь быть женой?
Л ю д м и л а. Садись к столу. Или пойдем в мою девичью светелку.
Скворцов опускается на стул.
Чем не прощальный ужин! Ржаные лепешки — торт. Вместо шампанского, хочешь, поднесу самогонки. (Наливает стакан чаю, пододвигает к Скворцову.)
Скворцов машинально пьет.
Чужие мы с тобой. Ну что так смотришь, словно не узнаешь?
С к в о р ц о в. Не узнаю. Пойми: я люблю тебя. Слышишь? Люблю.
Л ю д м и л а. А я — нет.
С к в о р ц о в. Неправда!
Л ю д м и л а. Встретились, увлеклись. Было немного счастья… Спасибо тебе.
С к в о р ц о в. Что с тобой? Ты о чем говоришь?
Л ю д м и л а. Ты очень хороший. И не такая тебе нужна жена. Не порти жизнь из-за меня. Не стоит.
С к в о р ц о в. Ведь ты же говорила — будет ребенок.
Л ю д м и л а. Не волнуйся. Женская мнительность.
С к в о р ц о в. Кто тебя так исковеркал?
Л ю д м и л а (усмехаясь). Сама. Странный ты. Радуйся, что так легко отпускаю тебя. Ни слез, ни упреков. И не становись в позу благородного воина. Пошалили — хватит. Жить и заглядывать в глаза — не умею.
Входит Е л е н а И в а н о в н а.
Мама, попрощайся, Алексей Семенович уезжает. (Подходит к двери.) Отец! Алексей Семенович уезжает. (Поднимается к себе.)
Е л е н а. Послушай меня, мать, Алеша. Не стоит она тебя. Не слепой ты, как она думает. Служба твоя суровая, не каждому под силу, а много в тебе доброты, умное у тебя сердце, зоркое. Любить-то в человеке одну красоту каждый может, а уметь жалеть и прощать — не всякому дано. Уезжай, не печалься.
С к в о р ц о в. Собраться осталось.
Е л е н а. Идем, помогу.
Уходят. Входит М и х е й.
М и х е й (смотрит наверх, потом подходит к раскрытой двери, заглядывает в нее)