Как манящие огни,
Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни».
Входит С к в о р ц о в.
Молчание.
М и х е й. Остаешься?
С к в о р ц о в. С вами. Парень-то какой вырос! (Обнимает Елену Ивановну и целует.) Спасибо, Елена Ивановна! Спасибо, бабушка!
М и х е й. Еще в семье прибыль. Значит, о новой квартире думай. Или достраивать домишко соберемся?
Е л е н а. От завода получше дадут.
М и х е й. Пойдемте.
Надежда, Михей, Скворцов уходят.
Молчание.
Е л е н а. Ступай, Степан Петрович. Я тоже немолода, а нет для тебя приветливого слова. Приди попроси кусок хлеба, угол — я бы тебя поняла. А ты покупать наследством пришел. Иди, иди!
Гладышев идет к выходу. Навстречу входит С е р г е й.
С е р г е й (пристально посмотрев на Гладышева, сурово). Проходите. Я говорю — проходите.
Гладышев уходит.
Мне мама сказала…
Е л е н а. Теперь могу присесть. Садись, Сережа.
Пауза.
С е р г е й. Клава — хорошая девушка?
Е л е н а. Мое воспитание. До пятнадцати лет на моих руках была. (Всматривается в Сергея.) Не спеши, внук, дай мне хоть дух перевести, а потом и твоих еще деток понянчу.
С е р г е й. Мы будем учиться, бабушка. Слово друг другу дали. И будем любить, как наши матери.
Входит Л ю д м и л а.
Е л е н а. А сколько прежде людей страдало, потому что любить не могли! Встали бы они из могил, посмотрели… (Пауза. Людмиле.) Крикни на мать. Укори за мои хлопоты. Или не хочешь?
Л ю д м и л а. Нет… Неужели я опоздала? Опоздала, упустила — и не вернешь, ничего не вернешь? А могла, могла, как все…
З а н а в е с.
ЭПИЛОГ
Высокий, обрывистый берег реки. В темноте на той стороне — яркие огни большого города. Правее, где когда-то была тайга, видны корпуса завода, еще дальше — кварталы многоэтажных домов. Вдоль берега протянулась цепочка фонарей. На край обрыва выходит Н а д е ж д а, М и х е й, А н т о н.
А н т о н. А что? Картина… (Осматривается вокруг.) Отстали молодые люди. (Пауза.) Пока не поздно, надо это местечко объявить заповедником. А то зазеваешься — и какой-нибудь олух соорудит фанерную дрянь в этаком мавританском стиле и еще назовет «Ласточкиным гнездом». Оскорбит природу… Вернется Ольга — обязательно притащу ее сюда.
М и х е й. А я думал — тыщу лет надо… Значит…
Появляются С е р г е й и К л а в а.
К л а в а. Как красиво! Смотри, Сергей!
С е р г е й. Ты хочешь сказать: «Любуйся, в этом есть частица моего труда». Любуюсь и горжусь тобой… Мама, что так задумалась?
Н а д е ж д а. Есть о чем, сынок, вспомнить. Кажется, совсем-совсем недавно было глухое сибирское захолустье, и вот его не стало…
А н т о н. Не пытайся объяснять. Сибирь каторжная — для молодых это только песня: «Динь-бом, динь-бом, слышен звон кандальный…» Счастливые вы. Так, Михей Федорович?
С е р г е й. А вы?
Н а д е ж д а. И мы, сынок. (Михею.) Важные мы сегодня дома заселили? Две сотни семей сразу новоселье справляют.
М и х е й (тихо). Важные.
Молчание. Надежда смотрит вверх, на раскидистые ветви сосны, и тихо, незаметно для остальных, несколько раз ударяет рукой по стволу.
С е р г е й (Клаве). А впереди?
К л а в а. Пусть будет счастье, трудности, борьба. Я знаю, что выдержу все, какие ни выпадут, испытания. Не отступлю, не согнусь. (Пауза.) Веришь?
С е р г е й. Верю.
Надежда достает платок и украдкой смахивает скользнувшие по щекам слезы. Первые, какие нам удалось увидеть у нее.
З а н а в е с.
1945—1952
СВЕТЛАЯДрама в четырех действиях, семи картинах
И л ю х и н Г е о р г и й И в а н о в и ч, 35 лет.
Р у с и н о в а Т а т ь я н а В а с и л ь е в н а, 32 лет.
Л у б е н ц о в О л е г Л е о н и д о в и ч, 30 лет.
П о г о ж е в а А н н а В а д и м о в н а — его жена, 27 лет.
М а р и н а С е р г е е в н а, 25 лет.
П е т р о в Т и х о н А л е к с е е в и ч, 40 лет.
С т а б р е т о в И в а н.
Т е т я Ф и с а (А н ф и с а).
М а р и я П е т р о в н а.
К у т и н Е ф и м.
С о н я.
К а т я.
В а с я — шофер Илюхина.
П е р в ы й ш о ф е р.
В т о р о й ш о ф е р.
Ш о ф е р ы, р а б о ч и е, т е х н и к и, с л у ж а щ и е на строительстве.
Действие происходит на одной из больших рек Сибири.
Время: 1942—1954 годы.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Большая комната в рубленом доме. Входная дверь из утепленных сеней. Справа — выступ и дверца топки печи, обогревающей и соседнюю комнату, вход в которую расположен за выступом. На стене — карта, несколько портретов, этажерка с книгами. Отдельно портрет веселого бородача — академика Фролова. В окне видны широкая гладь реки, притихшей накануне ледостава, противоположный, лесистый берег. Серое утро. Керосиновая лампа уже потушена, но еще отчетливо видно, как из приоткрытой топки вырываются и пляшут на полу отсветы красного пламени.
И л ю х и н неподвижно замер у небольшого приемника, вслушиваясь в каждое слово сводки Совинформбюро. Р у с и н о в а сидит у стола, подперев голову руками. Голос диктора едва слышен: «Героические защитники города упорно обороняют каждую улицу, каждый дом. Ценой больших потерь врагу удалось занять две улицы рабочего поселка».
И л ю х и н. Еще держатся!.. Держатся… Как там, наверное, тяжело… Что останется от Сталинграда? Дерутся за обломки стен.
Р у с и н о в а (тихо). Останется русская земля.
И л ю х и н. И русская Волга… До чего был красивый город! Встанешь на краю обрыва над Волгой — и такая перед тобой раскроется даль… (С болью.) Что вы так на меня смотрите, Татьяна Васильевна?
Р у с и н о в а (встает). Как? Георгий Иванович, не надо без конца взвинчивать себя.
И л ю х и н. Не повторяйтесь.
Р у с и н о в а. Что же мне остается делать? Вынуждена.
И л ю х и н. Но не забывайте, что в это время говорит ваш взгляд.
Р у с и н о в а. Что? Скажите?
И л ю х и н (глухо). Сами знаете… За что вы молча меня упрекаете? За что?
Р у с и н о в а. И не думаю, и не могу… Я не виновата, что мой муж на фронте, что я давно не получаю писем… Бывает очень трудно… Что другое — не знаю.
И л ю х и н. Да, Никита Русинов в армии. Я поручил ему отвезти материалы в институт, а он, лучший товарищ, друг с давних лет, позволил себе оставить свой пост, уйти в ополчение.
Р у с и н о в а. Разве можно за это осуждать Никиту?
И л ю х и н. Конечно! А я из-за него вынужден быть здесь. За тысячи верст от фронта. Молодой, здоровый мужик, о котором некому горевать, должен сидеть, слушать сводки, написанные кровью товарищей, и заниматься никому теперь не нужным делом — вести изыскания на реке Светлой… Вот о чем говорят ваши взгляды.
Р у с и н о в а. Неправда! Не выдумывайте! (Пауза.) Мы с вами нужны здесь, нужны. Если бы я хоть на минуту поверила, что мы напрасно тратим время и силы, меня давно бы… ищи-свищи. И вам бы я первая сказала: «Бросайте». А я верю, что мы работаем для будущего.
И л ю х и н. Оставьте… Утешительница!.. Я никогда не чувствовал себя гостем в этих краях. Я полюбил эту красавицу Светлую. Возможно, за всю жизнь мне было суждено сделать всего только один-единственный проект и принять участие в строительстве лишь одной гидростанции. Большего я для себя не желал. Отказываться от этого мне не так-то просто. Но будущее очень велико. Его не измеришь жизнью простого смертного. И нашу работу, начатую еще Геннадием Ионычем, могут с успехом довершить другие, в другое, лучшее время.
Р у с и н о в а. Вы думаете — оно очень далеко?
И л ю х и н. Мы с вами инженеры и обязаны понимать: не так-то скоро найдутся у государства силы для нового строительства. Сколько уже разрушено, разбито! (Пауза.) Вы знаете, что еще товарищ Ленин одобрил предложение Фролова построить гидростанцию на Светлой. И это было записано в плане электрификации России. Но сколько пришлось ожидать, пока не окрепла страна, пока правительство не сказало: «Приступайте к изысканиям»! Последние годы — помните? — мы все вместе считали: сколько остается дней до начала работы? Начали — и вот.
Р у с и н о в а. Геннадий Ионыч умел терпеливо ждать, а что же мы, не сумеем?
И л ю х и н. Я готов быть терпеливым, но мне надо, надо знать сроки, быть уверенным, что я нужен здесь сейчас.
Р у с и н о в а. Но вам никто не говорит, что вы не нужны.
И л ю х и н. А почему? (Горячась.) Я убежден, что нас просто забыли. Забыли, что мы существуем. Что где-то у черта на рогах, на берегу далекой реки, застряла с довоенных дней экспедиция, ее остатки. Застряли — ну и ладно. Есть поважнее заботы. И вот по чьей-то забывчивости я — дезертир. Да.
Р у с и н о в а. Я уже не раз с тех пор, как вы начали злиться на все и на всех, давала себе слово не приходить сюда по утрам. Но не могу. Мне надо слушать сводки. А уйти сразу, остаться одной, не хватает воли. Буду терпеть ваши нападки самобичевания. Продолжайте.
И л ю х и н (включает приемник). Слушайте радио, пока действуют батареи, и не слушайте меня.
Р у с и н о в а (выключает). Побережем батареи…
И л ю х и н. Поймите, Татьяна Васильевна, что нас действительно забыли. Денег давно не переводят. Нас не включают в списки на снабжение. Для районных работников мы какой-то дикий контингент. Обуза. Я не способен отделаться от идиотской склонности краснеть…