Человек и глобус — страница 24 из 115

Л у б е н ц о в (комкая письмо). Не люди, а черт знает что!

И л ю х и н. Полезные знакомые не хотят облегчать вам судьбу?

Л у б е н ц о в. Мимо, мимо бьете.

И л ю х и н. Закончим работу — объяснимся начистоту. Сейчас не время. Я обязан оберегать вашу работоспособность.

Л у б е н ц о в. Зачем вы подозреваете меня в недоброжелательном отношении к вам? Это оскорбляет. Я предельно откровенен. Я связал свою судьбу с вашей и с вами пойду до конца. Не верите? Да, один знакомый ругает меня за то, что я не сообщаю частным порядком о наших делах.

И л ю х и н. Напрасно. Сообщайте. Мне кое-что стало известно о мнении будущего академика Мокшакова по поводу наших дел. Не от полезных знакомых, а от честных товарищей. Весьма благодарен ученому хорьку за его предположение, что здесь одни лодыри, упивающиеся счастьем быть в тылу. Его непонятное заблуждение — нам на руку. Время за нас, за нас.

Л у б е н ц о в (горячо). Когда-нибудь вы убедитесь, насколько я порядочный человек!


Входит запыхавшаяся  Р у с и н о в а.


Р у с и н о в а. Не ошиблась? Бегу и боюсь: неужели мне показалось, будто вы подъехали к дому? Здравствуйте. Есть новости?

И л ю х и н (молча показывает ей конверт). Только спокойно, спокойно.

Р у с и н о в а (схватывает письмо, вскрывает). Никита!


Лубенцов молча выходит.


И л ю х и н. Читайте же.

Р у с и н о в а (чуть слышно). Живой… Я пойду к себе. Побуду с ним. Простите. (Уходит.)

И л ю х и н (поднимает с пола оброненные ею рукавички). А сам чего захлюпал? (Откашливается.) Живой, негодяй. (Достает платок, утирает лицо.) Видишь как. Один раз простительно. (Прислушивается.) Вернись, вернись, молодчик, намну бока! Хитрюга.


Входит  М а р и н а.


М а р и н а. Извините.

И л ю х и н. Что? А! Проходите, Марина Сергеевна. Вы у нас гостите? Здравствуйте.

М а р и н а. Осталась ночевать у Татьяны Васильевны, но из деликатности пока пришлось уйти.

И л ю х и н. А что с ней?

М а р и н а. Я ее прекрасно понимаю. Иногда можно даже стыдиться своего счастья — настолько оно велико, а у других нет никакого. Ей надо побыть одной. (Пауза.) Хотите выслушать один совет?

И л ю х и н. Буду признателен.

М а р и н а. Дружба у нас не состоялась, вы не снизошли до меня, но я, поверьте, очень хорошо отношусь к вам.

И л ю х и н. И я к вам.

М а р и н а. Так слушайте. Немедленно увольте Лубенцова. Отпустите его на все четыре стороны. Пусть он уезжает куда хочет. Большего врага, чем он, у вас нет. Вы надрываетесь, расходуете деньги — он сделает так, что позднее все, все вам поставит в вину. Понимаете?

И л ю х и н. Я утратил сообразительность. Зачем вы рассказали? Какой вам смысл в этом? Впрочем…

М а р и н а. Вы послушаетесь меня? Отошлете Лубенцова?

И л ю х и н (помолчав). Нет, Олег Леонидович — слизняк. А слизняки только противны, но безвредны. Возможно, мои слова вас оскорбляют?

М а р и н а (усмехнувшись). Почему? Каждый думает по-своему… Не понимаю вас. Быть рядом с таким человеком, вместе работать!

И л ю х и н. Что говорить, тяжкая необходимость.

М а р и н а. Разве он так нужен вам, разве он приносит здесь пользу?

И л ю х и н. Мне нужен геолог, и по мере своих сил и прав я заставляю Лубенцова быть полезным. А что будет впереди? Посмотрим.

М а р и н а. Неужели вы сильнее Мокшакова? Вы — маленький человек.

И л ю х и н (улыбнувшись, спокойно). Всю жизнь верю, что когда идет речь об интересах народа — маленьких нет.

М а р и н а. Вы слишком самоуверенны.

И л ю х и н. О себе судить не берусь. Какой есть.


З а н а в е с.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Наружная часть дома. Слева — невысокое, в три ступеньки, крыльцо, дверь в сени. Справа — окно комнаты, где живет Лубенцов. Под окном скамейка и вкопанный в землю круглый стол. Левее дома видна часть обрывистого берега, светлая полоса реки, лесистые горы на противоположной стороне.

Тихие апрельские сумерки. Идут  Р у с и н о в а  и  т е т я  Ф и с а.


Ф и с а. Вот наказание-то с тобой! Не ходила бы ты. Смотри — пошатывает.

Р у с и н о в а (бодрясь). Нельзя, нельзя раскисать. (Садится на скамейку.) Посижу.

Ф и с а. Шутка — в ледяной воде наплавалась! Горишь ты. Ступай-ка ложись. Я тебе малинки заварю, тулупом укрою. Пропотеешь, бог даст — и хворость пройдет. Вот напасть-то.

Р у с и н о в а. За что река на меня рассердилась? Почему лодка перевернулась? Туман… правили наугад.

Ф и с а. Теперь гадай. Льдина, чему больше быть. Обтаяла сверху, плывет, ее и днем не сразу заметишь. (Строго.) Где это видано так поступать, как Лубенцов? Завез бедных девок на ту сторону: «Работайте!» А сам в лодку и к Маринке на свидание. Про все позабыл. А тебе надо среди ночи выручать.

Р у с и н о в а. Не оставлять же их до утра в одних платьишках да голодными.

Ф и с а. Не было Георгия Ивановича, он бы заставил Лубенцова как миленького поработать веслами. Не бережешь ты себя. Вернется Никита Федорович — все ему расскажу.

Р у с и н о в а. Рассказывай. Он не рассердится. (Обнимая Фису.) Знала бы ты, как я его люблю! Как жду! Ведь мы будто снова начнем свою жизнь. То было как смешное, забавное детство. Мы даже иногда ссорились, дулись. Недолго, правда. А теперь он — это я.

Ф и с а (касаясь ее щек). Знаю, знаю. Ох, не огневица ли у тебя начинается?

Р у с и н о в а. Ничего, ничего. Пройдет. И он меня любит. Смотри (достает из нагрудного кармана письма), что он мне пишет. Вот это первое письмо. Рука чужая, а слова Никиты. Те, что он мне только шепотком говорил. Неужели прошло уже больше двух лет, как я его получила?

Ф и с а. Прошло. А ты натешиться не можешь.

Р у с и н о в а. Не могу. Ты недовольна? А с кем же, как не с тобой, мне поделиться? Ты же самый близкий человек.

Ф и с а (грубовато). Самый, самый… Идем, уложу тебя.

Р у с и н о в а. Сейчас… Нет, как сейчас? Вот схожу, сниму последний замер, а завтра уж не надо чуть свет бежать на пост. Даже не верится. Сколько раз за эти годы я бегала? Сосчитай-ка. (Перебирает письма.) А это он писал только месяц назад… Никитка, Никитка! Завтра, нет, послезавтра опять должна получить. (Пауза.) Почему ты мне ничего не говоришь? Ты ведь получила письмо?

Ф и с а. Было одно.

Р у с и н о в а. Ты ответила?

Ф и с а. Нет.

Р у с и н о в а. А глаза были заплаканные.

Ф и с а. Глупость бабья. (Пауза.) Никто он мне, никто. И совсем не нужен. Зачем бередишь? (Пауза.) Была у меня в молодости любовь. Одной ей, как ты, дышала. Но то ли дружок не посмел родителям перечить, то ли невеста ему красивее меня показалась — женился он, а я вот… осталась. Другой раз такого переживать не хочу. Да и годы мои позади остались. Скоротаю век и одна. Спокойнее. Потому и не ответила. Пусть понимает.

Р у с и н о в а. Фиса!

Ф и с а. Никто, никто он мне. Старость бы скорей одолевала… Забылись бы мысли всякие. Душа бы успокоилась… Идем!

Р у с и н о в а. Идем. Голову куда-то клонит.

Ф и с а. Тогда сиди. Сама схожу. Не велика мудрость. Всем известно, что вода убывает. На вершок больше, на четверть меньше, кто проверит? Кто пострадает?

Р у с и н о в а. Забавная ты, тетя Фиса. (Встает.) Заваривай малину.

Ф и с а. Как же, отпущу я тебя. Опять нырнешь? Георгий Иванович приедет, сделает.

Р у с и н о в а. А Никите ничего, ни слова не скажешь?

Ф и с а. Ладно уж, ладно.


Уходят. Появляются  Л у б е н ц о в  и  М а р и н а, продолжая неприятный разговор.


М а р и н а. Я не хочу видеть твоих приятелей, и незачем меня тащить сюда.

Л у б е н ц о в. Во-первых, их никого поблизости нет. Илюхин в отъезде, твоя обожаемая Татьяна Васильевна лежит — ей нездоровится. Во-вторых, здесь не так пронизывает ветерок. Удобное укрытие. Садись. В-третьих, я устал от прогулки, которая очень приятна, но…

М а р и н а. Ты стал многословен. Охладеваешь?

Л у б е н ц о в. Прошу, не усложняй.

М а р и н а (ласкаясь). Олегушка, родной, я устала ждать. Устала то складывать, то разбирать чемоданы. Зачем ты испытываешь мое терпение? Ты все еще боишься Илюхина? Но что он может тебе сделать? Всегда найдутся оправдания для твоего отъезда… Отец нас ждет, мама без конца шлет письма, телеграммы. Стоит мне сказать слово — и я немедленно получаю расчет, а через несколько дней мы в Москве. Согласен? Ну решай же! Первое время мы не дадим тебе работать. Среди своих мы проведем настоящий медовый месяц. Чего опасаешься? Отец даст тебе отличную должность, оформит твои военные документы.

Л у б е н ц о в. Оформит, оформит… Почему он до сих пор не делает этого? Ехать без официального вызова, очертя голову, рискованно.

М а р и н а. Мальчик, робкий мальчик! Наши войска ворвались в Берлин. Войне конец. Ты напрасно затягиваешь свою экскурсию в область патриотизма и энтузиазма. Доблестный труд в тылу скоро станет вообще трудом. Пора же подумать о личных делах.

Л у б е н ц о в. Иногда ты страшно цинична.

М а р и н а. Нет, откровенна. Не обволакиваю красивыми фразами суть дела, как это иногда… Не возмущайся. Ты вынужден прибегать к цитатам из газет, я могу обойтись без них… Кто многим жертвует, тот имеет право все называть своими именами. А я не знаю: какая еще тебе нужна жертва с моей стороны?

Л у б е н ц о в. Я, кажется, ни к чему тебя не принуждал.

М а р и н а. Я хотела и хочу счастья с тобой.

Л у б е н ц о в. За это я тебя и люблю. (Пауза.) Не знаю, что делать. Временами меня даже как-то тянет действительно примкнуть к Илюхину. Он удивительно заражает верой в свою правоту. Но подумаю, какая величина Мокшаков и как все же мал Илюхин, — и сразу трезвею. Нет, дураков и без меня много.