Л е н а. И вам.
Б у д а н ц е в. Э-э… (Пауза.) Были у тебя отцы…
Л е н а. Простите — один. Он и сейчас живой.
Б у д а н ц е в. Были у тебя отцы. Они задолго до твоего появления на свет любили тебя. Ради тебя в гражданскую войну легли в землю. Забыла о них?
Л е н а (неуверенно). Нет, почему? Я знаю о них… Были герои… смелые люди…
Б у д а н ц е в (останавливая взглядом порыв Ушакова). Тогда пойми, дочка: пока я могу двигаться, думать, пока еще стучит тут, не перестану заботиться о доме, где самому-то мне, наверное, не жить. Но владеть детям моим. Пойди сосчитай, сколько их. И не печалит меня, что для них, еще не родившихся, я, кажется, себя не уберег. Но никто не плюнет с обидой на мою могилу, никто не скажет: «Зачем понапрасну землю топтал?» А чем ты своих детей порадуешь? Ты их уж теперь не любишь. Не смотри с испугом, не думай: «Спятил старик…»
Л е н а. Я просто не привыкла…
Б у д а н ц е в. В том-то и беда. Иначе бы ни себя, ни других не терзала. Любо-дорого посмотреть, как ты хлопочешь за своего товарища. Слушай, Елена Федоровна. Я могу написать, что мы проект принимаем.
Л е н а. Иван Петрович! Милый!
Б у д а н ц е в. Получи такую бумагу. Принесет она тебе счастье?
Л е н а. Еще какое! Мне больше ничего не надо. Остальное придет.
Б у д а н ц е в. Будь по-твоему. Помогу. А все обдумала?
Л е н а. Давно. Тысячу раз. Я все рассказала Егору Трофимовичу.
Б у д а н ц е в. Только признайся: как по-твоему, Сергей Николаевич — настоящий архитектор или так себе, вроде подмастерья?
Л е н а. Он еще, конечно, молодой, неопытный, но очень талантливый. Ему предсказывают блестящее будущее. Я в него глубоко верю.
Б у д а н ц е в. Жалко мужика. Как, Егор Трофимович?
У ш а к о в. Не только его.
Л е н а. Господи, что за унылый тон? Не надо… то есть надо не жалеть, а помочь Сергею Николаевичу. Вы же согласились. Товарищ Ушаков — свидетель.
Б у д а н ц е в. Не отказываюсь. Получай, получай бумагу… коль она для вас дороже, чем земной поклон от колхозников, чем добрая слава среди людей.
Л е н а. В какую ловушку вы меня тащите? Если вы принимаете, то принимайте.
Б у д а н ц е в. Бумагу даем… липовому подмастерью.
Л е н а. Какой вы нечестный, хитрый, злой! Поймали на удочку. Думаете, уличили в бездарности? Да, он еще неопытный. Что в этом преступного? А проект он сделал отличный. Да. (Пауза.) Почему вы так смотрите? За кого вы меня принимаете? Я вас не хотела обманывать. Ничего от вас не утаила. Пришла с открытой душой. Скажу больше: Сергей не знает, что я у вас. И вы не говорите ему.
Б у д а н ц е в. Погубишь ты своего Сергея Николаевича.
Л е н а. Не вам судить.
Б у д а н ц е в. Мне! Я прожил в три раза больше твоего. И только под конец понял, что нет ничего дороже искры божией в человеке. И когда вижу, как гасят сами в себе или в других эту искру, мне кричать хочется. Ведь в это время народ грабят, у народа мастера отнимают. Человек, может быть, на великое был способен, а его в кустаря похвалами превращают. Отличился — нарисовал кошкин дом да душегубку для буренок — гордись, почитай себя талантом.
У ш а к о в (насильно усаживая его). Успокойся.
Б у д а н ц е в. Да я ничего.
Л е н а (с удивлением рассматривает Буданцева). Вы не человек.
Б у д а н ц е в (весело). Черт?
Л е н а. Даже не знаю. Какая необыкновенная доброта! «Всей душой хочу помочь», — и тут же без конца унижаете, оскорбляете. (Ушакову.) Скажите, тот товарищ, которого вы назвали изобретателем, знает нашу историю?
У ш а к о в. Начало и середину.
Б у д а н ц е в. Это какой изобретатель?
У ш а к о в. Задорожный.
Б у д а н ц е в (Лене). Знает, знает.
Л е н а. Он имеет право вмешаться и повлиять на финал?
У ш а к о в. Еще как. Ему выпадает главная роль.
Л е н а. Злодея? Благодетеля? Говорите! Вы же распинались о честности. Ну, честно, честно!
У ш а к о в. Вашего самого горячего благодетеля.
Л е н а (удивлена, растеряна). Мама родная… Я ничего не понимаю. Кто же из нас действительно безнадежно глуп?
Б у д а н ц е в. Глупых, дочка, нигде — и среди нас — нет. Просто каждый умен по-своему.
Лен а. Я ухожу. Могу я все же считать, что акт о приемке будет в моих руках?
Б у д а н ц е в. Не привык бросать слова на ветер. Вручу.
Л е н а (поеживаясь). Спасибо. До свидания.
Б у д а н ц е в. Счастливо.
У ш а к о в. До свидания.
Лена ушла. Молчание.
Все слыхал?
Б у д а н ц е в. С самого начала.
У ш а к о в. Выходил бы пораньше.
Б у д а н ц е в. Ведь есть же у нее хоть какая-то совесть. Ну, вышел бы. Куда ей деваться? Провалиться сквозь пол… В общем — половицы пожалел. И ее. Вот, значит, какой я. И злой, и подлый. Должно быть, самый главный черт в аду и с виду приятнее и в обхождении ласковее. (Усмехнулся.) Отступать, что ли? Вот-вот прискачет Задорожный: крик поднимет. (Пауза.) Что? В горле першит? Попей водицы.
У ш а к о в. Водки бы… Не гожусь я в руководители. Не гожусь. Я бы ее… Нет, улыбайся. Кто-то ей мозги набок свернул, а ты врачуй.
Б у д а н ц е в. И не как-нибудь, а покуда сил хватает. Ничего, Егор, не тужи, налегай на гужи. Живое дело тянем… (Смотрит на ноги.) Сапоги и те одинаковые не получаются. А люди?..
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Кабинет Буданцева в правлении колхоза. Входная дверь, два окна на улицу. Все убранство кабинета состоит из письменного стола, небольшой этажерки, стульев, расставленных вдоль стен, нескольких портретов и плана землепользования, повешенного над столом.
Л у ш а, сидя на председательском месте, читает газету, щелкает семечки. Входит В а л я, за ней — Д а ш а в рабочем костюме. Г е н н а д и й останавливается в дверях.
Л у ш а. Разрешение надо спрашивать. Поди, кабинет.
Г е н н а д и й (отступая). Я жду вас, Даша.
Д а ш а. Я скоро. (Закрыв дверь.) Пристал, как банный лист. Проходу не дает. А ты из себя начальство не строй.
Л у ш а (угощая семечками). Не сорить, на пол не плевать. Хотите посекретничать?
В а л я. Посидим минутку.
Д а ш а. Нашлась просительница! Я теперь колхозница. Демократию знаю. Полная хозяйка в любом месте. Вот. (Садится. Вале.) Устроилась?
В а л я. Почти договорилась. Берут токарем, потом переведут на трактор.
Л у ш а. Погуляй с недельку — к нам новая машина поступит. Выгоднее, чем у станка приплясывать.
В а л я. Не манит в извозчики.
Л у ш а. Ну а седоком себя не увидишь. В директора не вылезешь.
Д а ш а (о семечках). Недожаренные. Люблю, когда на зубах похрустывают. А я вчера с обеда начала пролетарскую жизнь. Работница кирпичного завода.
В а л я. Уступила?
Д а ш а. Прохожу проверочку. Справлюсь с горбушкой — до мякиша допустят. Ах, девоньки, скажу честно — стосковалась по настоящей работе. А сегодня спина тоскует, руки ноют, от маникюра и следов не осталось. Зато веселое начало было. Прихожу к Федосу Силкину: «Явилась по приказанию Буданцева в полное ваше распоряжение». Только сказала — он хвать с пола кирпич и ко мне. Ну, думаю, пришла моя смертонька. Трахнет сейчас кирпичугой — и каюк. А за что? Пячусь от него, а он сгреб еще какую-то палочку, стучит ею по кирпичу и спрашивает: «Слышишь? Звенит! Что твой слиток золотой. Это богатство наше! Гордись, какое тебе дело поручено!» Тут у меня отлегло. Думаю: слава тебе господи, хоть бить не собирается! Бросил он кирпич, схватил за руку, поволок показывать свое производство, а сам взахлеб агитирует: «Старайся, Дарья! Мы — пионеры! От наших рук красота на земле зависит!» Кричит, бороденка прыгает, кулаком себя по груди колотит, а она у него могучая, как коленка у старого воробья. Расчувствовалась я и влезла в глину по уши. А тут и Сенька встретился.
Л у ш а. Кого завлекла?
В а л я. Сеньку?
Д а ш а. Ну да. Что за дверью дожидается. Понравилось ему со мной слитки добывать. (Подходит к окну.) Луша, ребятишки в машину забрались.
Л у ш а (бросаясь к двери). А чтоб их… (Убежала.)
Д а ш а. Иначе не отвяжешься. Говорила с отцом?
В а л я. Дома не ночевала.
Д а ш а. Слушай… Как тебе сказать? В общем, считай, что я тебя продала. Нет, нет! Пошутила. Но учти: вот я с ним поговорила, и он меня не съел. А вела я себя довольно нахально. Мой совет: дождись его здесь, признайся во всем — и опять заживем как люди.
В а л я. Жалко мне его. Если бы еще здоровым был… Одна у него осталась, а что, кроме горя, от меня видит?
Д а ш а. Вообще мне сдается, что он давно обо всем догадался. Разве его проведешь!
В а л я. Лиса! Сказала? Не оправдывайся.
Д а ш а. Нечего ему из себя оскорбленного строить! Пусть знает, что гордиться тобой надо.
Г е н н а д и й приоткрывает дверь.
Г е н н а д и й. Даша, пора. Опоздаем на работу.
Д а ш а. Успеем. Долго тут добежать! Мне подругу спасать надо.
Геннадий закрыл дверь.
В а л я. Спасатель!
Д а ш а. Конец. Молчу. Я с тобой всем делилась. Все для тебя делала. Нужны тебе туфли сходить в театр — бери, надевай. Платье? Возьми. Сама дома посижу. Деньги? У любого до получки перехвачу, а тебя выручу. Теперь кончено. (Пауза.) Уж больно ты совестливая. Подумаешь, беда великая, — отец сердится, муж, можно сказать, бросил. Прояви твердость. Сам прибежит. А не придет — невелика потеря. Да будь у меня другой характер, я бы каждый год матери внучат присылала. Полную бы хату наплодила. Не скучай, мама, дольше проживешь… Смелей, Валюшенька, смелей!
В а л я. Ладно, порадую отца. Учил меня верить людям, так пусть смотрит, как я полюбила, доверилась человеку. Прогонит — поедешь со мной обратно?