(Пауза.) Сам не маленький. Не жди, что я за ручку стану водить. Если все хорошее взял от Буданцева, то мне самому будешь помощником.
С растерянным видом входит Л е н а.
Л е н а (Ушакову). Что произошло? Сергей не желает со мной разговаривать. Задорожный прошел мимо и только фыркнул.
У ш а к о в. Познакомьтесь. Елена Федоровна, невеста Тихонова.
Я к у т и н (подавая руку). Якутин.
Л е н а. Объясните, пожалуйста.
Я к у т и н. Присядьте.
Л е н а. Если это необходимо. (Садится.)
Я к у т и н. Да. Посидите спокойно, поглубже подумайте о себе, о судьбе друга. Егор Трофимович, где у вас телефон?
У ш а к о в. В бухгалтерии.
Я к у т и н. Я вас оставлю. (Уходит.)
Л е н а. Понимаю: Задорожный нам не помог.
У ш а к о в. Но он проявил огромное усердие.
Л е н а. Отсюда ваш соболезнующий тон? Отеческие советы? Я перестаралась? О чем же еще думать?
У ш а к о в. По пути ли вам с Сергеем Николаевичем?
Л е н а. Что?! (Пауза.) Вероятно, я поступила бездарно… Ликуйте! Я, как могла, поддерживала в нем веру в себя, его надежды на будущее. (Подходит.) Я тоже должна торжествовать над его неудачей? Виноват ли он? Послушный, примерный исполнитель… Пусть виноват, а потерять я его не могу, не хочу. Гениальных людей так мало!
У ш а к о в. Достаточно, чтобы он всегда проявлял простую мужественность.
Л е н а. Да!.. Но сейчас вы согласитесь очутиться на его месте?
У ш а к о в. Добровольно? Нет. Хотя в жизни и я могу с размаху влететь в какой-нибудь тупичок. Побольнее разбить лоб. Но думаю, что моя жена не станет при этом приплясывать или впадать в неутешное горе. Мы с ней начинали с того, что, отправляясь в свадебное путешествие, приехали в Заливино, в покосившуюся, старенькую избенку.
Л е н а. Разве мне нужно какое-то необычайное счастье? Довольно одного — пусть Сергей прочно встанет на ноги… Ах, что будет, если через несколько лет он начнет считать себя неудачником, начнет тяготиться мною, проклинать судьбу?..
У ш а к о в. Ну, тогда и вы будете… взрослее и сильнее.
Л е н а. Вы правы… А сейчас? Как быть? Как?
У ш а к о в. Рецепт найти трудно.
Л е н а. Странно. Вы скупитесь на прописные истины. Да мне их и не надо. (Как бы сама себе.) Мы же годами увлекались приятным самообманом. Думали, говорили сами себе, что мы талантливы, прекрасно знаем жизнь, нужды, надежды людей. А выходит… Но ведь у нас принимали проекты, поздравляли, пророчили светлое будущее. (Пауза.) Когда вы встретили свою будущую жену, ведь вы хотели, чтоб она отличила вас от остальных? Вы стремились быть самым хорошим? Так и я. Так и Сергей. А выходит, мы позировали друг перед другом. Я ведь тоже бралась за проекты. А что я сделала полезного, ценного?
У ш а к о в. Скажу еще раз: вы очень мужественны.
Л е н а. Я совсем не хочу, чтоб через год мое имя красовалось в объявлении о разводе.
У ш а к о в. Вы же любите Сергея.
Л е н а. Буданцев утверждает, что нет.
У ш а к о в. Он говорил так, желая вам добра. И говорил, вижу, не напрасно.
Входят Я к у т и н и Т и х о н о в.
Я к у т и н (Тихонову). Вид у вас на редкость нелюдимый. Как настроение?
Т и х о н о в. Бежать без оглядки.
Я к у т и н. И у меня такое же. Но условимся: я уеду прежде, а вы — попозже… Могу я надеяться, что вы подружитесь с Буданцевым? Что ему сказать?
Т и х о н о в. Я готов с самим сатаной обниматься. Но если… если этот…
Я к у т и н. Ну, нашли препятствие! Ручаюсь — он к вам близко не подойдет. Руку?
Т и х о н о в (колеблясь и стараясь не смотреть в сторону Лены). Обещаю.
Я к у т и н. Благодарю. Пойдем, Егор Трофимович, навестим Буданцева.
У ш а к о в. Он ждет, волнуется.
Якутин и Ушаков вышли. Молчание. Вошла Д а ш а, одетая в дорожный костюм.
Д а ш а (увидев Лену, отпрянула назад). Простите. (Ушла.)
Т и х о н о в. Кто тебя просил обращаться за содействием к Задорожному? «Цыпленок»?..
Л е н а. Ты оскорблен, унижен?
Т и х о н о в. Лена!
Л е н а (устало). Если в тебе говорит только самолюбие, то ты ничего не сделаешь. Я перестала в тебя верить. Ты пуст и никогда не имел таланта. Ты маленький, несчастный чиновник. Не художник, а делопроизводитель.
Т и х о н о в. Лена! Я ничего не понимаю. Ты для меня совершенно новый человек.
Л е н а. Чужой, ненавистный?
Т и х о н о в. Пока мне только больно. Нет, нет! Я не так плох. Поверь этому. (Пауза.) Я остаюсь. Меня уволят — прекрасно. Станут прорабатывать, приклеивать мне ярлычок бездарного архитектора — чудесно. Поделом. Я был таким. Ничего не видел дальше своего носа. Тебя это страшит? Ты этого не ждала? Ты бы хотела, чтоб я остался прежним. Тем, кого ты, кажется, любила.
Л е н а. Зачем ты так говоришь?
Т и х о н о в. Пусть между нами будет одна правда. Ты начала — позволь мне закончить. Я пойду новой дорогой. А начальству ты передай, что под их хитроумным руководством из меня действительно вырастал многообещающий творец эрзацев. Чиновник. В этом ты права. (Пауза.) Людям смертельно надоели премудрые доброжелатели, которые втравливали колхоз то в одну, то в другую благоглупость. И еще я преподнес им с апломбом плоды своего прожектерства. Господи, умереть можно! Что стоят одни чуть не венецианские окна! Отсутствие подполья. Надворные постройки в виде замков сквозного ветра. О, здешние колхозники еще тактичные, вежливые люди! Они старались не замечать мою наготу. Ну, а ты разнеси весть об этом пошире. Знакомые тебя не осудят… Ведь предел глупости — связать свою судьбу с цыпленком…
Л е н а. Если я тебя обидела — прости. (Пауза.) Мне тоже нелегко… И я не разлюбила тебя. Беда, что мы мало говорили откровенно, а если говорили, то не о том. Признайся: мы оба чуть-чуть рисовались друг перед другом, убеждая сами себя, что нам все нипочем, все достижимо, легко и просто. Тебе стыдно? Не пугайся. (Обнимая его.) Не пугайся. Я рада, что тебе хочется спрятаться от некоторых друзей. Помолчи. (Пауза.) Признаюсь: мне самой хочется забиться в темный угол и горько-горько поплакать. Я сделала все, чтобы угодить тебе, поддержать твою самоуверенность, а выходит — помогла ее добить… Что ж, такая я неумелая… Рухнули наши замки. (Пауза.) Родители уступят нам уголок, потеснимся… Впрочем, я не навязываюсь. Побудь один. Подумай. Я обожду. (Неслышно выходит.)
Тихонов с застывшей улыбкой смотрит перед собой. Входит Д а ш а.
Д а ш а. Сергей Николаевич, Сергей Николаевич!
Т и х о н о в (оглянулся). Что? Что, Даша?
Д а ш а. Вас обидели? Обидела она. Что ей надо? Зачем она вас мучает? Она вас совсем не любит.
Т и х о н о в. Нет, Даша, она, вероятно, любит. По-своему. Выходит, любовь не только взаимная привязанность и умиление. (Усмехнулся.) Не успеешь сказать «люблю», как уже отвечай и за прошлое и за будущее.
Д а ш а. Неправда, Сергей Николаевич. Я бы ничего, ничего не требовала от любимого. Только бы видеть около себя его… вас… Нет-нет, не поймите, будто я…
Т и х о н о в. Я не хочу понимать.
Д а ш а. А что же я? Я? Разве я виновата? Ох, как вот тут больно!.. Простите, Сергей Николаевич.
Т и х о н о в. Ну что вы, что вы!
Д а ш а. Скажите: «Умри, Даша», — и я умру. Что бы я для вас не сделала! Как бы я вас любила! Не смейтесь надо мной.
Т и х о н о в. Что вы, Даша!
Д а ш а. И не жалейте. Что же мне теперь? Совсем стыд потеряла. На что надеялась? (Сквозь слезы.) Вот сердце не понимает. Научите, как мне вас забыть. Ну, засмейтесь! Подите расскажите всем, как я унижалась. Ну, ударьте!
Т и х о н о в. Успокойтесь, не надо.
Д а ш а. Вы и оттолкнуть-то от себя даже не умеете. Буданцев знает: иногда побольнее ударить — добро человеку сделать. (Приближаясь.) А вы мягкий, а получается — самый жестокий. Ну, оскорбите! Может, отрезвлюсь, начну проклинать.
Т и х о н о в. Даша, поймите: я люблю Елену Федоровну. За горькую правду люблю. Если она, жалея и любя меня, иногда будет суровой со мной, возможно, я принесу хоть какую-нибудь пользу. Дашенька, чтобы я забывал о своем настоящем долге, меня каждый день били по голове словами — сроки, государственная целесообразность, практические выгоды, сметы, фонды. И я верил. Теперь я понимаю, что меня били те расчетливые, равнодушные людишки, которые извратили все понятия, которым все глубоко безразлично, кроме самих себя. Даже святое слово «родина» они произносят так же часто и так же не согревая любовью, как слово «лимит». Я сильнее, чем прежде, хочу, чтобы Елена Федоровна была со мной.
Д а ш а (чуть слышно). Значит, и тут расчет? Значит, и вы в любви ищете выгоду?
Т и х о н о в. Путь к чистой совести. Поймите это.
Д а ш а. Понимаю. Хотите смотреть открыто. (Решившись.) Поцелуйте на прощание.
Тихонов делает движение к ней.
Нет, не надо! Зачем грабить Елену Федоровну! И так-то она почти нищенка. Словно по исполнительному листу взыскивает себе счастье.
Т и х о н о в. Я обязательно сделаю ее счастливой. Слушайте, Даша. Я буду любить вас. Да-да! Я уже люблю вас, и того, кто станет вашим мужем, и ваших будущих детей. Я войду в ваш еще не построенный дом, как входил в мечтах в свою квартиру. Я остаюсь в Заливине. Сяду рядом с вами, вашими односельчанами, и мы вместе подумаем, помечтаем, как лучше и вернее угодить людям. И если вы потом скажете мне спасибо, я буду чертовски счастлив. Я отнесу ваше простое спасибо Елене Федоровне, стану им гордиться в тысячу раз больше, чем если бы мне мой начальник выписал суконным языком приказа путевку в чиновничье бессмертье, отвалил бы кучу премиальных. И знаете, еще что я хочу? (Подводит ее к окну.) Вон с того холма, оглянувшись на новое, вечное Заливино, я пойду искать другого Буданцева, другого Ушакова, чтобы украсить еще один уголок земли. С ними это легко делать. А когда я приду на последний привал, я буду доволен, буду сыт хорошей жизнью.