М а к а р (подавая ему бокал). И вовремя успели на скромное торжество по случаю брака.
Г у л я е в (обрадованный). Ура!
С веранды в комнату заглядывает к а п е л ь м е й с т е р.
М а к а р (подавая бокалы остальным). За наших дорогих родителей! Ура! Туш!
Все пьют. И на веранде грянул оркестр.
Г у л я е в. Я так и думал. (Смущенно хихикая.) Один только Глеб Иванович способен все перепутать. Представляете, приходит в завком и говорит…
Н и н а П е т р о в н а. Что наша дочь выходит замуж.
Г у л я е в. Да, да. Так и говорит.
А л е в т и н а. Мама, не путай. Я женюсь на Макаре Алексеевиче!
Г у л я е в. Представляете? Я на машину — и к вам. Поздравляю, поздравляю!
М а к а р. Благодарю вас, благодарю.
А л е в т и н а. Вы танцуете?
Г у л я е в. Поскольку на мне лежат вопросы быта и прочее благоустройство… С удовольствием.
Кружатся в вальсе с Алевтиной. Макар с Ниной Петровной.
Н и н а П е т р о в н а. Макарчик, хоть вы и философ, все же умница.
Б о в ы к и н (пытается что-то сообразить, но, безнадежно махнув рукой, направляется к столу). Так на так и выходит. Макар лучше соображает. Я еще хоть для вида петушился, а он сразу на свое место. Знай сверчок свой шесток. Эх! Сказочное время. (Пьет.) Не успели оглянуться — и вот, пожалуйста, возводят в звание дедушки. Нинусенька, твое здоровье! Не пойму, легче или труднее нам, чем нашим пращурам? С одной стороны, а с другой… Впрочем, каждый век имеет свои проблемы. Ах дети, дети. Ребятишки мои.
З а н а в е с.
1957
ЧТИ ОТЦА СВОЕГОДрама в трех действиях, шести картинах
Т р о ф и м Г о р д е е в и ч К и ч и г и н, 47 лет.
С о ф ь я И в а н о в н а — его жена, 45 лет.
М а к с и м Т р о ф и м о в и ч — его сын, 26 лет.
И р и н а — их дочь, 24 года.
В с е в о л о д (С е в к а) — их сын, 19 лет.
Г о р д е й П а в л о в и ч — отец Трофима, 70 лет.
К а п и т о н Е г о р о в и ч — земляк, 65 лет.
Е в с т о л и я, 18 лет.
Т а м а р а, 25 лет.
А р с е н и й, 40 лет.
М а ш а — почтальон.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Судьба героев этой незамысловатой истории тесно связана с родным для них домом и родной для них улицей в одном из заводских поселков, который когда-то, впрочем не так давно, был окраиной большого сибирского города, а теперь до настоящей окраины надо ехать чуть ли не десяток остановок на трамвае или троллейбусе. Дом-особняк из шлакоблоков под шиферной крышей был построен в первый послевоенный год, когда администрация завода получила возможность облегчить участь старейших и лучших рабочих, вынесших бессменно вахту грозных лет.
Отсутствие генеральных планов, явная нехватка воображения у тех, кому следовало хоть как-то представлять будущее города через 10—20 лет, благоприятствовало тому, что земельные участки индивидуальным застройщикам отводились с лихой щедростью, так что возле особняков огороды или сады появились сами собой, лишний раз доказывая неистребимую тягу человека к природе и ее плодам.
Шли годы. И вот многоэтажные здания обступили со всех сторон эту улицу, и оказалась она маленьким островком среди белокаменных громад. И трудно теперь определить, где же лучше жить — или при своем саде, или на шестом этаже, посматривая сверху на утонувшие в зелени особняки. Впрочем, об этом, а также о многом другом, что занимает их умы и сердца, скажут сами герои, знакомство с которыми мы начинаем поздним утром воскресного дня, в большой комнате дома Кичигиных.
Эта комната стариками называется просто большой, а дети зовут ее то столовой, то гостиной, хотя все привыкли обедать на кухне, да и свободное время коротать там же, возле матери.
В обстановке комнаты заметна упорная, настойчивая борьба между членами семьи, которая ведется не один год и где позиции уступаются не под натиском стремительных атак, а захватываются медленными и обходными маневрами, свидетельствуя о том, что при взаимном уважении всегда можно примирить даже абсолютно различные вкусы. До сих пор отцу и матери удалось отстоять от посягательств детей круглый стол высотой, узаконенной тысячелетия назад, монументальный буфет под дуб, неудобный диван с узким сиденьем и высокой спинкой, в которую вделано потускневшее зеркало, несколько неуклюжих столиков для цветов. А рядом с этими реликвиями разместились низенький треугольный столик с современными креслами из металла и пластика, легкие разноцветные стулья, торшер, стенной разборный шкаф, часть которого занята книгами, журналами, часть — керамикой и хрусталем, но несомненно: когда мать уступит, снимет тюлевые шторы, а дочь повесит современные, из раскрашенного штапеля, то перевес окажется на стороне нового стиля.
Одна дверь ведет в кухню и прихожую, другая — в комнату стариков, третья — в комнату детей.
Входит чем-то озабоченный С е в к а. Делает несколько бесцельных кругов по комнате.
С е в к а. Где же взять деньги? Любимый брат отказал. Ведь всюду же пишут, что ученые обладают необыкновенной широтой взглядов. Пониманием всех моментов. Как же! Недаром я так ненавидел физику. Остальные предметы — история, география, даже литература — всегда оставляют хоть какую-нибудь надежду на будущее. А физика сразу утверждает: из ничего бывает только ничего, действие равно противодействию, сколько дашь, столько и получишь. Окрыляющие аксиомы! Веселенький век! Подъехать к папе? (Осторожно приоткрывает дверь, заглядывает в щелку, тихо закрывает.) Тигров и отцов во время воскресного отдыха тревожить не рекомендуется.
Входит И р и н а, озабоченно посматривая на ручные часы. Охорашивается перед зеркалом.
С е в к а (со слабой надеждой). Ирина…
И р и н а (строго). Я спешу. Не задерживай. Чего тебе?
С е в к а. Ничего. Мираж.
И р и н а. Ты разве никуда не уходишь?
С е в к а. Пригвожден обстоятельствами.
И р и н а. Мне не нравится твой тон.
С е в к а. Мне — твои пируэты перед зеркалом. Было бы ради кого…
И р и н а. Я тебя очень прошу…
С е в к а. Миледи, ваше слово — закон.
Ирина уходит. Входит Т р о ф и м — рослый, кудлатый, с озорным взглядом, большими умелыми руками. Он в нижней рубахе, в подтяжках. Встреча с сыном для него неожиданна и удивительна.
Молчание.
Т р о ф и м. Это по какому же ты случаю дома? Заболел?
С е в к а. Да вроде нет.
Т р о ф и м. Чего-нибудь нашкодил?
С е в к а. Надоело, отец. Что же, мне нельзя и дома побыть?
Т р о ф и м. За ум берешься? Непривычное что-то. (Зовет.) Соня!
С о ф ь я (выглядывает из двери). Обожди. Я занята.
Т р о ф и м. Кто там у тебя?
С о ф ь я (тихо). Тамара. Оденься. (Скрылась.)
Т р о ф и м. Ух ты, вот было попал. (Уходит.)
С е в к а (зевнув). Дожили! Отец гоняется за хорошим тоном.
Входят С о ф ь я и Т а м а р а.
С о ф ь я. Как видишь, готовить просто, а Максим очень любит голубцы. Ну да первое время я тебе помогу.
Т а м а р а. Боязно.
С о ф ь я. Привыкнешь. Иди. Расшевели Максима.
Т а м а р а (смеется). Вот это в моих силах!
С о ф ь я (целует ее в щеку). Береги его. (Увидев сына.) Ты что же не здороваешься, бука?
С е в к а. Доброе утро, Тамара.
Т а м а р а. Привет, Севочка, привет. (Уходит.)
С е в к а. Напрасно стараешься, мама. Домашняя кулинария для красивых девушек — предмет необязательный. Что ты сделаешь, то Максим и съест. Или сам будет к утреннему чаю печь оладушки для любимой жены.
С о ф ь я. Что ж, он и это сумеет. Не ты.
С е в к а. Да уж я не собираюсь пританцовывать. Шей заранее Максиму в приданое передничек с кружевами. Если учесть, что у всех замужних женщин развиваются только отрицательные качества…
С о ф ь я. Ну что мне с тобой делать? Выходит, и я испортилась?
С е в к а (искренне, без всякого оттенка шутливости). Мама, мне неизвестно, какой ты была прежде. Вероятно, ты была совсем удивительной. Единственной на всем белом свете.
С о ф ь я. Единственный мой! Тебе что-нибудь от меня надо?
С е в к а. Как тебе сказать…
С о ф ь я. Ты разве зарплату не получал?
С е в к а. Не успел. Но я не нуждаюсь.
С о ф ь я. Я так и думала.
Слышен веселый смех. Входят И р и н а и А р с е н и й. У Арсения в руках букет цветов.
И р и н а (берет у Арсения цветы). Мама, это тебе.
С о ф ь я. Кого благодарить?
И р и н а. Его.
А р с е н и й. Ее. Здравствуйте, Софья Ивановна.
С о ф ь я. Здравствуйте, Арсений Иванович.
И р и н а. В дом, где две женщины, он приходит с одним букетом. Стоило встречать. Серость.
С о ф ь я. Здесь есть еще третья женщина.
И р и н а. Тамара?
С о ф ь я. Да. Поставь у себя.
И р и н а (берет у матери букет и отдает Арсению). Преподнесите мне там. Пусть Тамара позавидует.
А р с е н и й. Слушаюсь. Здравствуйте, Всеволод.
С е в к а. Здравствуйте.
И р и н а. Пошли, пошли. (Уходят.)
С о ф ь я. Что это он так сухо с тобой поздоровался?
С е в к а. До меня ли ему! Тут же чувства, а я — так ведь, сбоку…
С о ф ь я. Так не нуждаешься?
С е в к а. Мой начальник дарит цветы. Я не беднее.
С о ф ь я. Хвастунишка! (Уходит.)
С е в к а. Поразвлекаемся в домашней обстановке. (Уходит.)
Из своей комнаты выходит Т р о ф и м. Он, видимо, собрался поработать в саду. Через открытое окно раздается звонкий голос почтальона-девушки: «Трофим Гордеевич! Возьмите почту!»