Человек и глобус — страница 97 из 115

К а п и т о н. Суровый он. Суровый.


Входит  С о ф ь я.


С е в к а. Мама!

С о ф ь я (обняв сына за плечи). Ничего. Заждалась я праздника Капитона Егоровича. (Капитону.) Не вытерпела, сама пришла узнать, как его лучше отметить. Хотела, чтоб и Максим послушал, да нет его до сих пор. Задержался.

С е в к а. Я могу его заменить?

С о ф ь я. Нет, сынок. (Капитону.) Трофим Гордеевич во вторую смену эту неделю. Поздно вернется. Ему, как хозяину, тоже бы послушать, да больше ждать не могу.

С е в к а. Я могу заменить отца.

С о ф ь я. Нет, сынок. Мы с глазу на глаз побеседуем. Ну что ж ты не уходишь, мою просьбу выполнить не хочешь?

С е в к а. Выполню. Смотрите, Капитон Егорович, я шутник-шутник, но когда речь идет о серьезном — шуток не признаю.

С о ф ь я. Всеволод, постыдись!

С е в к а. Никому обидеть тебя не позволю. И вообще, перестань волноваться. Чего вам надо делить?

К а п и т о н. Чудачок ты, Всеволод. Конечно, нечего нам с ней делить. Просто по душам побеседуем.


Севка уходит. Пауза.


Счастливая. Не занимать заступников. Не бойся. Сама видишь — второй день живу, а о деле — молчок. К Максиму сразу не бросился — здравствуй, внучек. Хотя на сердце-то каких слов не накопилось.

С о ф ь я. Не говори неправду, Капитон Егорович. Никаких у тебя слов не было и нет. Они у доброго человека в тоске, в горе копятся. А ты одну злобу мог накопить. Зачем ты приехал? Какое кому ты добро захотел сделать?

К а п и т о н. Максим мой внук или нет?

С о ф ь я. По закону твой. Но где же ты был, когда он сиротой остался, вот этаким комочком? Ведь Трофим писал отцу о своем горе. Ты знал?

К а п и т о н. Не помню. Убей, не помню.

С о ф ь я. Ну, а после? Пять лет, десять лет спустя — почему не вспомнил о внуке? Что же ты от него прятался, когда он мальчишкой был? Ни разу к себе в деревню в гости не позвал. Я бы не держала. Твоя кровь, родная. Возьми, прижми к себе, послушай, как у него сердчишко трепещется. И твоя бы ласка не была лишней. Но тебя не было. А я ждала. Я ждала. Трофиму в том не признавалась, а ждала. Ты думаешь, легко мне было?

К а п и т о н (упрямо). Должен он знать, что я дед, или нет? Ну, рассуди сама.

С о ф ь я. Зачем? Что тебе это даст? А меня родные дети станут судить.

К а п и т о н. Эва! Как же они посмеют? За что?

С о ф ь я. За обман, неправду, за то, что всех обманула. Максима и младших. В свое время не сказала, да и как ему было сказать?.. Маленький — не понял бы, только душу бы ему повредила, а когда большой вырос — язык не поворачивался. Перед своими его отличала. Они, когда узнают, — упрекать не начнут, да мне-то каково будет, подумай. Ведь я с них в мелочах правду требовала, а выходит, сама-то… Где мать в глазах детей унижена — там семьи больше нет. У меня семья, может быть, и останется, только не могу я, чтоб без любви, без ласки, без уважения. Не могу. Пожалей, Капитон Егорович, не заставь перед детьми краснеть, прошу. Или настаиваешь?

К а п и т о н. Да. Попали мы оба в историю. Вижу, что у тебя не корысть, не хитрость бабья, а совесть тебя мучает. Но и ты меня пойми. Ведь кабы человек мог зубами локти достать, сколько бы стариков без рук осталось. Понимаю, что опоздал я, и воротить не воротишь. Чем Гордей меня разжег поехать? Да тем, что будто бы не было Максиму житья от мачехи, что уж шибко тяжелая доля его была сиротская. И вырос он заморышем.

С о ф ь я. Ты верующий?

К а п и т о н. По-церковному — нет, а вообще… Не знаю.

С о ф ь я. Что же у тебя святого есть? На чем ты мне поклянешься, что про Гордея правду сказал?

К а п и т о н. А ты просто поверь. Возьми и поверь. Может, он точно-то не знал, может, слухи какие были. Ты, Софья, не обижайся на меня. Как ты скажешь, так и будет.

С о ф ь я (словно не слыхала его слов). Гордей Павлович, Гордей Павлович, отец родной… Ведь я перед тобой готова была на колени встать, а ты все понял. Так почему тот-то?.. Ну-ка я твои слова Трофиму передам или детям, что будет?

К а п и т о н. Вроде кино или цирка. Не очень-то красиво. А ты вообрази, что ничего словно и не было. Слыхать не слыхала, а я, однако, поеду обратно. Порадую старуху, успокою ее. Вот кабы ты мне его карточку дала, а?

С о ф ь я (подошла, перебирает подаренные Гордею вещи). Неужели ради этого? А, все равно! Карточку, говоришь? Сколько хочешь возьми. Спасибо тебе. (Утирая непрошеные слезы.) Боимся того, кого не надо, а кого надо… Спасибо, Капитон Егорович. Вот у меня и праздник получается.

К а п и т о н. Празднуй, празднуй.

С о ф ь я. Я отблагодарю, Капитон Егорович.

К а п и т о н. Э-э-э! Про карточку не забудь.


Софья уходит. Входит  Г о р д е й, неся какие-то безделушки.


Г о р д е й. Не иначе как в насмешку Арина мне это барахло всучила. «Возьми, дедушка, это красиво»… (Бьет со злости об пол фарфоровую статуэтку.) Вот тебе твоя красота! Надарила! Да еще наизмывалась сколько! Как слово — так подковырка. Нету уважения. Свысока смотрит. Ну, погоди, внучка!

К а п и т о н. Укладывайся, Гордей. Хватит, погостили.

Г о р д е й. Как бы не так, я в настоящий вкус вошел. Тут еще всякие резервы есть. Это все мелочь.

К а п и т о н. Пойдем на вокзал за билетами.

Г о р д е й. Ступай, не держу.

К а п и т о н. И тебе пора. Укладывай свой ясак.

Г о р д е й. Ты что это басить начал? Смотри не охрипни.

К а п и т о н. Хочешь, чтоб в шею накостыляли? Всеволод может. Заметил, какие у него кулачищи? Напрактиковал. Гирь-то, видишь, всяких сколько? Ахнет — и преставишься.

Г о р д е й. Не запугивай. (Пауза.) Скажешь?

К а п и т о н. Скажу.

Г о р д е й. Ирод.

К а п и т о н. И не только здесь. На общем собрании, перед всем колхозом, и бежать тебе будет некуда.

Г о р д е й. Позавидовал? Так бери, поделюсь.

К а п и т о н. Идешь?

Г о р д е й. Иду. Союзничек. Иуда чертов. Отступаешь?

К а п и т о н. Резолюцию после вынесу.


З а н а в е с.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Большая комната. Вечер, но еще не поздно, хотя свет уже включен.

Входят  М а к с и м  и  Т а м а р а.


М а к с и м. Подзадержались мы. Что-то никого не видно и не слышно. Кто есть живой? Отзовись!


Из дверей выглянул  С е в к а.


С е в к а. Вы тоже заблудились?

М а к с и м. Что значит — тоже?

С е в к а. Попадают некоторые вместо одной комнаты в другую, но не кричат, как в лесу. (Тамаре.) Здравствуйте.

Т а м а р а. Здравствуй, Севочка.

М а к с и м. Где остальные?

С е в к а. Разбрелись.

М а к с и м. Поточнее можно?

С е в к а. Отец на работе. Мама, должно быть, в магазин ушла. Капитон Егорович и Гордей Павлович, видимо, любоваться городом. Ирина — провожать Арсения. Кошка — на свидание с соседским котом. Могу быть свободным?

М а к с и м. О, да.

С е в к а. Благодарю. (Скрылся.)

Т а м а р а. Что же ты ему не сказал, что беседовал с его подругой?

М а к с и м. Придет время — узнает.

Т а м а р а. До чего же ты скрытный. Зачем самое простое ты превращаешь в необычайно сложное? Это же утомительно. Для тебя самого.

М а к с и м. Отчасти. Конечно, куда проще, походя, не раздумывая, вмазать человеку по самому больному месту. Настанет удобный случай — скажу.

Т а м а р а. Что ж, проявляй изысканную сдержанность. Но мне можешь объяснить, что общего между тобой и этой девчушкой? Вы же не случайно встретились?

М а к с и м. Да, мы условились.

Т а м а р а. Значит, ты так настойчиво тащил меня в парк, потому что там ждала она?

М а к с и м. Да.

Т а м а р а. Представляю, что думали гуляющие о вас. Удивительная парочка: джентльмен и простушка. Почему это она два раза весьма поспешно убегала от тебя, потом с томным видом возвращалась? Ее переполняли чувства?

М а к с и м. Не злись понапрасну, прошу.

Т а м а р а. Я не злюсь. При всей твоей сдержанности тебя выдают глаза. Да, глаза. Когда ты, нежно простившись с ней, подошел ко мне, как они у тебя блестели, лучились! Чем она тебя очаровала, чем? Скажи!

М а к с и м. Хорошо. Она любит Всеволода. Любит трогательно, беззаветно. Я бы даже сказал, самозабвенно. Я выслушал ее исповедь и словно умылся живой водой.

Т а м а р а. И все?

М а к с и м. Все.

Т а м а р а. Для чего тебе это надо было знать? Пусть любит на здоровье. Или тебя это волнует?

М а к с и м. Любовь брата? По привычке в семье мы продолжаем считать Севку желтком. Увы, он вырос. Ты же знаешь, что Севка на днях уйдет в армию. Толя… Евстолия остается совершенно одна. Я хочу, чтоб она жила с нами, хочу, чтоб она поступила в институт, и пока Севка будет солдатом — она станет почти инженером. Меня это не обременит. Потом она поможет Севке. Они оба славные.

Т а м а р а. Моя любовь почему-то в последнее время тебя волнует меньше. Глаза у тебя остаются сонными.

М а к с и м. Устаю.

Т а м а р а. Перестань работать по ночам. После той таинственной командировки, когда ты куда-то исчезал на целые полгода, ты готов совсем не выходить из института. Надо же хоть немного щадить себя, беречь. Неужели и у вас там тоже торопят, подгоняют, как в какой-нибудь артели?

М а к с и м. Еще как!

Т а м а р а. Кто?

М а к с и м. Само время. Та штуковина, над которой мы бьемся, по-прежнему не дается в руки. У нее капризный, прямо деспотический характер, как у тысячи самых взбалмошных женщин. Но ее приходится любить, ублажать, подбирать все новые и новые наряды. Коварнейшее существо!

Т а м а р а. Фразы, фразы. Слова, слова… Тебе хватит жизни, чтоб ублажить это существо?

М а к с и м. Должно хватить.

Т а м а р а. Когда же настанет моя очередь? Когда я превращусь в старуху?

М а к с и м. Я все время думаю о твоем счастье.

Т а м а р а. Боюсь, что у тебя убогое представление о счастье женщины, как у проповедника, читающего лекции о любви и дружбе. Пойми, слово «женщина» не всегда звучит как синоним просто человека. Холодно стало с тобой.