Сергей оказался возле входа быстрее, чем Илюшин подумал: «Это Клименко». Взлетая вверх по лестнице, он успел заметить, что консьержки нет на месте. Рядом заверещала женщина, послышался звон разбитого стекла, а следом глухой удар. Осколки еще прыгали по асфальту, когда Бабкин присел над телом Василия, наполовину вывалившимся из номера в коридор. С губ его сорвалось ругательство.
– «Скорую» вызывайте! – рявкнул он во весь голос.
Женщина умолкла.
– В «Скорую» позвоните, быстрее, пожалуйста, – попросил кого-то запыхавшийся Макар за его спиной.
– Пусть передадут диспетчеру: открытая черепно-мозговая… – Бабкин проверил пульс Клименко. – Аптечка есть? Несите бинты! Или полотенца, чистые полотенца! Давайте, шевелитесь!
Вокруг захлопали двери, кто-то заговорил встревоженно, снизу крикнули: «Ирина Петровна! Там постояльцу плохо!» Илюшин исчез и вскоре вернулся с полотенцами.
– Нет у них аптечки.
Постояльцы вывалили в коридор.
– Кровищ-щи-то… – пробормотал пьяный голос.
– Это за что вы его так, братцы?
– Да это не они! – заполошно выкрикнула женщина. – Это тот, который в мой номер вломился!
Бабкин разорвал два полотенца на узкие полосы. Зеваки за его спиной почтительно притихли. Илюшин присел на корточки рядом с ним, наблюдая, как Сергей перебинтовывает рану.
– Нападавший выбил дверь в номере напротив, – тихо сказал он, – разбил стулом окно и спрыгнул со второго этажа. Внизу никого нет, разумеется. Одни осколки.
– А женщина почему кричала?
– Это ее комната. Говорит, он был в маске, закрывавшей лицо.
– Кто бы сомневался. – Бабкин наклонился над Клименко, рассматривая рану. – Чем же он его так оприходовал…
– Он живой вообще? – спросили сзади.
– Был бы мертвый, просили бы не бинты, а простыню…
Илюшин бросил взгляд на кровавое пятно, расползавшееся по ковру, поднялся, чувствуя себя очень старым, и пошел разыскивать консьержку.
Домой вернулись только к полуночи. Васю Клименко увезла машина «Скорой помощи»; Илюшин приложил все усилия, чтобы проникнуть в реанимацию, но не помогло даже его обаяние. Обоих сыщиков выставили из больницы. «Не стоило и пытаться», – проворчал Бабкин, когда стало известно, что Клименко не пришел в сознание ни час спустя, ни два.
– А ведь он узнал убийцу, – сказал Макар, подливая кофе.
На столе перед ним громоздились три коробки с пиццей и упаковка роллов. Для Сергея на плите варилась картошка.
Бабкин потер воспаленные глаза.
– Поздновато я сообразил насчет расчески. Но и Клименко, конечно, орел! Спрятался от всех, закопался в иле, от волка ушел, от медведя ушел, только любовнице шепнул, куда приезжать. Идиот!
– У тебя картошка выкипает.
– Вижу…
Поужинали молча, быстро, разлили остатки кофе по чашкам и перебрались в кабинет. В трубах выл ветер глухим зимним голосом. Кленовое золото под фонарями растеклось в лужицы расплавленного воска, словно с наступлением темноты кто-то большой прошел по городу, неся в руках зажженную свечу.
– Убийца попал в отель с черного хода. – Макар вытащил планшет, открыл последние записи. – Консьержка отошла выкинуть окурок в мусорный бак, он проскользнул внутрь. Она даже заметила фигуру возле двери, но в темноте решила, что это кто-то из постояльцев. Получается, мы разминулись с ним на несколько минут.
– Ты позвонил Косинец?
– Позвонил, никто не отвечает. Надеюсь, она не лежит где-нибудь за мусорными баками, аккуратно прикрытая ветошью.
Бабкин покачал головой.
– Незачем Балаклаве убивать ее. Он проследил за ней до отеля, дождался, пока она уйдет, и навестил Клима. Непонятно мне другое: даже если Косинец уехала за пятнадцать минут до нашего появления, – в чем я сомневаюсь, – отчего Балаклава не опередил нас, раз он ждал, пока она уйдет.
– А почему сомневаешься?
– Постель заправлена. Душевая кабина и раковина сухие. Запахов нет, – перечислил Сергей.
– Пришла, целомудренно поцеловала его в щечку, удалилась…
– И рук не помыла после общественного транспорта? – поразился Бабкин. – Что ж за неряха такая!
– Почему транспорт? Может, такси.
– Такси сложно выследить. Хотя, если у него своя машина и он дождался Косинец возле дома, а потом незаметно висел у нее на хвосте… Но добираться сюда долго, движение непредсказуемое: а если оторвалась на светофоре? А если подрезали, а она успела свернуть? Это не так легко, как кажется.
Макар потер виски, зевнул и сказал, что ему требуется еще кофе.
– Сиди! – Бабкин тяжело поднялся. – Опять будешь пить свою быстрорастворимую дрянь. Где человеческий кофе?
Сергей ждал, пока появится пена, задумался и упустил момент: пористая шапка вздулась над туркой, вывалилась наружу и поползла вниз. Тьфу, черт! Передержал.
Неудача с кофе окончательно расстроила его.
Не расследование, а цепочка неудач, в очередной раз подумал он. А если называть вещи своими именами, провалов. Не смогли дожать Клименко, упустили девчонку, ни на шаг не приблизились к пониманию, что делал Сафонов с того момента, как пришел в себя. Все его связи отработаны. Или не все?
Один человек убил друзей Сафонова и преследует его сейчас, или разные? Если прислушаться к собственной интуиции, которая хоть и уступает илюшинскому чутью, но все-таки, говоря без ложной скромности, совсем не плоха, что услышишь?
Убийца – один.
Сергей кивнул самому себе. Конечно, один, все свидетельствует об этом. Он безжалостно расправился с компанией Матусевича и идет за Сафоновым, убирая всех, кто попадается на пути. С некоторого времени Бабкин стал мысленно говорить «повезло» о тех, кто после встречи с Балаклавой остался в живых. Консьержке повезло: не тронул ее лишь потому, что мог подняться крик и Клименко удрал бы. Ребятам из съемной квартиры повезло: Сергей убедил их, что надо бежать. Девчонке из Зеленограда просто немыслимо повезло! Появись Сергей двумя минутами позже, нашел бы ее со свернутой шеей.
– Стоп, – вслух сказал он.
А вот это неправда.
Балаклава был уверен, что Козловой известно, где Сафонов. Он не прикончил бы ее, потащил бы в свою нору, а вернее всего – в ее домишко: откуда ему знать, что одна комната сдается студенту, если Елена Матусевич об этом не упомянула? Или он вообще не боялся посторонних глаз. Ну, вернется студентик, господи, много ли возни с тем студентиком! Не о чем и говорить.
Но Козлова оказалась не просто умницей, а умницей везучей: сбежала, перехитрила всех, даже своему жильцу-приятелю не шепнула, где будет прятаться.
Балаклава не смог найти ее убежище. Потому и отправился за Васей.
– Ты понимаешь, что это человек из их прошлого? – Макар бесшумно возник в дверях. – Клименко, Матусевича и остальных.
Сергей кивнул, не слишком удивляясь совпадению их мыслей.
– Расправляется с убийцами из арок, убирает их одного за другим. – Он разлил перекипевший кофе по чашкам. – Жесток, очень силен, аномально силен, я бы сказал.
– Угу. И понимал, за кем ему следить, чтобы выйти на Клименко. Кто мог знать о Вике Косинец? Только тот, кто входил в их студенческую тусовку. А мы отчего-то решили, что если прошло четыре года с убийства Матусевича, за Никитой охотится другой человек. Но убийца мог уехать, мог сесть в тюрьму…
– …впасть в спячку… – Бабкин поставил перед Илюшиным чашку.
– Тюрьма вероятнее. Засветился по другому делу, сел, а как вышел, продолжил начатое. – Макар отпил кофе, поморщился и потянулся за сахаром. – Ты записал, что говорил Клименко о похоронах?
Бабкин вытащил блокнот.
– Сказал, что он там был, что падал снег и что он помнит их лица. Страшно, говорит, было.
– Лица – это, надо думать, об убитых, – задумчиво сказал Илюшин. – А Эмилю Осину являлись белые орлики, да по мутной воде, совесть не совсем атрофировалась. Помнишь, компания обменивалась фотографиями тех, кого они зарезали в арках? Неужели он пришел на похороны кого-то из жертв?
– Но они не знали их…
– Если только один из компании не воспользовался затеей с арками как прикрытием и не прирезал личного врага.
Сергей задумался.
– Хорошо, допустим, – согласился он, – кто-то из них спрятал лист в лесу, как ты любишь говорить…
– …это не я, это Честертон…
– …и прикончил своего знакомого. Это ни на шаг не приближает нас к пониманию, кто ищет Никиту и где он сам.
– Во всяком случае, не Клименко развесил фотографии. Так убедительно сыграть изумление он не способен. – Илюшин с трудом подавил зевок. – На меня больше не действует кофе. Завтра с утра снова звоню в больницу. Если Василий пришел в себя и заговорил, будет ясно, кто пытался его убить. Клименко знает его, он заорал как резаный, едва увидел…
Бабкин усмехнулся.
– Ну, знаешь! Если бы я увидел мужика в балаклаве и с утюгом в руке, я бы тоже заорал.
– Почему утюгом? – изумился Макар.
– А чем он его огрел? Кости наружу, мозги наружу, как будто говяжий отруб разделывали на суп.
Илюшин посмотрел на него укоризненно и вылил остатки кофе в раковину.
Когда Сергей ушел, он взял свой лист с каракулями, сел на подоконник, вытащил из кармана карандаш. Нарисовал приблизительные очертания человеческой фигуры в верхнем углу, подумал, стер, переместил фигуру в центр. Не то, все не то. Одинокий Сафонов укоризненно смотрел на него, потерявшись в снежной белизне листа.
Клименко не развешивал фотографии.
Клименко не приносил труп Мельникова в арку.
Но в декабре две тысячи девятого Клименко бежал из Москвы, бежал так далеко, как только смог. Если он, как и все, участвовал в игре «зарежь прохожего», кто из шестерых не убивал?
Балаклава разбил голову несчастному пьяному идиоту, и если Василий не сказал ему ни слова о Сафонове, убийца в шапке по-прежнему не знает, где его искать.
Илюшин страдальчески потер лоб. Поиски Сафонова… это все прекрасно, но что делать с девчонкой?
По-дурацки все выходит, вернее, как раз таки не выходит. Анна Козлова застряла у него в голове: двадцать четыре года, потеряла всех близких, работает на конюшне, живет в маленьком домишке на две комнаты… Что еще? Ничего он о ней не знает, кроме того, что опекун ее пропал восемь лет назад и все это время она его ждала.