Надо отдохнуть, подумал Макар. Мысли скользили потоком, на берегу лежала перевернутая ржавая лодка, под ней кто-то прятался. Кажется, он опять засыпает…
Провалиться в сон мешал лишь голос Сергея.
– Сова летит, – бормотал Бабкин, совершенно отупев от монотонной работы, – срывает цветок, роняет в море, из моря растет звезда с десятью лучами, на каждом луче по солнцу, в каждом солнце по сове.
«Мы смотрим на то, что кажется главным, а разглядывать нужно детали. Из них складывается настоящий рисунок».
– Что ты сказал? – спросил Макар, открывая глаза.
– Ничего, болтаю всякую чепуху, чтобы не уснуть.
– Нет-нет, повтори…
Бабкин поднял на него удивленный взгляд и пожал плечами.
– Сова летит. Цветок рвет. В море роняет. Оттуда звезда, у звезды лучи, на лучах солнце, в солнце сова. Макар, ты что? Это просто Машкины рисунки, она складывала из них историю. У нее из всего получаются истории, считай, профдеформация…
У Илюшина стало такое лицо, что он осекся.
– Сова, – сказал Макар, глядя на Сергея так, что тот почувствовал себя стеклянным, – сова, значит. И тут сова, и там сова…
Второстепенные детали.
Альбом Елены Матусевич, из которого Анна взяла снимок Сафонова.
Эспандер на кровати.
Почему Елена Матусевич открыла дверь Балаклаве? По той же причине, почему он не пошел к сестре Сафонова. По той же, почему его фигура казалась Сергею знакомой.
История начинается с совы и приходит к сове.
– Но это другая сова, – пробормотал Макар. – Послушай, это другая сова!
– Я тебе водички принесу, – с жалостью сказал Бабкин.
– Вот куда он пропал… Вот почему не звонит сестре… это бы все объясняло…
– Нет, не принесу, – сказал Бабкин. – Теперь объясняй мне.
– Рано! – сказал Макар, подняв на него безумный взгляд. – Сначала вопрос.
– Какой вопрос? – Бабкин всерьез забеспокоился.
– Тот, который я должен был задать Порошиной во время первой встречи. Телефон, телефон… где телефон?
– Господи, что ж ты орешь… Вон он, на подлокотнике, у тебя под боком.
Илюшин схватил сотовый и быстро набрал номер. Сергею редко доводилось видеть его в таком возбужденном состоянии. Он отодвинул блокнот и стал ждать, не сводя с Макара напряженного взгляда.
– Татьяна? Это Макар Илюшин. – В трубке начали говорить. – Замолчите и слушайте, – оборвал Макар, и Бабкин физически ощутил, как из телефона потянулась, словно карамель, вязкая испуганная тишина. – Вы сказали, ваша мать умерла, когда Никита был студентом. Что случилось?.. Не нужно рассказывать мне, что вы виноваты в ее смерти! Просто ответьте.
Бабкин затаил дыхание. И в полной тишине расслышал, как в трубке всхлипнули, а потом женский голос, заикаясь, проговорил:
– Ее убили.
– Когда?
– В декабре две тысячи девятого… семнадцатого числа…
Бабкин охнул. Семнадцатого убита, а двадцать четвертого Клименко бежит из города.
– Обстоятельства? – коротко спросил Илюшин.
Всхлипывания усилились.
– Я попросила ее зайти в аптеку, когда она возвращалась домой… Возле нашего дома аптека оказалась закрыта на ремонт, и мама вернулась к метро, там круглосуточная… было уже поздно…
– Вы жили на станции «Сокол»… – Макар откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Сергей по-прежнему ничего не понимал.
– Да, на Соколе… Мама пошла через арку, и там…
Бабкин охнул.
– И там ее убили, – закончил Илюшин.
Порошина заплакала.
– Ее ударили ножом… – всхлипывала она, – этого мерзавца так и не поймали… но если бы я не попросила ее зайти за лекарством…
– Кто был на похоронах из друзей Никиты? – спросил Макар.
Сергей уже знал, что он услышит. И когда Татьяна пробормотала: «Василий Клименко», все встало на свои места.
– Теперь мы знаем, что случилось с Никитой Сафоновым, – сказал Макар, – но мы по-прежнему не знаем, где его искать. А ты чего сидишь как пыльным мешком ушибленный?
Очень точное выражение, подумал Бабкин. Пыльным мешком, гнилой колодой, дохлой совой. Начали с совы, ею и закончили.
– Пытаюсь все это осмыслить, – выдавил он.
– Ты не осмысливай, а выдавай решения, – потребовал Макар, – у тебя времени было предостаточно!
– Восемь минут?!
– Согласен: ты тугодум.
От злости у Сергея прояснилось в голове. Словно отдернули душный полупрозрачный занавес, скрывавший действующих лиц, и он четко, как в бинокль, увидел их в свете рамп: и лица, и позы, и платья.
– Мы все время задаем неправильные вопросы, – рассерженно сказал он. – Заходим не с той стороны. Смотрим представление из зрительного зала, когда надо уйти за кулисы, потому что весь механизм спектакля виден только оттуда.
Илюшин вскинул бровь и одобрительно заметил, что брак с Машей пошел Бабкину на пользу.
– Возьми Козлову, – продолжал Сергей, упрямо мотнув головой. – Мы спрашиваем себя, куда она может спрятаться. Это неправильно. Вопрос нужно ставить иначе: кто мог бы дать ей приют? Это должен быть человек, знающий ее историю…
– …и принимающий в девочке участие… – Ухмылка Макара исчезла. Он подался вперед и слушал очень внимательно.
– Да, участие… Но это не может быть друг, к которому она привязана. Уверен, она не подставит своих.
– Я тоже. Тебе не кажется, что при таких вводных задача не имеет решения? С одной стороны, этот спаситель обязан по каким-то неведомым причинам заботиться о ней, с другой, Козлова не питает к нему добрых чувств…
Илюшин замолчал. Оба уставились друг на друга, осененные одной и той же идеей.
– Елена Матусевич!
– Идиоты, – в сердцах сказал Макар. – Двое тупиц! Но если мы не знаем, где Елена, как же об этом узнает Козлова… Стой, ты куда?
– Тупица здесь один, – ответил Бабкин уже из прихожей, накидывая куртку. – Если девчонка не нашла мать Матусевича, к кому она отправится?
Ветер гнул ветки каштанов, листья летели на горку, осыпали качели и веранды. В здании детского сада тускло светилось одно-единственное окно.
Бабкин подергал калитку.
– Закрыто.
Он огляделся и, убедившись, что их никто не видит, подтянулся и перепрыгнул на другую сторону. Илюшин последовал его примеру.
Земля была мягкая после дождя, влажные листья поблескивали в свете фонарей.
– Собираешься дверь вышибить? – тихо спросил Макар, когда они остановились возле стены.
– Эту дверь можно вышибить только тараном. Если сторож помог Елене спрятаться, он может купиться на нехитрый фокус… Встань здесь, чтоб тебя не заметили.
Бабкин приподнялся на цыпочки и легонько побарабанил пальцами по стеклу. Метнулся к крыльцу и, когда дверь приоткрылась, толкнул сторожа внутрь.
– Где Елена? – испуганно каркнул тот.
– Где девочка? – тихо спросил Бабкин. – Не вздумай заорать, старче. Мы ничего плохого ей не сделаем.
Старик хватанул воздух ртом, как вытащенная из воды рыба. Сергей отодвинул его в сторону и прошел внутрь.
В маленькой комнатушке за кухней, где горела настольная лампа, никого не оказалось. Вернувшись в коридор, где сторож бухнулся на детскую скамеечку под нарисованной на стене Белоснежкой, Сергей отрицательно качнул головой.
Илюшин присел на корточки.
– Григорий, мы частные сыщики. Елена Юрьевна наверняка рассказала вам о нас. Мы знаем, что вы передавали деньги Ане Козловой. Мы не собираемся ей вредить. Три дня назад она прибежала к вам, верно?
Сторож кивнул.
– Где она сейчас? – Илюшин подождал ответа. – Послушайте, вы не сможете ее защитить…
Григорий замахал руками, и Макар замолчал.
– Нету, – прохрипел он. – Ушла! Не смог я… не уберег, не вышло у меня ничего…
– Куда ушла? – быстро спросил Макар. – Гриша, куда она ушла?!
Тот вскочил, с неожиданной силой оттолкнув Илюшина, и захромал в свою комнату.
– Вот что написала! – Он схватил со стола листок и сунул ему под нос.
На вырванной тетрадной странице было в спешке выведено: «ГРИША, Я ПОЛУЧИЛА ПИСЬМО, ДЯДЯ КОСТЯ ЖИВ».
– Часок назад ушел, – зачастил старик, – возвращаюсь – ее нету, и записка эта… На час оставил, господи помилуй, отлучился к приятелю… все обыскал сверху донизу – ушла голубка, а какой дядя Костя, когда мертвый он, сколько уж было переговорено об этом с Леночкой, Еленой Юрьевной моей… Выманили ее! – вдруг отчаянно выкрикнул он, и Макар вздрогнул. – Ждал, пока я уйду! Стерег! Я не пустил его, так он затаился!
Лицо у него болезненно скривилось.
Макар и Бабкин переглянулись.
Сергей молча взял записку, пробежал глазами.
Илюшин тяжело вздохнул и опустился на узкую заправленную койку. Похоже, можно никуда не торопиться.
– Так, – сказал он, потерев виски, – так… Спокойно, не психуем, сейчас все решим…
Бабкин без замаха ударил кулаком по столу. Стол треснул по всей ширине столешницы. Григорий вскрикнул и шарахнулся в сторону.
– Сволочь, – процедил Сергей. – Тварь больная…
– Тихо, тихо, – успокаивающе сказал Илюшин.
– Сначала убил, потом убитого подвесил на крючок, как червя, и пошел рыбачить, вылавливать девчонку…
Макар покосился на трещину, на перепуганного до смерти сторожа.
– Сережа…
– …как бешеного пса…
– Сережа, он не убивал Мельникова!
– А девчонку прикончит! – рявкнул Бабкин.
Григорий застонал и уткнулся в ладони.
Илюшин вертел в пальцах записку.
– Прикончит… – Он поднял просветлевший взгляд на друга. – Непременно прикончит, как только убедится, что она не знает, где Сафонов.
– Не понимаю, чему ты радуешься!
– А где он это сделает? – внятно спросил Макар.
Бабкин оторопел.
– Ты что, издеваешься?
– Где? – настойчиво повторил Илюшин. – Он должен сначала выудить из нее все, что она знает. Своей квартиры у него нет, да она и не пойдет в квартиру…
– Парк, – зло бросил Сергей, – зазвать ее хоть в Лосиный остров, хоть в Серебряный бор. В Лосином даже костей не найдешь.
– Ага, – рассеянно согласился Макар, глядя в темное окно, – возможно… Или нет.