Рафаэл дрожащей рукой погасил окурок сигары. Поднимая микрофон, он чувствовал, как покрывается холодным потом, но постарался, чтобы голос его звучал по возможности равнодушно, дабы ни в коей степени не повлиять на ход эксперимента.
— Джин и Джо, это была разминка, а теперь перейдем к следующему тесту. — Они кивнули головами. Рафаэл отключил Джо и обратился уже только к Джин. — Я хотел бы, чтобы на этот раз ты использовала в равной мере как абстрактные, так и конкретные знаки.
Он склонился над пультом, следя за монитором взглядом человека, играющего в русскую рулетку. Пять дополнительных конкретных символов — дерево, автомобиль, собака, стул и человек — дополняли совокупность до десяти, делая тем самым и так уже капризное счастье еще менее достижимым.
В следующей серии из пятидесяти тестов Уэшберн сделал одну ошибку, а в трех очередных — ни одной. Рафаэл решил дать выход своим эмоциям и отпустить все сдерживающие его до сих пор тормоза.
— Послушайте, — сказал он полным напряжения голосом, — я не знаю, как вы это делаете, но с начала сегодняшнего эксперимента согласованность между вами стопроцентная, а ведь не мне говорить вам, что это значит. Пойдем дальше, посмотрим, куда это нас приведет.
В следующем комплексе тестов Уэшберн совершил четыре ошибки, потом две и ни одной из пяти очередных, которые подбросил ему Рафаэл, прежде чем выключить аппаратуру. И Джин и Уэшберн должны были лично сопоставить свои результаты, прежде чем поверили, что это не какой-нибудь новый трюк, введенный Рафаэлом как дополнительный элемент эксперимента. Когда, наконец, истина дошла до них, они долго смотрели друг на друга — испытующе, недоверчиво.
— Я считаю, что мы должны выпить кофе, Джин, — сказал Рафаэл. — Все это следует обмозговать.
Пока Джин варила кофе, Уэшберн ходил по лаборатории, улыбаясь, тряся головой, сжимая и разжимая кулаки. Рафаэл закурил следующую сигару и почти тут же погасил ее. Он осознал, что ему просто необходимо рассказать кому-нибудь о том, что произошло. И в тот самый момент, когда он протянул руку к трубке, телефон зазвонил.
— Междугородный разговор, доктор, — сказала телефонистка с университетской подстанции. — Звонит профессор Моррисон из Кливленда.
— Благодарю, — ответил Рафаэл глухо, потрясенный совпадением. Ведь он как раз собирался звонить Моррисону, своему лучшему другу среди немногочисленной группы ученых, занимающихся немодной сейчас проблемой парапсихологии и экстрасенсорного восприятия. Рафаэл наперед знал, почему Моррисон позвонил, и его предчувствие нашло подтверждение в полном возбуждения тоне приятеля.
— Фергус? Благодарение богу, наконец-то я тебя поймал! Я должен тебе все это выложить, иначе я просто взорвусь. Ты представить себе не можешь, что тут происходит.
— Почему же, я представляю, — ответил Рафаэл.
— Ну и что же, интересно?
— В телепатическом эксперименте получен стопроцентный успех.
Изумление Моррисона было почти слышимым.
— Да. Откуда ты знаешь?
— Может быть, — ответил Рафаэл уныло, — и я обладаю телепатическими способностями.
VIII
Почти целый день Джек Бретон не мог освободиться от впечатления, которое произвело на него обнаруженное им стихотворение.
Он расспрашивал Кэт с такой обстоятельностью, на какую только осмелился, о том, каким образом эта строфа была написана, и проявил живейший интерес к вопросу об автоматическом письме. Кэт это было приятно, она чувствовала себя польщенной его интересом и рассказала ему все относительно способностей Мириам Пэлфри.
Чувствуя, что ему становится все более не по себе, Джек Бретон исследовал результаты сотни опытов с автоматическим письмом и пришел к выводу, что та строфа была единственным подобного рода произведением, вышедшим из-под пера Мириам. Более того, это произошло уже после внедрения Бретона во Время В, и это ни в коей мере нельзя было считать случайностью. Единственным объяснением этого явления, пришедшим ему в голову, без учета того, как он располагал факты, была телепатия. А он не имел ни малейшего желания, чтобы кто-нибудь читал его мысли.
На следующее утро эта идея, казавшаяся совершенно безумной, подтвердилась совершенно неожиданным образом. И так уже натянутые отношения между Джоном Бретоном и Кэт заметно ухудшились после появления Джека. Джон стал еще более сухим и язвительным, если вообще говорил с ней. И все время, как если бы хотел подчеркнуть собственные права на независимое существование в своей Вселенной, непрестанно ходил по дому с приемником под мышкой, запуская его во время передачи последних новостей на полную мощность.
А новости, которые Джек случайно услышал и усвоил частью своего сознания, говорили о необычайных событиях, но Джек был слишком занят своими личными делами и размышлениями над собственным будущим, чтобы обращать внимание на сообщения о делах научных. Если бы он не сделал открытие, что Мириам Пэлфри буквально выкрала что-то прямо из его разума, известие, что телепатические эксперименты сразу в нескольких университетах начали давать сенсационные результаты, вообще не дошло бы него. В свете этого сообщения, однако, Мириам перестала представлять собой необъяснимую угрозу, став просто одним из второстепенных явлений.
С удивлением он убедился, что его отношения с Джоном не испортились. Большой дом был наполнен почти осязаемым эмоциональным напряжением, так как Джон и Кэт все время лавировали, стараясь выбраться из тупика, в котором они находились. Но время от времени случались спокойные минуты, и тогда они с Джоном начинали разговаривать как близнецы, которые давно не видели друг друга. Не без удивления Джек открывал, что Джон значительно лучше и более детально помнит факты их общего детства. Сколько раз он спорил с ним, подвергая сомнению подлинность отдельных деталей, но каждый раз в конце концов соответствующая перегородка в его памяти рушилась, картина приобретала краски, и Джек убеждался, что Джон прав.
Он объяснил себе все это в порядке рабочей гипотезы частым возвращением к воспоминаниям, которые хранила их память: ведь в течение последних девяти лет Джон Бретон жил прошлым. Отсутствие удовлетворения жизнью во Времени В склоняло его ко все более частым проникновениям в хранилище старого опыта.
За короткое время с момента своего прибытия Джек заметил, что Джон безудержно интересуется старыми журналами и сравнивает всех с актерами и актрисами былых времен. Вся его мастерская в подвале была увешана фотографиями автомобилей тридцатых годов с их большими защитными стеклами спереди. («Хотел бы я поездить на такой старой близорукой колымаге, — сказал как-то Джон. В этих больших, крытых тканью сиденьях ты не чувствуешь запах пыли?») А если Джеку удавалось оторвать его от прошлого, он избегал дел сегодняшнего дня, стараясь перевести разговор на темы, касающиеся кинофильмов.
Джек Бретон впитывал все сведения, связанные с Джоном: они могли пригодиться ему, когда он перехватит фирму. А кроме того, это привело к установлению определенного факта, имеющего принципиальное значение для его планов.
— Гравиметрические замеры стали, разумеется, невозможными, — говорил Джон после ленча. — Международное бюро мер и весов вполне определенно объявило сегодня, что сила тяжести уменьшается. Вообще-то она всегда была переменной, но бьюсь об заклад, что на этот раз мы имеем дело со значительно более серьезным отклонением, чем обычно, что мы летим вниз, а между тем в сообщениях, передаваемых по радио, дело трактуется легкомысленно. Ведь нет ничего более важного, чем сила тяжести. Разве что давление.
— Сомневаюсь, — сказал Джек равнодушно, думая о Кэт, которая там, наверху, может быть, как раз занимается в спальне своим туалетом.
— По крайней мере, гравиметры в порядке. А то уж мы с Карлом были готовы рвать на себе волосы. Он был в твоей действительности? Карл Тоуджер?
— Да. Он и Хетти вместе приняли мою фирму. — «Может, теперь Кэт расхаживает нагая в интимном полумраке комнаты с опущенными жалюзи?»
— Гравиметры, к счастью, не так уж важны. Было время, когда все мое оборудование составляли гравиметр, теодолит и еще кое-какое старье, списанное военными. Это было прежде, чем я начал заключать контракты на бурение и использовать при выполнении важнейших работ буровую установку.
Интерес Джека внезапно пробудился.
— А как обстоит дело с этими новыми бурильными установками? С этими новыми аппаратами, основанными на процессе пульверизации материи? Ты их используешь?
— У меня их три, — ответил Джон с увлечением. — Я их использую для бурения всех скважин большого диаметра. Карл их не любит, потому что они не дают колонок грунта, но работают они быстро и чисто. Можно высверлить дыру диаметром в два фута в каком угодно грунте и получить буквально микропыль.
— Никогда не видел такое устройство в действии, — сказал Джек с притворным сожалением. — У тебя проводятся такие работы где-нибудь поблизости от города?
— Самое близкое — около двадцати миль к северу отсюда, по дороге к Силверстриму. — Голос Джона зазвучал неуверенно. — Но я не представляю, как бы ты мог там показаться. Что сказали бы люди, если бы увидели нас вдвоем?
— Но ситуация вскоре прояснится.
— Прояснится? — Джон Бретон сразу же стал подозрительным.
«Догадывается ли он хоть в какой-то мере о том, какая судьба его ожидает?»— подумал Джек.
— Разумеется, — ответил он быстро. — Мы должны в ближайшее время прийти к какому-то соглашению с Кэт. Я понять не могу, почему ты с этим так тянешь. Почему не хочешь признать, что вы смертельно устали друг от друга? И почему вы не покончите со всем этим?
— Кэт тебе что-нибудь говорила?
— Нет, — ответил Джек осторожно, не желая заострять вопрос, пока Джон не будет подготовлен к этому окончательно.
— Как только Кэт решится сказать, что она обо всем этом думает, я готов ее выслушать. — Выражение щенячьей свирепости промелькнуло на широком лице Джона, и Джек убедился, что он не ошибся в своих чувствах. Ни один мужчина не отказал