– Прости, владыко, – сказал Читарь, – без тебя никак.
Человек-шар молча придвинул к себе стул и сел, расстегнув пиджак; спереди из-за поясного ремня у него торчала рукоять пистолета. Мне показалось, что он не только не желал спрятать оружие, но и выставил его напоказ.
Похабная картина в золочёной раме вызвала у него секундный интерес, он коротко усмехнулся.
– Рад всех видеть, – сказал он. – Я Никола Можайский.
Читарь представил остальных. Обошлись без рукопожатий, кивками. Щепа заметно потух и уже не метал вокруг злобные взгляды.
– Почему хромаешь? – спросил Никола Можайский у Читаря.
– Треснул.
– Тогда не стой, – велел Никола. – Присядь. Все давайте сядьте, и поговорим. Я примерно в курсе ваших приключений. – Он посмотрел на меня. – Ты, Антип, скажи, пожалуйста: где сейчас находится изваяние деревянной женщины с приставленной головой?
Вопрос был задан совершенно полицейским тоном; я вспомнил оперативника Застырова.
– Спрятали, – ответил я, – возле сгоревшего дома. Закопали.
– Ясно, – сухо произнёс Никола.
Я рассматривал, его не стесняясь. При внимательном наблюдении оказалось, что он скорее играл начальника, озабоченного, сверху вниз глядящего, экономно отцеживающего слова через губу. Внутри него прятался другой, ещё более могущественный, облечённый тысячелетней властью.
Мне захотелось спросить, из какого дерева он сделан, но я прикусил язык.
– Второй вопрос, – сказал Никола, сверля меня взглядом. – В доме историка Ворошилова имелась ещё одна деревянная фигура, повреждённая. Ты видел её?
– Да. Предположительно святой Дионисий. Она до сих пор там. Но, возможно, дочка Ворошилова перевезла его в Москву.
– Дочка Ворошилова, – повторил Никола и закинул ногу на ногу; мне показалось, что в этот момент раздался слабый скрип. – О ней ещё поговорим. – Он перевёл взгляд на Щепу. – Теперь ты. Квартирка – твоя?
– А чья? – с вызовом спросил Щепа.
– Хорошая, – похвалил Никола. – Сколько отдал?
– Сорок пять лимонов.
– Где взял такие деньги?
– Заработал.
– Молодец. Только картина – мерзопакостная. Сам намалевал?
– Купил, – ответил Щепа. – За полтора лимона.
Никола изумился.
– Полтора миллиона – за этот срам?
Щепа не ответил, только вздохнул.
– Мне сказали, – продолжал Никола, – ты, вроде как, с нашими братьями не дружишь? Хочешь быть сам по себе?
– Хочу и буду, – смело ответил Щепа.
– Ты грудь-то не выпячивай, – сказал Никола. – А то я тебя с балкона выкину. От удара об асфальт разлетишься на куски, даже если ты весь из себя дубовый. И никто не удивится. Подумают, что какой-то дурак уронил с высоты деревянную статую, и она, – Никола звонко щёлкнул пальцами, – разбилась. Тебя в мусор бросят, и на помойку вывезут.
Щепа ухмыльнулся.
– А я смерти не боюсь, – сказал он. – Я уже мёртвый. Как и ты, кстати.
Никола засмеялся, и снова раздался скрип, но я понял, что скрипит стул под тяжёлым телом.
– Ой, ой, – сказал он. – Не надо так говорить. Ты ж про меня ничего не знаешь. Обычно у меня в одной руке – меч, а в другой руке – город. Будь мне другом.
– Нет, – твёрдо ответил Щепа. – Не надо мне вашей дружбы, господин Можайский. Не хочу быть как вы. Не хочу прятаться. Хочу жить красиво, как человек. Наслаждаться, понимаете? Спать с женщинами. Гонять на машине. Танцевать хочу. А вы все – скучные, унылые. Забились по щелям, как мыши, громко пёрднуть – и то боитесь. Если хотите знать, я среди вас – единственный настоящий человек. Я налоги плачу. Я вообще – блогер! У меня две тыщи подписчиков. У меня даже загранпаспорт есть, я в Таиланде отдыхаю. И вам всем советую – будьте как я. Не общайтесь меж собой – вы заражаете друг друга страхом, это вам любой психолог скажет! Вы – токсичные! Понимаете? И я не с вами, нет! Не с вами!
Никола Можайский выслушал внимательно, и даже показал большой палец.
– Сильно прозвучало, – сказал он. – Однако, братец, у тебя есть долг перед родственниками, от этого долга тебя никто не освобождал. И я – тот, кто с тебя этот долг потребует. Мне нравится, что ты такой борзый, и квартира тоже ничего, просторная. Пока мы наше дело не сделаем, мы у тебя тут посидим. Добро?
– Это нежелательно, – сказал я. – Менты знают про этот адрес.
– Да, – вскинулся Щепа, – это точно, ещё как знают! Недавно были, про него расспрашивали! – Он ткнул в меня пальцем.
– Насчёт ментов не беспокойтесь, – ответил Никола Можайский. – Теперь слушайте внимательно. Сейчас главный для нас человек – это дочь Ворошилова. Её отец всё про нас знал, он был на нашей стороне. Дочь тоже теперь всё про нас знает, и она тоже должна быть на нашей стороне.
– Она сдала нас, – возразил я.
– Это ничего, – ответил Никола. – Бог прощает, и мы ей простим. Она продолжит дело своего отца, она будет нам помогать. Это её крестный путь.
– Очень рискованно, – осторожно сказал Читарь. – Молодая девчонка, ветер в голове. И она считает нас виновниками смерти отца. К ней нельзя приближаться. Сделаем так, как делали всегда. Спрячемся года на три, пока всё не уляжется. Время – наш союзник.
Щепа расхохотался и зааплодировал.
– Вот! – нервно выкрикнул он. – Вот ваша стратегия! Спрятаться, ждать, бояться! Играть в засекреченных шпионов!
– Не кричи, – сказал я. – Какой пример девочке подаёшь?
Евдокия посмотрела на меня с удивлением.
– Ничего, – спокойно сказала она, – мне интересно.
– Евдокия пусть послушает, – мягко произнёс Никола Можайский и повернулся к ней. – Ты понимаешь, кто я такой?
– Конечно, – ответила Евдокия. – Ты тут главный.
– Я, – сказал Никола, – деревянный резной образ святого Николая, архиепископа Мир Ликийских. Мой дом в Никольском соборе, в городе Можайске. – Никола развёл руками. – И да, я тут главный. У меня есть одна проблема: к утру я должен вернуться домой, в храм. Поэтому всё сделаем сегодня ночью. Звоните дочери Ворошилова, назначайте встречу. Если она в Москве – мы к ней сами явимся. Если нет – мы за ней машину пошлём. Скажите, что это в её интересах, что дело касается её отца.
– Это ошибка, – упрямо сказал Читарь. – Из-за неё мы себя подожгли. Из-за неё я треснул! И с её отцом тоже не всё было гладко. Я его другом не считал. Он преследовал свою выгоду. Богом заклинаю, владыко, не ходите к его дочери.
Никола Можайский нахмурился.
– Ты можешь не ходить. Разрешаю. Ты повредился, тебе надо отлежаться. Хочешь, езжай ко мне в Можайск, я тебе найду укрывище.
– Не надо мне в Можайск, – всё так же упрямо ответил Читарь. – Мне домой надо, я должен быть при своих книгах.
– Книги не пропадут, – твёрдо сказал Никола. – Верь мне, брат. Я вижу, ты пошатнулся в вере, – но это ничего, со всеми бывает. Помни, что сам Господь вложил мне в руки меч для защиты от врагов.
– Я помню, – ответил Читарь, задрожав, – но также и другое помню. Как рассекали нас топорами, как бросали в овраги! Давеча молились перед нами, кресты клали, свечи жгли… А потом те же самые, кто молился, – вышвырнули, как больных собак! И теперь нам хода нет в наши собственные дома! И мне Богом велено это всё помнить! Как я могу верить живым смертным, ежели они перестали верить в меня? Написано: кто желает укрепить дух, тот пусть удалится прочь от людей, от их суеты и страстей мелочных!
Щепа решительно встал.
– Стоп, – сказал он. – Мне это всё надоело, слушать не могу. Можно я пойду, займусь делами?
– Нельзя, – сказал Никола. – Сиди как сидел, ты ещё будешь нужен. И вообще, хватит хамить. Считаешь себя человеком – веди себя по-человечески.
Щепа пожевал губами, как будто собирался плюнуть, нервно выхватил телефон и демонстративно углубился в изучение входящих посланий.
Воцарилось молчание. Квартира была хорошо изолирована, ни звука не доносилось из внешнего мира. Тишина подействовала на меня угнетающе: за долгие годы я слишком привык к шуму токарного станка, к фабричному грохоту.
Читарь сидел рядом со мной, телефон его, недавно купленный, лежал в нагрудном кармане рубахи. Я молча потянул руку, вынул телефон – Читарь никак не препятствовал – и набрал номер.
– Алло, – отозвалась Гера.
– Доброй ночи, – сказал я. – Прости, что разбудил.
В ответ – молчание. Я ждал. Наконец, она ответила осторожно:
– Я слушаю.
– Где ты сейчас?
Она снова помедлила.
– В Москве.
– Надо срочно встретиться. Умоляю, не бойся, пожалуйста. Я с добром приду.
– Зачем?
– Это касается твоего отца. И тебя. И всего, что произошло.
– Нет, – сказала Гера, – не будет встречи. Мне вообще сказали, что ты сгорел…
– Не сгорел, – сказал я. – Но если сегодня не увидимся – сгорит твоё будущее.
Тут Никола Можайский вдруг энергично стал делать мне знаки, я прикрыл трубку ладонью; он прошептал:
– Скажи ей, что завтра сдашься в полицию!
Я переложил телефон к другому уху и повторил.
– А при чём тут я? – враждебно спросила Гера.
Судя по голосу, она очень боялась.
Я стал говорить, глядя на Николу Можайского, он подался вперёд и слушал меня, иногда коротко кивая.
– Я расскажу про твоего отца всю правду. Это важно для тебя. По телефону не могу, это долго будет. Помнишь, я предупреждал тебя – если пойдёшь в полицию, это ничего не изменит? Я не держу на тебя зла, наоборот, во всём сочувствую. Если откажешься – потом будешь сильно жалеть. Пожалуйста, верь мне. Богом умоляю. А главное – это тебя касается…
– Нет, – ответила Гера твёрдо, – нет. Извини. Прощай.
И отключилась.
– Златоуст! – ядовито ухмыльнулся Щепа. – Хотел умную девку на дешёвый понт взять. Вломился к её отцу, с топором, ограбил, довёл папу до кондрашки, потом поджёг свой дом, – тут Щепа стал смеяться, сам себя веселя и накручивая, качая головой, – а теперь в два часа ночи звонишь, якобы заживо сгоревший, просишь встретиться “срочно”! Она, по-твоему, дура? Сейчас, она тебе дверь откроет, конечно! Милости просим, дядя, а топор твой где? Это полный дурдом!