– Да, видел. Один раз – вблизи, но это было давно. А потом – только на поминках, издалека. Возможно, дело в косметике. Если намазаться тональным кремом, напудриться, облить волосы лаком, а тело духами, – это работает как маскировка. Может быть, она использует ещё какие-то хитрости. Она прячет свой дух. Так умеют делать только очень хитрые и умные истуканы.
– Так чего делать будем? Звонить Можайскому?
– Рано, – сказал я, – половина десятого, он ещё на работе. Ночью позвоним. И, кстати, у меня уже есть телефон этой Елены и её личная почта. Взял у дочери Ворошилова.
– Молодец, – похвалил Щепа, – вовремя подсуетился.
– Моё предложение, – сказал я. – Делать всё надо сегодня же ночью. Пока она не опомнилась. И Можайскому можно не звонить, он скажет то же самое. Её надо сегодня дожимать. Мы ж не знаем, может, она сейчас уже собрала чемодан и едет в аэропорт.
– Нет, – сказал Щепа, подумав. – Не едет. Она не такая. Она нас не испугалась. Но ты прав, её надо дожимать, не отходя от кассы.
Он сбавил скорость, повернул машину к обочине.
Я продиктовал ему номер, он поставил телефон на громкую связь.
– Елена Константиновна! Добрый вечер. Это вас опять Иван беспокоит.
– Какой Иван?
– Который йони-массаж, – пояснил Щепа.
– Слушаю.
– Мне кажется, что нам лучше поговорить сегодня. Так сказать, не откладывая… Это в ваших интересах.
Она молчала. Мы ждали.
– Через два часа. Записывайте адрес.
Тридцать лет назад в этой комнате пахло сыростью и тленом. Ворошилов ходил по гнилому паркету широкими шагами, распахнув чёрное гангстерское пальто, развивая передо мной и Читарем свои идеи. Теперь я видел: планы осуществлены, человек добился своего. Верстаки, полки, шкафы – всё, разумеется, стальное, несгораемое. Десятки фотографий на стенах: деревянные фигуры, запечатлённые в цвете, во всех ракурсах. И даже бестеневая лампа есть. Очень полезная штука, подумал я, надо будет добыть себе такую же.
Елена – уже успела поменять вечернее платье на джинсы и свитер, волосы забраны в хвост, официальные очки, выглядит старше, – сидела за столом, глядя в экран компьютера, но я сразу увидел: села специально, изображает занятую, деловую, на самом деле – ждёт нас, сильно нервничает.
Дионисий был тут, лежал на длинном столе посреди помещения, под широким раструбом вытяжки. Сама Елена, конечно, не смогла бы его перевезти, ей помогли, и эти помощники, скорее всего, находились неподалёку, например, сидели в машине за углом и ждали: мало ли что. По крайней мере, я бы так и сделал. Позвал бы для страховки двоих-троих мужчин покрепче.
– Лена, – сказал Щепа, вместо приветствия, душевным тоном. – Давай сразу на “ты”.
– Мне всё равно, – ответила она резко.
– Сколько тебе лет? – спросил я.
– Неважно. Вам не надо ничего про меня знать.
Щепа ухмыльнулся.
– Да ну? – сказал он развязно. – Ладно. Как хочешь. Тогда просто отдай нам изделие, и мы уйдём.
– Нет, – ответила Елена.
– Как это нет? – спросил я. – Статуя – наша. Да и ты тоже наша. Ты нам сестра.
– Нет! – повторила Елена. – Я тебе не сестра. Я сама по себе. Я не хочу быть в вашей секте сумасшедших.
– Отлично! – воскликнул Щепа с восторгом. – Золотые слова! Лена, ты мне нравишься! Я ведь тоже – не с ними, я прекрасно тебя понимаю. Я всю жизнь пытаюсь их убедить, что они сектанты. Хлысты! Лена, ты молодец, я счастлив, что мы познакомились. Я, как и ты, живу среди нормальных людей, общаюсь, кайфую. Но этого парня, – Щепа показал на кефалофора, – надо отдать. – Он кивнул на меня. – Они же абсолютно сумасшедшие, они от тебя не отстанут.
– Хватит меня разводить, – ответила Елена. – Ничего не получите. Если ещё что-то найду – тоже вам не отдам. Я научный работник, эта статуя – моя кандидатская диссертация. И я вас не боюсь. Пётр не боялся, и я не боюсь.
– Петру Ворошилову, – сказал я, – никто никогда не угрожал. Его никто ни разу не подвёл, не обманул. А он нас – подводил и обманывал. Но ему всё было прощено, потому что он живой человек. А люди имеют право на ошибку.
Придвинул табурет, сел. Решил, что она больше верит мне. Щепа вёл себя неверно, неинтеллигентно. Со скучающими богатыми старухами это работало – но здесь наоборот.
– Лена, – сказал я, – если тебе нужен материал для научной работы – давай сядем, вдвоём, ты включишь диктофон, и я тебе столько всего расскажу – хватит на три диссертации. Я действительно реставратор, столяр-краснодеревщик, я занимаюсь этим больше ста лет. Видишь, на изваянии уцелела краска? Это значит, что статуя хранилась в темноте, в хороших условиях, например – на чердаке жилого дома. Возможно, завёрнутая в ткань. Если ты сейчас будешь держать находку под лампами – краска быстро выгорит, цвета уйдут. Выключи лампы, и накрой её, от греха. А лучше – отдай нам. Пожалуйста. Когда мы его поднимем, мы скажем, что он спасён благодаря тебе.
– Зачем? – перебив меня, спросила Елена.
– Что зачем?
– Зачем его поднимать? Если ему суждено, он и сам поднимется. Если у тебя сто лет опыта – скажи, почему одни поднялись сами, а других поднимают молитвами?
– Не знаю, – с сожалением ответил я. – Никто не знает. Есть версия, что самостоятельно встают только самые сильные.
– Самые намоленные, – подсказала Елена.
– Ну, пусть будут намоленные.
– Я вот поднялась сама.
– Господа, – сказал Щепа, – давайте вы продолжите диспут завтра? А сейчас решим нашу проблему и разойдёмся. – Он кивнул мне. – Вставай, берём его и выносим.
– Не трогайте! – сказала Елена. – Хуже будет.
– А что будет? – грубо поинтересовался Щепа. – Что ты нам сделаешь, деревянная женщина?
Елена помолчала, перевела взгляд с одного на другого, лицо сделалось надменным.
– Сдам вас всех, – сказала она. – При любой попытке надавить на меня – я вас сдам. Если ограбите мастерскую – я вас сдам. Если причините мне вред – я вас сдам. У меня – все архивы Петра. Там описаны 35 найденных статуй. У меня дневники Петра. Там подробно рассказано обо всех ваших, с кем он имел дело. Там ваши имена и адреса. Я их наизусть помню. Перфил, Антип, Димитрий, могу продолжать. У меня есть полная информация о вашей деятельности. Фото, видео, аудиозаписи. Всё переведено в электронный вид, сделано несколько копий, они хранятся в нескольких местах. Если убьёте меня, если я пропаду без вести, – файлы отправятся куда надо.
– А куда надо? – спросил я.
– В министерство обороны, – спокойно ответила Елена. – Там вам самое место. Это придумала не я. Пётр. Его идея. Вас надо превратить в солдат. Радиация на деревянных людей не действует, они могут свободно входить в заражённые зоны. Дышать истуканам не обязательно, они могут сколь угодно находиться под водой, на любой глубине. Например, можно вытаскивать моряков из затонувших подводных лодок. Да хоть в космос запускать, безо всяких скафандров. Всех деревянных людей нужно собрать, превратить в засекреченное боевое подразделение, чтоб они спасали живых смертных. Пётр говорил это много раз, особенно в последние годы. Он был уверен, что именно так и случится.
– А если кто не захочет в солдаты? – спросил Щепа. – Я, допустим, не хочу.
– Значит, попадёшь в лабораторию, – сказала Елена. – Опять же – секретную. Тебя там распилят и будут изучать. Или третий вариант: ты всегда можешь залезть в печку и покончить с собой. Как и все мы, кстати.
Щепа фыркнул и отвернулся. Елена звонко хрустнула пальцами.
– Хорошо, – сказал я. – Предлагаю успокоиться, забыть про угрозы и ещё раз попробовать договориться. Мы обещаем деньги, защиту, любовь братьев и сестёр, а также – любую помощь в научной работе. Взамен мы хотим забрать изваяние.
– Нет, – ответила Елена, – нет. Я живу с людьми, с настоящими, живыми, у меня есть их любовь, их защита. Деньги тоже есть, кстати. А в моей научной работе вы ничего не понимаете. Учёный – это тот, кто работает в поле, тот, кто находит загадку и сам её разгадывает. Изваяние нашли мы с Петром. Ещё неизвестно, что это за изваяние такое. Возможно, оно вообще не имеет отношения к христианству. За советы – спасибо, за комплименты тоже, а теперь – уходите.
С этими словами она открыла один из шкафов, вытащила и резкими движениями раскатала большой чёрный полиэтиленовый пакет для мусора, и накрыла этим пакетом лежащего на столе кефалофора. Это была демонстрация: всё, ребята, предмета для спора больше нет.
Я встал. Поймал взгляд Щепы: тот пожал плечами.
– Лена, – сказал я. – Последний вопрос. Из какого материала ты сделана?
– Из осины, – ответила Елена с вызовом. – Мне говорили, что это про́клятое дерево. Что осиновыми кольями убивали вампиров. Что из осины был сделан крест Иисуса. Что Иуда повесился на осине. И я думала, что тоже проклята. Я думала, что я – чудовище. Осиновая кикимора. Я пыталась прыгнуть в огонь и покончить с собой. А что делать деревянной бабе, созданной из проклятого вещества? Я ничего про себя не понимала. А потом появился Пётр. И всё изменилось. Пётр сказал, что нет никакой проклятой осины. Что Иуда на самом деле повесился на багряннике, и что в Южной Европе багрянник так и называют, “иудино дерево”, и что на самом деле это вообще не дерево, а кустарник. Пётр сказал, что крест Иисуса был сделан из кедра, кипариса и певга, и что певг в разных переводах обозначен то как сосна, то как вяз. Пётр сказал, что нет никакого осинового проклятия, что это фантазии дураков. Что вампиров, упырей, оживших мертвецов нельзя умертвить, потому что они уже мёртвые, и что их не умерщвляли, а просто прибивали к земле, чтобы обездвижить, и для этого годился любой кол, не обязательно осиновый. Пётр сказал, что из осины делают даже спички, потому что так удобнее. И тогда, слушая его, я поняла, что миром управляют не придумки дураков, не суеверия, – а точные знания, основанные на фактах и анализе. Мир движется туда, куда его ведёт наука. И я пошла за ним, за Петром. Он умер, но я до сих пор за ним иду. Он вернул меня к свету, он дал мне надежду. И вы все – вы не стоите и ногтя Петра Ворошилова. Он был рыцарь, он жил ради истины и погиб за неё. А вы кто такие?..