– У тебя не получится.
– Перестань, брат, – сказал я. – Ты же это сейчас не мне говоришь. Ты реальность заклинаешь. Только я уже тебя опередил, я послал туда, наверх, свои заклинания.
Протянул ему флешку.
– Здесь только молитва? – уточнил Читарь.
– Нет. Ещё фотографии, много. Наши братья и сёстры. Все, кого нашёл Ворошилов. С указанием даты и точного места каждой находки.
– Тогда тем более, – сказал Читарь и сжал флешку в пальцах. Пластмасса хрустнула, как ореховая скорлупа.
И одновременно что-то захрустело и лопнуло во мне. Может быть, надежда на то, что всё обойдётся.
Нет, не обойдётся. Сначала я превращу своего врага, Мару-язычницу, в безгласную деревяшку, а потом и сам стану таким же. Не чувствую в этой связи ни сомнений, ни беспокойства. Давно уже не ощущал себя таким стабильным, таким сцепленным с мирозданием. Вот он я, гляди, Бог. Глядите и вы, боги прежние, отвергнутые. Не прячу глаз, не таю помыслов. Если лгу – то не вам, а живым обыкновенным, да и то вполсилы. На смертных гляжу свысока – но имею объективные причины: они слабы, я – силён многажды. Когда сломал Твердоклинову кость – ничего не почувствовал, ни малейшей жалости; всё взвесил, с холодной головой, – и проделал механическую процедуру. Если вернуть меня туда, на четыре часа назад, – сделаю то же самое, и опять с ледяным спокойствием, с ощущением правоты.
Читарь – перекошенный, шумно сопящий носом – бросил сломанную флешку на пол и трижды ударил по ней концом клюки, словно змею давил.
– Никто, – сказал он, – никто не должен знать.
Поднял на меня глаза.
– А ты, – простонал, как ржавая дверная петля, – а ты, братик… Ты – имей в виду… Когда придёт мой час – я выскажу последнюю волю, и ты её исполнишь. Отказать – нельзя. Кто умирает – тот всегда прав. Запомни.
– Всё сделаю, – пообещал я. – Но ты ещё потяни какое-то время.
В семь утра зазвонил мой телефон.
– Разбудил? – спросил Застыров.
– Нет. Я рано встаю.
– А давай зайди ко мне, – попросил Застыров; по-моему, он что-то жевал. – Сегодня с утра зайди. Подпишешь уведомление о прекращении уголовного дела. Это займёт десять минут.
– Конечно, – сказал я. – Заодно кое-что тебе расскажу.
– Тем более приходи, – разрешил Застыров. – Только по-любому. Две подписи поставишь – и свободен.
В половине десятого я вошёл в его кабинет. Сразу натолкнулся на неприятный, тяжёлый взгляд, понял, что дело плохо; Застыров кивнул мне молча, вышел за дверь и сразу вернулся; сел за стол, нервно потёр ладони.
– Так, – сказал он. – Антип. Хорошо, что сам пришёл, молодец. Сейчас ты будешь сидеть вот на этом стуле, где сидишь. Ни в коем случае не дёргайся, не вставай, не повышай голос, иначе я могу расценить это как сопротивление при аресте и применить оружие. Ты меня понял?
– Понял, – ответил я.
За окном кричали птицы, приветствуя утреннее солнце.
– Хорошо, – продолжал Застыров, подбадривая себя мелкими движениями рук, плеч и подбородка. – По закону я обязан допрашивать тебя вдвоём с другим сотрудником… В нашей системе одиночные допросы запрещены. – Он посмотрел мне в глаза. – Но мне кажется, в конкретной ситуации нам будет лучше сначала поговорить вдвоём. – Он улыбнулся. – Мы всё-таки почти родственники. Я тут пытался вспомнить, с какого года я тебя знаю, – у меня вышло, что с восемьдесят восьмого. Я ещё малой был, а тебя помню как взрослого парня. Помню, ты починил мне мопед.
– Было дело, – сказал я. – Починил.
– Ага, – сказал Застыров. – Это было тридцать с лишним лет назад. С тех пор ты не изменился.
– Ещё как изменился, – сказал я. – Просто внешне не постарел. У нас в роду у всех мужиков такая особенность. Я молодо выгляжу, бывает.
– Ладно, – сказал Застыров. – Это неважно. Вот, сюда смотри. – Он двинул ко мне бумагу с чёрными грифами и подписями. – Это заявление на тебя, написал гражданин Твердоклинов Николай. Ты нанёс ему тяжкие телесные повреждения. Вот справка из травмопункта, зафиксирован перелом голени со смещением. Есть свидетель, его жена.
– Он сам, – сказал я, – сломал ногу. Между прочим, он поступает как говно. Я случайно его встретил, пьяного, и подвёз до дома, на своей машине. Когда он из машины выходил – упал. Я думал, это вывих. Я дотащил его до дома и оставил у двери.
– А он говорит, ты его ударил. И жена подтверждает. Теперь он в гипсе, работать не может.
– Ладно, – сказал я. – Пусть так. Дальше что?
– Дальше, – ответил Застыров, – будешь за это отвечать по закону.
В дверь постучали.
– Да! – крикнул Застыров зычно.
Вошёл следователь Вострин, а за ним – женщина, смутно мне знакомая, полноватая, с круглым лицом, напряжённая; дух её был совсем невелик.
– Привет, Антип, – бодро сказал мне Вострин, – как дела?
– Отлично, – ответил я. – А ваши?
– А мои дела все подшиты, – пошутил Вострин, и сказал женщине: – Присядьте вон туда, в уголок.
Женщина послушно села на стул в углу, посмотрела на меня и отвернулась.
Вострин открыл шкаф, битком набитый папками, порылся в них, вытащил одну, вторую. Я стал вспоминать, где видел женщину. Застыров молчал. Вострин взял одну из папок, привычным движением сунул под локоть, кивнул женщине:
– Пойдёмте со мной.
Оба вышли.
17
З
астыров передвинул бумаги на столе.
– Теперь, земеля, будем говорить дальше. Вот, допустим, господин Пуханов, директор фабрики, где ты работаешь. Ты ведь знаешь Пуханова, правильно?
Я кивнул. Застыров положил передо мной фотографию: моя скульптура, святой Николай, посреди фабричного цеха.
– А эту статую узнаёшь?
– Конечно, – ответил я. – Это моя. Сделал на фабрике. Частный заказ.
– А кто заказчик? – спросил Застыров
– Один человек из Москвы, учёный, историк, искусствовед.
– Искусствовед! – Застыров несколько раз кивнул. – А прикинь, земеля, я ещё одного искусствоведа знал, он у нас в городе жил; его недавно ограбили, и в ту же ночь он умер от разрыва сердца. Хороший был человек, известный учёный. Кто-то залез к нему в дом и украл деревянную голову. Которая нахер никому не нужна, только искусствоведам…
Я молчал.
Застыров продолжал внимательно на меня смотреть.
– Теперь – дальше. Ты говорил Пуханову, что занимаешься реставрацией деревянных скульптур. И заказы тебе поступают из Москвы. Говорил?
– Да, – ответил я, – говорил. Иногда занимаюсь. Но это бывает редко.
– Очень хорошо. Значит, если я тебя правильно понял, у тебя есть заказчики, они заказывают тебе изготовление деревянных статуй или их реставрацию, и ты эти заказы исполняешь. Верно?
– Верно.
– Дальше пойдём. Из дома Ворошилова украли деревянную голову, но там была ещё одна статуя, тоже деревянная. Кстати, без головы. Во такая.
Он показал мне фотографию кефалофора Дионисия.
– Узнаёшь?
– Нет.
– Ну как же нет, Антип? – печально спросил Застыров. – А вот та же статуя, только в Москве. В Институте истории искусств. Дочь умершего искусствоведа подарила её институту. А вот – ты, рядом с этой статуей.
Ещё одна фотография. Моё лицо. Рядом улыбающийся гладкий Щепа.
– Это из социальной сети Newernet. Снимок сделал человек по фамилии Отщепенец, это взято с его страницы. Он вывесил несколько фотографий, там есть он сам, там есть ты, там есть Георгия Ворошилова – дочка умершего искусствоведа. Какая-то светская тусовка, шампанское, красивые женщины, блондинки. Ты был на этом мероприятии?
– Да, был.
– И с Георгией Ворошиловой ты знаком?
– Да. Нас представили.
– Отлично! – воскликнул Застыров. – Значит, получается у нас вот как. В нашем городе ограбили учёного, украли деревянную голову. Ты, конечно, ни при чём. Потом выясняется, совершенно случайно, что ты занимаешься реставрацией старинных деревянных фигур, заказы поступают из Москвы. Потом выясняется другое: ты знаком с дочерью ограбленного учёного, и не только знаком, но посещаешь вечеринки по её приглашению, в том же институте, где работал ограбленный историк Ворошилов, ныне покойный. Я правильно понимаю?
– Правильно, – сказал я.
– Очень хорошо. Заметь, ты пока совершенно ни при чём. Хотя уже есть сомнения. А потом выясняется ещё одно. В нашем городе, и вообще в нашей области, с населением в триста тысяч, ты такой – один. Кроме тебя, больше никто не занимается реставрацией старинной храмовой скульптуры. Нет таких. Единственный специалист – это ты.
– Ничего удивительного, – сказал я. – Это очень узкая, специфическая область, в ней мало людей работает…
– Очень мало, – произнёс Застыров. – Я нашёл только одного. Это женщина, историк и искусствовед, Марьина Елена Константиновна, кандидат наук, работает в том же Институте истории искусств. У неё своя реставрационная мастерская. Знаешь её?
– Да.
Застыров откинулся назад на стуле, закинул сильные руки за голову, сцепил пальцы на затылке.
– Антип, – сказал он, – вот ты хоть убей меня, хоть что со мной делай – но я знаю, что это ты. Иначе не бьётся. Это ты ограбил дом историка Ворошилова. Забрал деревянную голову. Приделал её к деревянному телу. Готовую деревянную статую продал заказчику из Москвы. Вот так всё было.
– Погоди, – сказал я. – Ты же говорил, что нашёл вора? Какого-то алкоголика…
– Не было никакого вора, – глухо выговорил Застыров. – Никого я не нашёл. Обманул тебя, чтоб ты расслабился. А ты и расслабился. Решил, что подозрения на тебе больше нет. Взял новый заказ, сделал новую статую. Тут и прокололся. Ты, друг мой, один-единственный человек, у которого был мотив для совершения преступления. Кому была нужна эта деревянная голова? Только тебе и твоим московским заказчикам. Больше никому. Ты либо сам это сделал, либо у тебя был сообщник. Это я выясню. А пока буду выяснять – ты у меня посидишь. А я оформлю командировку в Москву. Буду допрашивать дочку Ворошилова, буду допрашивать Марьину Елену Константиновну, кандидата наук. Я ещё привлеку независимых экспертов, они мне обрисуют, что́ это за тема с деревянными фигурами.