Бейли не в силах был далее сдерживать ярость.
— По вашей доброй воле, — с отвращением сказал он. — В отличие от меня.
— Все еще лелеете свои обиды, мистер Бейли…
— Это вы-то меня порицаете? — горько рассмеялся он.
— Нет. Но я, возможно, помогу вам обрести спокойствие.
Бейли почувствовал какие-то перемены в себе. Сознание его точно прополоскали, буквально смыв эмоции. В несколько секунд он был спокоен и не разрывался более между инстинктивным порывом бежать и желанием броситься на Готтбаума. Глядя на него, он умом понимал, что должен был чувствовать страх и ненависть, но все эмоциональные обертоны куда-то пропали.
А Готтбаум улыбался, словно смущение Бейли этак малость позабавило его.
— MARHIS — абсолютный транквилизатор, — сказал он. — Всегда — онлайн и готов нормализовать ваши автономные ответные реакции. Улавливаете преимущество, мистер Бейли? Отныне — никаких негодований, депрессий, ревностей. Наконец найден способ избавить наш разум от примитивных побуждений и животных поведенческих рефлексов.
Бейли чувствовал себя обокраденным. Он невольно отступил назад, хотя в пустом круглом зале негде было укрыться.
— Я… не желаю, чтобы вы хозяйничали в моей голове! Не хочу, чтобы из меня делали робота! Эмоции — часть человеческого существа!
Готтбаум пожал плечами.
— Если вы действительно хотите получить назад свои эмоции, я верну их вам чуть позже. И, уверяю вас, что у меня нет ни малейшего желания, как вы выразились, хозяйничать в вашей голове. Хотя вы должны понять, что не все инфоморфы созданы одинаковыми. У меня, как говорят компьютерщики, имеется привилегированный доступ к системе. В конце концов, это я изобрел MARHIS, поэтому, согласитесь, мне можно позволить им управлять.
— То есть, вы заслужили ранг здешнего божества? — с отвращением спросил Бейли.
Готтбаум отвернулся, словно потеряв интерес к беседе. Неподалеку материализовались два глубоких, мягких кресла. Он погрузился в одно из них. Судя по виду, на этой необъятной арене он чувствовал себя вполне по-домашнему?
— Садитесь, Бейли. Мне нужно кое-что сказать вам.
Избегая встречаться с ним взглядом, Бейли молча продолжал стоять на месте.
Готтбаум вздохнул.
— Надеюсь, вы понимаете меру моей власти над вашим сенсорным восприятием? Я могу подгружать вам ощущения так же легко, как и отключать. Я имею доступ ко всем вашим болевым рецепторам. Варварство, конечно; однако Бейли, у меня нет времени на рассусоливания.
Бейли осознал безнадежность пассивного сопротивления. Угрозы Готтбаума не испугали его — ведь эмоции оставались нейтрализованными, однако он отлично помнил, как страдал, впервые очутившись в MARHISе, и не сомневался, что Готтбаум вполне может снова устроить ему то же самое, если не хуже.
Фаталистически, он подошел к креслу и сел.
Готтбаум кратко кивнул.
— Хорошо. Теперь — вперед, ко взаимопониманию. — В голосе его появилось нечто новое. — Пользы мне от вас не более, чем от любой бактерии. Последние тридцать лет жизни я посвятил исследованиям, которые — я уверен — поставят все человечество на следующую ступень эволюции. Моя работа почти завершена — а тут вы начинаете шарить вокруг нее. При этом вы одержимы глупейшими идеями по поводу того, что можно, а что — нельзя. Мне следовало бы уничтожить вас, понимаете? Вместо этого, в силу этических соображений, мы решили законсервировать ваше "я" в нашей системе. Вы ведь теперь бессмертны! Вы больше не какой-то смертный коп, сажающий людей в тюрьму за неугодные правительству поступки! Для вас открыты невероятные перспективы — если только вы решитесь воспользоваться преимуществами своего настоящего положения.
Бейли поежился. Ах, если бы Готтбаум заткнулся! Ах, если б можно было как-нибудь уйти от чувства, что пойман и подконтролен!
— Вы забываете о некоторых вещах, — сказал он. — здесь нет тех женщины и ребенка, которые придавали моей жизни смысл. Может, для вас семья — пустой звук. Очевидно, вашей дочери от вас — никакого проку. Но большинство людей считает семью чертовски важной вещью.
Готтбаум махнул рукой.
— С готовностью соглашусь: вы проиграли свою ставку. Но вы рискнули ею, вмешавшись в наши дела. И взамен получили чертову уйму утешительных призов. Взгляните на меня!
Лицо Готтбаума начало меняться. Морщины, заполнившись плотью, изгладились. Сухощавость сменилась здоровой полнотой. Тощая шея сделалась крепче и толще. Менее, чем в минуту, Готтбаум из восьмидесятилетнего старика превратился в молодого человека лет двадцати.
— Я понимаю, — сказал Бейли, — что здесь мы бессмертны, пока аппаратура обеспечивает наше существование. Но если бессмертие — лишь продление мук, оно мало похоже на благословение.
Взгляд Готтбаума стал презрительным.
— Бейли, вы — классический случай, как мы говорили в молодости, зацикленного. Вы так зациклились на утраченном, что не видите приобретенного. Постараюсь изменить вашу позицию к лучшему.
Он поднялся.
— А почему бы просто не оставить меня в покое? — спросил Бейли.
— Потому, что мы, к несчастью, нуждаемся друг в друге. Как вы уже видели, MARHIS на может целиком уподобить псевдоморфа настоящему человеку. Места здесь хватит лишь на восемь полнофункциональных инфоморфов, так что мы нужны друг другу — хотя бы как собеседники. Если вы, конечно, не пожелаете быть уничтоженным. Решайте сейчас. Место нам пригодится для того, кто сможет оценить его.
И вновь Бейли почувствовал, насколько подвластен этому человеку. Он вспомнил, что чувствовал, когда симулятор застыл и он, недвижный, наблюдал, как составляющие окружающего мира выключаются одна за другой…
— Я не хочу умирать, — сказал он, избегая взгляда Готтбаума.
— Тогда идемте.
Тут же из-под купола опустилась к полу лестница. Судя по виду, она была сделана из полированной стали, поблескивавшей в рассеянном свете. Конец ее коснулся пола невдалеке, и Готтбаум жестом пригласил Бейли подниматься. Памятуя о наказании за неповиновение, Бейли подчинился.
Лестница превратилась в эскалатор. Бейли, против воли, приятно удивился. Готтбаум был прав: система предоставляла невообразимые возможности — если только сможешь забыть о неизбежных потерях…
— Воспользуйтесь случаем обозреть базовую архитектуру MARHISа, сказал из-за спины Готтбаум, указывая на схему, подрывавшую пол арены. Эскалатор продолжал нести их вверх. В частности, вам необходимо понять принцип дисковых пространств. Как инфоморф, вы располагаете личным дисковым пространством, в пределах которого полностью контролируете свое окружение, и ни один инфоморф не может вторгнуться туда против вашей воли.
— Кроме имеющих привилегированный доступ, — мрачно сказал Бейли.
— Верно. Но, уверяю вас, я не стану пользоваться им по своему произволу. И, во всяком случае, вы в настоящий момент находитесь в моем пространстве. А реконструировали свою квартиру, естественно, в своем.
У верхнего конца эскалатора в крыше появился люк, открывая прямоугольник голубого неба. Эскалатор, пронеся Бейли через люк, доставил его на заросший высокой травой склон холма. Зажмурившись на миг от яркого света, он оглядел новое место. У подножия холма росли сосны, за ними виднелся океан. Мягкий бриз коснулся его лица.
— Я скопировал свой дом, как и вы. — Готтбаум спрыгнул с эскалатора, люк в склоне холма затянулся за ним и исчез. — О, смотрите, кто здесь! — Он указал на женщину, сидевшую невдалеке скрестив ноги и склонившись к книге на коленях.
— Ваша дочь… Значит, она тоже сканирована — хранится здесь?
— Конечно, нет. Сомневаюсь, что она пожелала бы. А, пожелай она, я, скорее всего, был бы против. — Готтбаум задумался. Он сохранил старческое достоинство и размеренность речи, странно контрастировавшие с обликом юноши. — Я смоделировал ее в качестве псевдоморфа вместе с куполом. После тридцатилетней войны с ней там, снаружи, мне доставила удовольствие возможность перестроить ее по своему усмотрению. Идемте.
Он зашагал по склону, везя за собой Бейли. Бейли отметил, что симулятор травы подгулял. Сотни тысяч отдельных стебельков стояли недвижно, невзирая на мягкий бриз, и перед ногами не расступались, а резко отскакивали прочь.
— Юми, — окликнул дочь Готтбаум. — Это — Джеймс Бейли. Может быть, ты помнишь его. Хотя, если подумать, в тот раз он назвался Ричардом Уилсоном.
Она подняла взгляд. Черты лица ее были теми же самыми, однако выражение — другим. От сдержанности реальной Юми не осталось и следа. Лицо ее лучилось невинностью отставшего в развитии ребенка.
— Привет! — сказала она, лучезарно улыбаясь. — Как дела?
— Я как раз показываю Бейли окрестности, — сказал Готтбаум.
— Тут — просто прелесть. — Она улыбнулась еще шире.
— Наверное, вас нужно ненадолго оставить вдвоем, обратился Готтбаум к Бейли. — Насколько я помню, вы отошли от манеры разговора, избранной при первой встрече. Уверяю вас, здесь она может быть куда более… сговорчивой, нежели во внешнем мире.
Бейли молча смотрел в лицо Юми.
Та повернулась к Готтбауму.
— Могу ли я сделать что-нибудь для вас, отец? — спросила она неправдоподобным высоким, умильным детским голоском.
— Пока нет. Спасибо, Юми.
— Правда? — Она просто жаждала чем-нибудь угодить отцу.
— Правда. Сиди, читай дальше. Идемте, Бейли. Сюда.
— Может, потом встретимся, Джим, — крикнула Юми вслед Бейли, поднимавшемуся за Готтбаумом к вершине.
Даже зная, что эта женщина — просто компьютерная модель без всякой связи с реальной личностью и уж тем более не имеющая самосознания, Бейли пришел в ярость, точно в его присутствии творили насилие, предательство. Он помнил, сколь мрачной и противоречивой казалась Юми в реальном мире. Сложность ее была большей частью того, что делало ее человеком.
— Вы действительно именно такой всегда желали видеть ее? — спросил Бейли по пути к куполу. — Вроде… домашней зверюшке?
Готтбаум как-то загадочно взглянул на него.
— Не одобряете? Полагаете реальное священным? Следовательно, мы нарушаем законы естества, обезьянничая с реальности?