— Ты уверена, что заперла дверь на ключ?
— Я так сделала не нарочно. Просто вышла и повернула ключ.
— Не знаю даже, нужно ли говорить об этом отцу. Понятия не имею, что с ним творится в последние дни… Ты заметила трубку, которую он себе купил, ничего нам не сказав? Вчера и позавчера он почти не спал…
Можно было предупредить жандарма и дать ему ключ.
Они подумали об этом, но от такой мысли обе потупились, почувствовав тяжесть на сердце, особенно Анриетта, которой сейчас уже казалось, что в полутьме она увидела глаза затравленного зверя.
— Если б только знать: что он натворил?
— Может, что-нибудь напечатали в утренних газетах?
Газета лежала в почтовом ящике, читал ее только Малуан, когда вставал. Анриетта просмотрела заголовки, перевернула страницы, но ничего не нашла такого, что могло бы относиться к человеку, спрятавшемуся в сарае.
— А если он туда забрался, чтобы украсть снасти?
Они перепугались, так как в случае пропажи удочек гнев Малуана был бы ужасен.
Наверху он спал так чутко, что все время слышал шепот на кухне. Гудок сирены оповестил, что уже одиннадцать часов. В обычные дни он спал бы еще часа два, но сегодня решил подняться.
Мисс Митчел спустилась по лестнице в холл отеля «Ньюхевен», и хозяйка с любопытством рассматривала ее, так как накануне приезжих принимал ночной дежурный. Еще до знакомства с людьми пытаешься себе представить их. Мадам Дюпре представляла мисс Эву Митчел тоненькой, решительной, со спортивной внешностью девушкой.
На самом деле она выглядела маленькой девочкой, вернее, куклой с огромными голубыми глазами и крошечным носиком. Она знала несколько французских слов, чуть больше, чем отец, а акцент ее был умилительным.
— Есть какие-нибудь новости? — спросила она.
— Новости о чем, мисс?
— О наших деньгах.
— Нет. Я знаю только, что вытащили… простите… труп. Жермен только что сообщил, что тело находилось в воде, зацепившись за одну из свай южного причала.
Девушка не поняла. Мадам Дюпре говорила слишком быстро. Эва Митчел осмотрела бар, столовую, салон, возможно отыскивая место, куда бы пристроиться, но в конце концов направилась к двери.
Хотя дождь все еще шел, она перешла через насыпь и стала в одиночестве прогуливаться по молу. Издали она казалась еще более хрупкой.
У самой гавани инспектор и Митчел вышли из ангара, и полицейский сказал капитану порта:
— Да, это Тедди. Я распоряжусь, чтобы вам переслали его досье.
— Полагаете, что он был убит?
— Не полагаю, а уверен. Это рано или поздно должно было случиться. Зная Брауна, вы бы поняли. Тедди был его злым гением. Тедди заставлял его делать то одно, то другое, и никогда Брауну ничего не перепадало… Якобы по воле случая.
Последовали рукопожатия. Митчел был крайне возбужден. Пока они шагали по набережной, он забросал инспектора вопросами:
— Но вы передали этому парню мое предложение?
— Я буквально повторил ваши слова.
— Уверен, что он даже не заходил в отель. А вы меня уверяли, что стоит Брауну убедиться, что все раскрылось, как он откажется от банкнот, чтобы его оставили в покое.
Инспектор не ответил. Издали он увидел жандармов и полицейских в штатском. Все в Дьепе их видели, о последних событиях говорили во всех лавках, хотя газеты даже не упоминали о каком-либо преступлении или крупной краже.
— Пойдите к вашей дочери, мистер Митчел.
— А знаете ли вы, что именно у меня он впервые показал свой акробатический номер. Раньше он был простым клоуном в бродячем цирке.
— Да. Идите к мисс Эве, она, должно быть, скучает одна в этом отеле.
Малуан измучился, пытаясь заснуть. Он так вертелся, что у него заболел затылок. Напрасно он пытался избавиться об беспокойных мыслей, они сами лезли в голову, стоило лишь на минутку расслабить волю.
— Отец встает, — объявила мадам Малуан, накрывая стол скатертью.
— Рассказать ему?
— Посмотрим сперва, в каком он настроении. Я тебе подам знак.
Малуан чаще всего спускался, лишь надев на ночную рубашку брюки и куртку и засунув ноги в фетровые домашние туфли. Но на этот раз на нем, как и накануне, был воскресный костюм.
— О каких таких секретах вы шептались все утро? — проворчал он, подозрительно оглядываясь по сторонам.
Он открыл кастрюлю и выразил недовольство:
— Опять капуста!
— Я хотела приготовить что-нибудь из крабов, — растерянно сказала жена.
— Ну и что же?
На углу стола он увидел большой черный ключ и косынку Анриетты, которую она надевала, только когда ходила на берег.
— Ведь был отлив?
— Да, папа.
Мадам Малуан подала дочери знак, чтобы она все рассказала.
— Сейчас объясню… В прошлый раз ты, наверное, забыл запереть сарай.
— Что ты болтаешь?
— Уверяю тебя, дверь не была заперта на ключ.
Нахмурив брови, он ждал продолжения, повернувшись спиной к плите и набивая трубку.
— Я уже заметила, что на косогоре стоит жандарм… Нужно было взять крюк и корзину…
В этот момент жена и дочь казались ему чуть не врагами.
— Ну и дальше? Ты что, онемела?
— В сарае я увидела мужчину! — торопливо выкрикнула Анриетта. — Он прятался за лодкой…
Малуан ринулся к ней, словно хотел ударить.
— Что он тебе сказал? Повтори, что он тебе сказал!
— Луи! — простонала жена.
— Говори же, черт побери!
— Он ничего не сказал. Я убежала…
Малуан глубоко дышал, и взгляд его стал тяжелым, как бывало в кабачке, когда затевалась драка.
— Ты сказала об этом жандарму?
— Нет, — почти плача ответила Анриетта.
Он посмотрел на ключ и снова взорвался:
— Так ты его заперла?
Анриетта уже не решалась говорить. Она только кивнула головой, подняв руки, чтобы защититься от ударов.
Малуан задыхался. Он должен был что-то сделать, не важно что, лишь бы дать разрядку нервному напряжению. Первой жертвой стала трубка — изо всех сил он швырнул ее на пол, и она разбилась, как яйцо.
— Разрази меня гром! Ты заперла его в сарае?
Одной трубки было мало, и мадам Малуан, проследив за угрожающим взглядом мужа, убрала суповую миску.
— Разрази меня гром! — повторил он.
Все могло случиться! Но такое! Человек из Лондона заперт именно в его сарае!
— Что ты будешь делать, Луи?
Он взял ключ и засунул его в карман.
«Что я сделаю?»
Да он и сам не знал. Но, чтобы их припугнуть, прорычал:
— Слушайте! Во-первых, обе вы будете молчать, понятно? Я не потерплю, чтобы мне задавали вопросы! А теперь занимайтесь своими бабьими делами!
Тяжело ступая, он вышел в прихожую и, сняв с вешалки фуражку, открыл дверь. Дождь стал мельче и плотнее.
Не пройдя и пятидесяти метров, он заметил жандарма, который стоял на краю скалы недвижимо, как часовой. Далее лежало море, зеленое с белыми полосами. А совсем вдалеке, на фоне безграничного неба, виднелась темная точка — дым от парохода из Ньюхевена.
VII
— Привет! — сказал Малуан, остановившись на краю обрыва.
Он мог позволить себе не церемониться, так как железнодорожник не ниже рангом, чем жандарм, и тот, посмотрев на форменную фуражку, понял это и ответил дружески:
— Привет!
— Что-то не ладится?
Малуан делал вид, будто смотрит на море, но косился в сторону сарая, крыша которого, сделанная наполовину из рифленого толя, а наполовину из пропитанного битумом картона, была под его ногами.
— Разыскивают какого-то англичанина, — сказал жандарм.
— А, так это англичанин…
У жандарма на уме была только смена караула, и это раздражало Малуана. Ему хотелось продолжить разговор, он предполагал, что спрятавшийся в сарае человек услышит их. Начинался прилив. К пяти часам вода достигнет косогора и, если будет ветер, волны докатятся до дверей сарая.
— Вы здесь живете? — спросил жандарм из вежливости.
Малуан показал на три дома, расположенные на скале, и его собеседник вздохнул:
— Не очень-то здесь весело!
— Скажите, а что, если он вооружен, этот ваш англичанин?
— Как будто нет.
Уходить Малуану не хотелось, но как-то уж очень неестественно торчать тут под дождем, разглядывая море. Все же именно дождь приносил успокоение, как и присутствие жандарма, тоскливое зрелище мокрых крыш, белые барашки на зеленом море. Нужно было, чтобы вся вселенная казалась угрюмой. Он слушал стук дождевых капель по рифленому толю сарая и знал, что струи воды просачиваются внутрь.
— А достоверно известно, что он не покинул город? — спросил Малуан равнодушно.
— Я знаю лишь то, что мне говорят. Инспектор Скотленд-Ярда утверждает, что у этого человека нет ни гроша в кармане, ни револьвера, ни ножа.
Это сообщение навело Малуана на мысль, что у его клоуна нет еды. Голова кругом может пойти, если стоять здесь и думать об одном и том же. Услышав голоса, не подумает ли беглец, что он окружен? Не дрожит ли от страха и холода? А что испытал он, когда вошла Анриетта?
Малуан подтолкнул ногой ком к краю косогора, и тот упал на рифленый толь.
— Это ваш сарай? — спросил жандарм. — У вас есть лодка?
— Плоскодонка. Но в ближайшие дни куплю моторку.
— С каких лет у вас на железной дороге выходят на пенсию?
— С пятидесяти пяти.
Они вели неторопливую беседу, а внизу по-прежнему сидел голодный человек!
Малуан пнул ногой еще один ком земли с видом мальчишки, который после школьных занятий гоняет камень, как футбольный мяч, а сам в это время подумал: «Если я не открою дверь, через несколько дней клоун умрет».
И воображение тут же нарисовало ему ужасную картину: ночью, в самый разгар прилива, он тащит к морю худое одеревеневшее тело.
— Пойду перекурить, — пробормотал Малуан.
И, засунув руки глубоко в карманы, направился к дому. Ужасно это — давать волю мыслям. Ночью жандармы, несомненно, будут делать обход с электрическими фонарями, и стоит человеку на свою беду зашевелиться…
Все уже сидели за столом, даже Эрнест, вернувшийся из школы. Малуан молча принялся за еду.