Мария же, прижав плачущего младенца к груди, отпрянула к Иосифу, который обнял ее за плечи.
– А теперь я могу умереть, – продолжал Симеон, – и умереть с радостью в сердце, оттого, что очи мои видели его. Отпусти же ты раба твоего, Господи, с миром, по слову твоему. По слову твоему…
Иосиф робко благословил старца от имени сына. Да, от имени сына, должно нам так говорить, а ребе лишь печально покачал головой, глядя на толковника и книжника Симеона, после чего Святое Семейство вернулось в стойло, которое они начали уже воспринимать как свой дом.
Тем временем приспешники Ирода вели тихую, но напряженную беседу с людьми, которые занимались переписью, и офицер-сириец, глядя в глаза одному из них, лысому тощему чиновнику, негромко проговорил:
– Нам нужны все имена. Даже имена новорожденных.
– Даже новорожденных?
– Да. И, если откровенно, именно новорожденными мы и интересуемся.
– Любую вашу просьбу, – начал чиновник, – относящуюся к процедуре и результатам переписи, мы готовы исполнить со всем возможным тщанием.
Офицер ухмыльнулся и, не глядя на чиновника, произнес, четко выговаривая слова:
– Никаких просьб. Только приказы. Приказываю вам передавать нам все интересующие нас сведения.
– О, понимаю! Приказы. И вас интересуют дети, особенно – новорожденные. Я понимаю.
Уже после полуночи Иосиф проснулся от скрипа двери, ведущей в стойло. Мария и младенец продолжали спать. В стойле, потрескивая, горела лампада, заправленная бараньим жиром, но теперь внутренность стойла озарилась более мощным светом, идущим снаружи. Раздался извиняющийся голос и звон металла. Иосиф вскочил и набросил плащ. Мария проснулась, ребенок же не шелохнулся. В дверях стоял крупный темнокожий мужчина – ему и принадлежал извиняющийся голос. Увидев родителей и младенца, мужчина сказал:
– Вы должны понять меру нашего удивления, вы, святая женщина, и вы, мужчина, на коем почиет благословение Господне! Мы не ждали, что найдем вас в таком месте. Но теперь мы осознаем справедливость данного выбора. Ни в каком ином месте мы и не могли вас найти. Только так: не в славе и почестях, а в самом униженном и самом скромном положении. Ведь все грехи, весь ужас мира станут его ношей.
Вслед за первым говорящим в дверях появился второй, за ним виднелся третий. Иосиф разглядел их в неверном свете лампады – оба, всего вероятнее, принадлежали к сильным мира сего, аристократы, иностранцы. Правда, не израильтяне, а скорее язычники. Темнокожий обратился к Марии:
– Тебе же меч пройдет через самое сердце.
Мария в ужасе задрожала. Второй вошедший достал из-под накидки небольшие свертки:
– Примите наши дары! Их нельзя разглядеть в темноте вашего жилища, но у вас будет время разглядеть их во время странствий.
– Странствий? – воскликнул Иосиф. – Каких странствий?
– Здесь золото, – продолжал ночной гость, – подарок, достойный царственной особы; здесь и ладан как атрибут божества, а также мирра, горчайшая из трав, – она горечью насытит чашу, которую он призван будет испить.
– Так что за странствия?
– Именно! Странствия! – повторил темнокожий незнакомец. – Мы не только принесли вам наши дары. Мы должны вас предостеречь. Вам надлежит немедленно покинуть Вифлеем. Уезжайте из Палестины. Как можно быстрее покиньте царство Ирода. Царь знает о рождении нового правителя, нового пастыря народа Израилева, и не успокоится, пока не убьет его…
– Неужели все свершится так быстро? – простонала Мария. – Чаша! Горечь страданий!
– Египет. Отправляйтесь в Египет, в Газу, что на юго-западе, держитесь побережья. Вам нужны деньги?
– Деньги нам всегда нужны, – вздохнул Иосиф. – Но вы сказали, что здесь есть золото.
– Дождитесь, пока на улицах станет тихо, и уезжайте. Это не навсегда. Дни Ирода сочтены.
Глаза Иосифа и Марии широко раскрылись в свете скудной лампады, когда они увидели, как три царственные фигуры склонились перед их спящим младенцем в благоговейном поклоне, после чего встали и вышли, забрав с собой фонарь. Снаружи ни один из царей-волхвов не унизил себя до разговора с офицерами, которых послал сопровождать их царь Ирод. И только один из слуг Мельхиора, обратившись к офицеру-сирийцу, сказал:
– Не тот. Да и мог ли он здесь оказаться, в вонючем стойле, полном воловьего дерьма? Мой господин приказывает нам продолжать поиски, хотя боится, что мы так ничего и не найдем. Мир долго ждал мессию, но, вероятно, придется подождать еще. Передайте царю Ироду, что их величества возвращаются в свои владения.
Офицер пожал плечами и, устало махнув рукой, направил своих людей по темной дороге прочь, к Иерусалиму. Когда же улица совсем затихла, Святое Семейство выскользнуло из стойла и направилось в противоположную сторону. Мария со спящим младенцем на руках сидела на ослице, Иосиф, держа в руках поводья, опасливо озирался по сторонам. Неожиданно ребенок проснулся и горько заплакал, и Мария принялась успокаивать его. Звезда все еще сияла над самой трубой постоялого двора. Оставив ее за спиной, странники вышли на дорогу, ведущую к Хеврону, откуда, уже утром, свернули на запад, в сторону Газы.
Тем временем во дворце Ирода офицер-сириец давал царю отчет о своей безуспешной попытке найти младенца. Царь, взбешенный, ходил взад и вперед по зале; он выпил гораздо больше обычного, но все равно был трезв как стеклышко. Размахнувшись, он с силой ударил серебряным кубком по голове офицера, попав в самое темя. Кровь хлынула несчастному на лицо. Не шевелясь, он глядел на царя, и только дрожь выдавала ужас, им овладевший.
– Обманули! Как последнего дурака! Идиот. Ты недостоин носить звание… – И Ирод, уцепившись пальцами за офицерские знаки отличия, с силой рванул. – Обвели вокруг пальца! А теперь они уже за границей, за пределами моей власти. Но ребенок! Ребенок по-прежнему здесь, я уверен!
– Какой ребенок, ваше величество? – спросил офицер. – Мы видели всех новорожденных.
– Всех? А теперь пойдите и убейте их. Мальчиков. Всех до одного! Нет, и девочек тоже. Слишком долго придется разбираться, где кто. Чтобы было наверняка. Убейте всех, в возрасте до года. Нет! До двух лет! Эти чертовы шарлатаны могли и ошибиться в расчетах. Пусть лучше пострадает сотня невинных, чем один виновный уйдет от расплаты!
– Виновный, ваше величество? – переспросил офицер. – Ребенок – и уже виновный?
– Именно! Он повинен в том, что его предназначение – занять трон этой страны! Узурпация престола – вот в чем его преступление. Бери всех своих людей. Пусть возьмут мечи. Мечи должны быть острыми. И – в Вифлеем! Бейте, колите, режьте!
Ирод был безумен. Но и приказы безумного царя надлежит исполнять. Некоторые из солдат отказались убивать младенцев, и их тут же пронзили мечами.
– Спокойнее, приятель, – сказал сержант солдату, который, убив своего товарища, согнулся в три погибели – его рвало. – Ничего страшного. Это всего лишь маленькие куски бессмысленного мяса. Хлопни красненького – и вперед!
И свершилось все, реченное через пророка Иеремию. И слышался глас в Раме, плач и рыдание, и вопль великий. И Рахиль плакала о детях своих и не хотела утешиться, ибо не было их в живых. И долго ходили легенды о маленьких разрубленных костях, которые взмыли в воздух и принялись чуть слышно стучать в райские ворота, но их не услышали; и сказывали эти легенды те, кто помнил крики жалобные и звон мечей. Такова была первая плата, что заплатил Израиль за право иметь нового пастыря для людей своих.
Книга II
Глава 1
Прошел год или чуть более того. Однажды днем Иосиф мастерил какое-то особенно сложное соединение панелей, забивая шип в паз с помощью легкого молотка. Нанявший его человек, хмыкая одновременно и раздраженно, и одобрительно, сказал:
– Сколько раз мне говорить тебе, что это – не по-египетски? Сделано прекрасно, спору нет, но заказчик за это не скажет тебе спасибо. Парочка длинных гвоздей не помешала бы.
– Так мы это делаем в Галилее.
– Так ты это делал в Галилее. Все, забудь Галилею. С Галилеей покончено.
– Не буду же я переучиваться, верно? – нахмурился Иосиф.
– По правде говоря, – сказал его собеседник, – именно так это делал мой дед, живший в Дамаске. – Подумав мгновение, он продолжал: – Иммигранты. Весь Египет – сплошные иммигранты. Египтяне так ничего и не научились делать сами. Сначала это были иммигранты-рабы, потом – свободные люди, но тоже иммигранты. И во что превратился Египет? В кусок грязи, посреди которого торчат памятники рабам, и в пустыню, заваленную древним мусором. Римляне, греки, сирийцы. А теперь еще и израильтяне.
– Ко мне это не относится. Как только в Палестине поменяется власть, я вернусь домой, в Галилею.
– Поменяется власть? Никогда там власть не поменяется. Там же римляне, приятель. Куда бы ты ни поехал – они там тут как тут. – Он подумал и сказал: – У меня есть для тебя предложение.
– Никаких предложений, – покачал головой Иосиф.
– Хочешь стать моим компаньоном, а?
– У меня нет денег, чтобы вложиться в общее дело.
– У тебя есть твои руки, а это – не меньшая ценность, чем деньги.
– Я скоро уеду.
– Никуда ты не уедешь. Я же вижу – это место тебе нравится все больше и больше. Особенно по вечерам.
С момента приезда в Египет Святое Семейство сменило уже четыре места, и это стало пятым. По натуре своей Иосиф был человеком, стремящимся к оседлой жизни. Что ему требовалось? Работа да более-менее спокойное существование. Но ему дали понять, что у царя Ирода длинные руки. Иначе зачем бы здесь, на постоялых дворах, время от времени появлялись римляне с какими-то непонятными разговорами и странными вопросами: а есть ли здесь приезжие из Палестины? И Иосиф понимал – нельзя успокаиваться, как бы ни хотелось ему покоя. Ведь царь Ирод никак не желал умирать; он бесновался, тиранил свое окружение, был страшно болен, но – продолжал жить, как говорили, назло своим сыновьям. Поэтому Иосиф, Мария и их ребенок оставались в Египте, меняя города и деревни и двигаясь все дальше от границ Палестины в сторону Большого Горького озера.